Новые опасения немцев: вам тоже кажется, что мир в течение короткого времени стал намного опаснее? В поисках ответа на вопрос.
Несколько недель назад я был на встрече одноклассников, выпуск 1984 года. На вечере произошло кое-что необычное — мы говорили о войне. Встречи одноклассников с течением времени превратились в путешествия в прошлое, которые обычно не должны таить в себе какой-то опасности. Они продолжаются только один вечер и наполнены, в основном, сентиментальностью. И для кого такой риск представляется слишком большим, тому не обязательно на них появляться. Но тот, кто все-таки приходит, встречает, например, женщину, в которую он был безумно влюблен в старших классах. После встречи он хочет написать ей письмо, ведь она так же великолепна, как и раньше, но выясняется, что она - единственный человек в западном полушарии, у которого нет электронной почты. Что теперь делать? Вот так выглядят заботы, которые обычно появляются у представителей моего поколения после таких встреч, по крайней мере, так происходит в наших рядах, у тех, кто вырос в западной части страны и, в целом, не был сильно затронут резкими поворотами истории.
Но на встрече 2014 года она оказалась здесь — война. Не только она, разумеется. Мы говорили и о работе, о детях, нашей жизни, глупостях, которые мы совершали в юности. Но особенно запоминающимися моментами встречи стали те, когда я с парой моих одноклассников спорил о том, как сейчас следует вести себя по отношению к России. Один рьяно доказывал, что Запад агрессивно пренебрегает законной потребностью России в безопасности. Бороться за Киев? Ни в коем случае. И вообще, «мир без армий — вот так должна выглядеть наша утопия». Я же сказал, как говорил и раньше, что, как это отвратительно ни звучит, за мир иногда нужно бороться — или, по крайней мере, грозить борьбой.
Мы спорили точно так же, как и в середине 80-х годов, во времена холодной войны. Только тогда речь шла не о «Новороссии» и Украине, а о Советском Союзе и ядерных ракетах Першинг-2. И вот сейчас Владимир Путин словно запустил машину времени, которая вернула нас в те дни, когда на пике популярности был хит Careless Whisper Джорджа Майкла и фильм «Индиана Джонс и храм судьбы», когда никто не подозревал, что вскоре падет Берлинская стена, и появится угроза ядерного уничтожения.
Наши страстные споры были связаны не только с ожившим юношеским запалом, но и с подсознательным ощущением новой опасности. Возможно ли такое, что в нашей Европе, у которой вроде бы выработался иммунитет против кровавых конфликтов, снова начнется «горячая война», в которой будут задействованы танки и будут погибать солдаты? Вообще-то мы думали, что перешли на следующий уровень эволюции. Такое происходило разве что с нашими дедами и прадедами. И никогда больше этого не будет.
Но война на нашем континенте, как написала газета Washington Post, - это уже «не прогнозы истериков». Согласно данным опроса исследовательской группы Wahlen начала месяца, 61% немцев обеспокоены возможным началом непосредственно войны между Россией и Украиной.
При этом поток мрачных предсказаний относительно Востока не прекращается. Я не знаю, как обстоят дела у вас, но я все чаще слышу от коллег, знакомых и друзей, что они считают, что в мире сейчас больше угроз, чем, скажем, в прошлом году. Особенно это актуально в отношении начала лета. С этого момента немцы наблюдают не просто за «кризисными дугами», о которых говорил однажды Йошка Фишер (Joschka Fischer), а за целым набором кризисов, в первую очередь, это, разумеется, кризис между Украиной и Россией, но и обострение вечно тлеющего ближневосточного конфликта в результате активизации Исламского государства. Не следует тут же говорить о синдроме German Angst («немецкий страх»), который в английском давным-давно стало именем нарицательным. Возможно, мы придумаем новый немецкий термин и будем говорить о «новых опасениях немцев»?
