Не следует вступать в НАТО в плохую погоду

Финский премьер-министр Александр Стубб (Alexander Stubb) рассказывает в интервью Süddeutsche Zeitung о том, как он поведет соседнюю с Россией страну через украинский кризис. Три часа одиннадцать минут — в Берлинском международном марафоне Александр Стубб показал свое лучшее время. Финскому премьер-министру нужно хобби. Еще ему необходима выдержка, когда он в разгар украинского кризиса руководит страной в восточном крыле Европейского союза.

Süddeutsche Zeitung: У Финляндии граница с Россией более протяженная, чем у всего остального ЕС — 1300 километров. Но страна не является членом НАТО. Вы можете спать спокойно?

Александр Стубб: Финны реалистичны. Мы пережили Холодную войну и интегрировались в западные институты вступлением в ЕС в 1995 году — это веха нашей истории. Мы спим хорошо, потому что у нас хорошие отношения с Россией, нашим основным торговым партнером наряду с Германией и Швецией. Ежегодно нашу границу пересекают порядка двенадцати миллионов человек, в основном, туристы из России. В отличие от Украины, русские не хотят дестабилизировать Финляндию.

— Ваши соотечественники не смотрят на ситуацию с таким же спокойствием. Согласно опросам, более 40% ощущают угрозу со стороны России.

— Я понимаю опасения из-за ситуации на Украине. В конце концов, Киев расположен только в полутора часах лета от Хельсинки. Когда просыпается русский медведь, это многих волнует. Но с точки зрения политики безопасности для нас это меньшие проблемы, чем экономические проблемы.

— Финляндия на протяжении многих месяцев обсуждает вопрос о вступлении в НАТО. Оно уже близится?

— Мы больше подходим для НАТО, чем большинство его членов, если взглянуть на наше вооружение и ежегодные расходы на оборону. Но не стоит вступать в НАТО в плохую погоду — можно только в хорошую. Сейчас это был бы неверный сигнал, в том числе, в адрес России. Кроме того, отсутствует сильная поддержка среди населения.

— Но поддержка сильно возрастает именно из-за кризиса.

— Около 25% высказываются за вступление в НАТО. И эта доля растет медленно. Сейчас не нужно дестабилизировать ситуацию вступлением в альянс. Пусть даже если я лично поддерживаю членство в НАТО и считаю, что нам нужно было это сделать еще в 1995 году. Но политическая реальность такова, что я руковожу правительством, в котором не все стороны поддерживают вступление.

— Другие страны, например, прибалтийские, обеспокоены тем, что ситуацию могут дестабилизировать этнические русские, проживающие там. Как выглядит ситуация в Финляндии?

— В Финляндии для 66 тысяч человек русский язык является родным. Сейчас многие проводят параллели между российским государством и русским народом — мы этого не должны делать. Россия становится более националистичной страной, это я признаю, а российское государство сегодня скорее авторитарное. Но из-за этого мы не должны клеймить все русское население. И для нас в Финляндии это означает, что нужно не изолировать русскую языковую группу, а заботиться о ней.

— Финляндия как член ЕС из-за больших долгов вынуждена придерживаться жестких мер экономии. А сейчас она к тому же страдает из-за введенных ЕС санкций против России. Не обернулось ли членство недостатками?

— Я абсолютно не согласен с этим тезисом. Ни одна другая страна не выиграла от глобализации в период с 1990 по 2011 год больше, чем Финляндия. Связано это с тем, что мы были способны открыть двери западным экономикам и интегрироваться, чего мы не могли сделать без ЕС. Поэтому я говорю, что членство в ЕС несет в себе, прежде всего, преимущества. Но когда являешься членом клуба, существуют и обязательства. И иногда эти обязательства трудные. Санкции являются их частью. Но, вероятно, политическая ситуация отразилась бы на нас в экономическом плане сильнее, если бы мы не были в ЕС.

— Антироссийские санкции затрагивают Финляндию сильнее, чем другие страны Евросоюза.

— Мы в самом начале поддержали санкции, хотя Финляндия — четвертая по значимости в списке стран, оказавшихся наиболее затронутыми санкциями. Тем не менее, я беспокоюсь не столько о санкциях, сколько об их косвенных последствиях, прежде всего, об общем ослаблении российской экономики. Если пострадает российская экономика, пострадает и финская.

— Вы ожидаете компенсаций со стороны Европейского союза?

— Да, для нас очень важен сектор молочной промышленности. Финские производители молока сильно пострадали из-за введения санкций. Мы надеемся на компенсацию со стороны наших европейских партнеров. Конечно, не будет стопроцентного выравнивания, но платежеспособности хватает. Соответствующий пакет уже в работе и, надеюсь, он будет принят в ближайшие недели.

— Как долго еще будет упорствовать Финляндия?

— Пока Россия не прекратит присоединять части суверенного государства и дестабилизировать части других суверенных государств. Для меня речь идет больше о принципе, чем об экономике. Но территориальная целостность, суверенитет и международное право не продаются. То, что делает Россия, неправильно. Мы задействуем экономические инструменты, чтобы она не пошла дальше.

— Вы считаете, что это подействовало на Путина?

— Хорошая новость в том, что после второй волны санкций не было принято ответных мер. Последствия санкций для российской экономики — колоссальные. Это свидетельствует о том, что санкции действительно работают. То есть я настроен осторожно оптимистично в отношении дальнейших действий России. Но не существует краткосрочных решений, все будет проходить долго.

— В финском правительстве недавно произошли разногласия из-за атомной станции, в строительстве которой принимает участие Россия. Партия «Зеленых» вышла из правящей коалиции.

— Она еще раньше объявила, что выйдет из правительства в случае обновления лицензии на строительство электростанции — с участием российского инвестора или нет, не важно.

— И все же. Есть российский инвестор — Росатом. Как можно одновременно соблюдать режим санкций против России и строить вместе с русскими атомную электростанцию?

— На это решение санкции не распространяются. Речь идет о гражданском проекте. Росатом предоставляет только инфраструктуру для АЭС. Вы знаете, на строительство АЭС уходит семь-десять лет, а потом она работает 50-60 лет. Возможно, я слишком большой оптимист, но я надеюсь, что конфликт исчерпает себя раньше этого срока.