Лондон — В Абердиншире на референдум по вопросу независимости Шотландии пришли 87% его населения, в Клакманнаншире явка превысила 88%, на Западных островах она почти достигла 90%. На одном далеком полуострове Хайленда явка избирателей составила 100% — то есть все 98 его жителей пришли на участок для голосования.
В целом явка избирателей в ходе референдума в Шотландии составила 84,6% — это более чем на 20 процентных пунктов выше, чем во время последних всеобщих выборов в Великобритании. Если учесть, что этот референдум не должен был представлять никакого интереса, Лондон даже не воспринимал его всерьез, а до недавнего времени британская пресса почти ничего не писала о нем, эти цифры выглядят чем-то экстраординарным. Теперь мы знаем, что Королевство останется соединенным, Шотландия не выйдет из состава Великобритании и вопрос о ее независимости будет закрыт, по крайней мере, на ближайшие 10 лет. Однако чрезвычайно высокая явка избирателей стала предупреждением о том, что политический грунт уже начал свое движение — как в Британии, так и в других европейских странах.
Многие были уверены, что европейский электорат стал апатичным и аполитичным. Но внезапно выяснилось, что политика может оживить европейцев, если эта политика предлагает им нечто более глубокое: не выбор между немного более высокими или немного более низкими налогами, не дискуссии о поступательных изменениях в социально-ориентированном государстве, а скорее экзистенциальный выбор, дискуссии об идентичности и шанс свергнуть правящую верхушку. В США существует давняя традиция антивашингтонской риторики, однако в Соединенном Королевстве мы впервые столкнулись с антивестминстерской риторикой такой силы — риторикой против консерваторов, против Лейбористской партии и прежде всего против Лондона, города, который, с точки зрения многих шотландцев, контролируют ни перед кем не отчитывающиеся банкиры и иностранные олигархи.
По мнению большинства, современный шотландский национализм уходит своими корнями во времена правления Маргарет Тэтчер. Однако, как и многие другие направленные против истеблишмента движения в Европе, шотландский национализм достиг своего пика благодаря финансовому кризису 2009 года, когда Великобританию, как и другие европейские страны, внезапно накрыл финансовый ураган, пришедший, как тогда казалось, издалека. Непопулярные экономические решения, принятые в тот момент, были обусловлены действием сил, находящихся за пределами контроля Британии. Кампания в пользу независимости Шотландии выросла из требований шотландцев вернуть эти силы обратно под контроль и начать принимать решения на местном уровне — а также не поддаваться железной логике мировых рынков. В своем наихудшем утопическом варианте движение за независимость Шотландии, казалось, обещало повысить расходы на социальные нужды, не повышая при этом налогов — как будто у шотландцев была возможность начать все сначала и построить «более благополучную» страну, не заплатив за отделение ровным счетом ничего.
Между тем, эти обещания кажутся довольно умеренными по сравнению с предложениями других европейских партий, чья деятельность направлена против истеблишмента. За исключением каталонцев, большинство из них призывают не к независимости, а скорее к национальному обновлению, а также к национальному контролю — над экономикой, границами и будущим. Иногда их призывы принимают форму антииммиграционной риторики, иногда — антиевропейской или только антигерманской. Большинство этих движений относится к правому политическому крылу: Национальный фронт во Франции, Партия свободы в Австрии, Йоббик в Венгрии и Партия независимости Соединенного Королевства в Великобритании. Некоторые из них, в сущности, являются анархистами — к примеру, итальянская партия, созданная комиком Беппе Грилло (Beppe Grillo). Некоторые партии относятся к ультралевому крылу, однако их объединяет их политический стиль, включающий в себя политически некорректную риторику, театрализованные демонстрации, флаги и иногда музыку. В Шотландии были волынки. В Венгрии антиправительственные песни поются под музыку в стиле хеви-метал.
Их также объединяет неприязнь по отношению к их национальным элитам. Европейские избиратели уже давно устали от бесконечных компромиссов между левоцентристами и правоцентристами — или от коалиций между левоцентристами и правоцентристами, существующих много лет, а в результате финансового кризиса они, очевидно, утратили веру и в тех, и в других. Идеалы единства Европы, вдохновлявшие предыдущее поколение, больше не трогают молодых людей, которые уже не помнят о том, что было раньше. В то же время становится все более странным то, что самая богатая группа государств на планете не может выработать политическую стратегию, которая позволила бы им справиться с хаосом на их южной и восточной границах — с хаосом, который неизбежно становится источником новых волн иммиграции и экономической нестабильности. Вместо этого институты Евросоюза, очевидно, тратят все свое время на обсуждение и принятие каких-то малозначительных норм и постановлений. Неудивительно, что избиратели хотят вернуть полномочия по принятию решений своим национальным правительствам.
Некоторые обвинения являются несправедливыми. Ненавистные всем меры жесткой экономии на самом деле были навязаны ряду европейских государств их собственной расточительностью, а вовсе не «Европой». Нельзя также отрицать и то, что многие из этих новых партий черпают вдохновение в нереалистичных, отсталых фантазиях о независимости — от Европы, глобальных рынков или мира в целом. Но, несмотря на их нереалистичность и несправедливость, именно эти чувства сейчас движут многими людьми. Эта политическая энергия не будет благоприятствовать сохранению статус-кво. Поэтому впереди нас ждет еще множество землетрясений.