Звонок Ренате Кехер (Renate Köcher), руководителю группы Института социальных исследований в Алленсбахе. «Г-жа Кехер, вы занимаетесь исследованием подобным вопросов — насколько сильны опасения у населения?», — задаю вопрос я. Ответ краток — все зависит от многих факторов. «Большая часть немцев понимает, что кризисы накапливаются и несут в себе большой потенциал угрозы», — говорит социолог. «Но широкие массы до сих пор не ощутили, что это коснется напрямую их жизни». Когда ситуация вокруг Украины обострилась в августе, 38% немцев почувствовали «некоторую угрозу», девять процентов — «сильную угрозу». На вопрос о том, какое чувство у вас доминирует в отношении последующего года, в сентябре прошлого года 15% ответили «опасения», в этом году их доля выросла лишь несущественно. Кехер говорит об «индикаторе мировой войны». Исследователи из Алленсбаха каждое десятилетие задают один и тот же вопрос: «Считаете ли вы, что когда-нибудь начнется новая мировая война?». В ходе опроса в 2000 году положительно на вопрос ответили 13%. Когда тот же самый вопрос был задан во второй половине августа текущего года, доля положительно ответивших составила уже 26%. Другой вариант ответа — «Или вы считаете, что никто не пойдет на риск развязывания большой войны?» в предыдущий раз выбрали 60%, а сейчас — 42%. Считает ли социолог эти данные значительным изменением? «Это весомое изменение», — говорит Кехер. О возможном начале масштабного конфликта говорит меньшая часть респондентов, и на результат повлияли не только кризисы этого года, но и теракт 11 сентября. Но то, что мировая война является чем-то, что мы знаем только из страниц учебников, уже не соответствует действительности из-за обострения ситуаций, говорит Кехер. Впечатление, что летом произошло обострение, возникло еще из-за того, что кризисы усугубились внезапно. Повлияли на такое восприятие, в том числе, Мануэль Нойер, Тони Кроос и Марио Гетце. В последние дни чемпионата мира по футболу во многих СМИ новости об эскалации между Израилем и ХАМАС отошли на второй план по сравнению с финальным матчем и победой немецкой национальной сборной. Но не успел Гетце в дополнительное время определить исход матча, как зрители увидели, что в программах heute journal и tagesthemen освещаются еще три важные темы, которые несли в себе большой потенциал опасности.
Телепрограммы шли по прогнозируемому сценарию. Первый сюжет — о Секторе Газа. Все звучало, как настоящая война! Второй сюжет — об украинском конфликте. Вот как — аппетит Путина, видимо, не угас после аннексии Крыма весной этого года. Третий — о наступлении Исламского государства. Откуда взялись вдруг все эти люди? Что же это должна быть за преступная банда, от которой дистанцируется сама «Аль-Каида»? В следующий вечер изменилась только последовательность сообщений — ИГ, Украина, Сектор Газа. Еще через день — Украина, ИГ, Сектор Газа. Последующий новостной блок начался с сообщений о вирусе Эбола.
Казалось, что мировая история со всей силой надавила на педаль газа. 6 августа журналист Клаус Клебер (Claus Kleber) так обратился к зрителям программы heute journal: «С те пор как я занимаюсь журналистикой, я не помню такого периода времени, когда одновременно в разных частях мира происходило столько событий, вызывавших мысль: не может ведь быть так, что с этим ничего нельзя сделать, но все-таки это так». Это были дни, когда люди были благодарны за любую глупость — например, введение сбора за проезд легковых автомобилей по автобанам — которую обсуждала «большая коалиция».
Опасения по поводу новой холодной или же даже «горячей» войны частично связаны с другим событием — 100-летней годовщиной начала Первой мировой войны. Когда в газетах и по телевидению детально освещают катастрофу столетней давности и ее предпосылки, на кусочки раскладывают события тех времен, понимаешь, что к применению оружия мир зачастую подталкивают совсем небольшие, кажущиеся на первый взгляд безобидными, шаги.
На моем предчувствии войны отразилось выступление Грегор Гизи (Gregor Gysi). В середине августа лидер фракции Левых в бундестаге заявил, что борьба с джихадистами ИГ требует поставок вооружения курдам. У меня всегда было подозрение, что антимилитаризм Левых частично связан с тем, что в военных вопросах Германии нужно сотрудничать с партнерами — Америкой, НАТО — с которыми ничего общего не хотели иметь еще предшественники партии, и что Левые не считают правильной модель общества, которую в данном случае необходимо защищать. Другими словами, возможно, позиция Левых выглядела бы иначе, если бы в Афганистане защищался (демократический) социализм. Поэтому я подумал, хотя Гизи это поспешно опроверг, если даже Гизи так говорит, тогда ситуация на самом деле может стать опасной.
И действительно. Хотя в новостном потоке появилось больше разнообразия, угроза со стороны ИГ исходит уже не из далеких пустынь, она стала намного ближе из-за немецких добровольцев. Репортер heute journal задает вопрос: «Джихад придет и в Германию?». А Путин тем временем якобы говорит о Риге, Вильнюсе, Таллине, Варшаве и Бухаресте.
То, как немцы реагируют на опасные моменты в мировой политике, также является результатом воспоминаний из истории 20-го века. Американцы могут утверждать, что они победили в холодной войне. У немцев основное ощущение состоит в том, что они пережили войну потому, что находились на самой передней линии фронта. Окончание этого периода стало для них счастливым, произошло воссоединение страны. Возможно, с этим связаны удивление и шок от того, что эпоха еще не закончилась, что она возвращается в облике геостратегического конфликта, что период с 1989 года, как написал неделю назад мой коллега Фолькер Цастров (Volker Zastrow), был только «интермеццо».
Еще один звонок. На сей раз Вольфу Лоевски (Wolf Lojewski), человеку, который привык день за днем рассказывать многомиллионной аудитории об обостряющихся конфликтах. С 1992 по 2003 год Лоевски был ведущим heute journal, сейчас он на пенсии. Что вас сейчас больше всего беспокоит в мировой ситуации? «Беспомощность», — говорит он все еще знакомым голосом, несмотря на свои 76 лет. «То, что невелики шансы, что эти кризисы будут урегулированы мирным путем, переговорами. Обычно стороны контактируют друг с другом, дают противоположной стороне что-то, кризис ослабевает. И рано или поздно люди забывают о своей злости. Проведите переговоры с этими людьми из Исламского государства». Старые кризисы помогают в решении новых? «Вы знаете поговорку — Единственное, чему человек может научиться из истории, это то, что он ничему не учится. После окончания Первой мировой войны цивилизованные люди были уверены, что больше никогда не произойдет ничего подобного. Но из Первой мировой вытекла Вторая мировая».
Это всего лишь скептическая позиция пожилого человека? Беззаботная молодежь видит ситуацию иначе? Ситуация в вагоне поезда ICE, неделю назад. Студентка оживленно разговаривает с женщиной, сидящей напротив. Остальным пассажирам не остается ничего другого, как слушать разговор. Она рассказывает о своем деде, которому она оправила почтовую открытку из страны, где она была в поездке. Позднее он сказал ей, что тоже там был, когда был солдатом. Немецкое прошлое.
Кажется, наступил подходящий момент, чтобы задать ей вопрос. Да, ей тоже знакомо это ощущение опасности. Она родилась незадолго до падения Берлинской стены. О разделении Германии она узнала в возрасте десяти или одиннадцати лет, когда увидела по телеканалу RTL программу Ost-West-Show (Шоу Запада и Востока). Она побежала к маме и спросила — «Как это, Запад и Восток?». На Украине у нее есть друзья. «Они радовались новой свободе, но сейчас...». Она беспомощно улыбается. Когда она недавно общалась по скайпу со знакомыми из Израиля, соединение оборвалось. Что ее еще насторожило, это судьба двух малайзийских боингов, один из которых, летевший из Куала-Лумпур, бесследно пропал. «Куала-Лумпур тоже мог бы стать моим пересадочным пунктом. Я хочу поехать в Австралию». Она говорит еще кое-что. «Что касается, Украины и России, я абсолютно не знаю, кому верить. Столько информации. Одни говорят одно, другие — другое». Так выглядит обеспокоенность среди тех немецких жителей «глобальной деревни», которые постоянно сидят в сети, передвигаются самолетами Ryanair, как раньше их деды — автобусами (или военным транспортом).
Мне запомнилось, что сказала социолог Кехер. «Во времена кризисов люди более отчетливо понимают, насколько необыкновенна стабильная ситуация, которая сейчас наблюдается в Германии». Возможно, новые немецкие опасения связаны с тем, что являешься исключением. Как сказал персонаж телесериала «Западное крыло» (The West Wing) «богатый, свободный и живой — и все это одновременно».
Первый урок, который немцы вынесли из своего прошлого — многие выиграно уже одним тем, что ты отказываешься от нападения на другие страны. Это действительно прогресс. То есть это вопрос доброй воли. Мир приходит тогда, когда в нем заинтересованы все. В этом — корни немецкой надежды. Если мы будем держаться в стороне, все будет хорошо. Другие народы, которые в ходе истории подвергались нападению и/или были порабощены — не только, но в том числе и немцами — поляки или прибалты, например, обладают хорошим чутьем на то, что, несмотря на наличие воли, можно стать жертвой агрессии. Достаточно оказаться в ненужный момент в ненужном месте, будь то соседство со стремящейся к власти империей или самолет.
Странно, что и девушка в поезде, и Вольф Лоевски, в своих рассуждениях упомянули самолеты, которые с момента теракта 11 сентября занимают значительное место в системе страхов. Ветеран журналистики говорил о событиях на Украине и о сбитом малазийском лайнере. «Мы думаем, что нас это не касается, мы, так сказать, парим над облаками. Весной я летал в Ханой. Постоянно смотришь на маленькие мониторы, следишь за тем, где сейчас пролетает самолет. В какой-то момент мы летели над Киевом и Донецком. Четыре месяца спустя над этими местами парили другие и думали — разве нас касается то, что они делают внизу?».
