Если конференция Лейбористской партии в Манчестере была похожа на похороны, то на сборище консерваторов в Бирмингеме царила свадебная атмосфера. Там играли джазовые оркестры, лилось шампанское, и налицо было настроение почти всеобщего ликования. Это довольно странно, поскольку все опросы общественного мнения и букмекеры говорят о том, что Тори в будущем году потеряют власть. Почти каждое звучавшее с трибуны выступление было более весомым, убедительным и напористым, чем те, с которыми на своей конференции выступали лейбористы. И одну из самых ярких и наступательных речей произнесла Тереза Мэй.
Почти два десятка лет должность министра внутренних дел являлась политическим кладбищем. Тереза Мэй превратила ее в силовую платформу. Депортировать Абу Катаду (Abu Qatada) пытался не один министр внутренних дел, но сделать это удалось только ей. Она не боится противостоять полиции, она бранит ее за беспричинные задержания и обыски чернокожих молодых людей. Она выступает за принятие закона о современном рабстве, который, после его утверждения, станет одним из самых передовых законодательных актов по борьбе с рабством в мире.
Но в ее выступлении был один раздел, который должен встревожить консерваторов. Речь идет о предложенных ею «распоряжениях о срыве экстремизма», которые должны запретить организациям и частным лицам выступать в эфире с определенными мнениями. Нам надо помешать людям проповедовать «экстремистские взгляды, которые, как мы считаем, способны создать такую атмосферу, в которой насилие станет тем, что желают делать другие», сказала Мэй. Задача министра внутренних дел — предотвращать преступления. Но если государство расширяет этот круг обязанностей, включая в него запрет на выражение взглядов, надо бить тревогу.
Очевидный вывод из ее слов состоит в том, что люди скоро окажутся не в ладах с законом, если станут распространять идеи, которые, пусть и изложенные самым миролюбивым образом, власти посчитают экстремистскими и вдохновляющими других на насилие. А в связи с этим возникает вполне отчетливый риск того, что свобода слова будет действовать только в том случае, если какой-нибудь чиновник не посчитает то или иное выступление слишком привлекательным для скрывающихся в засаде горячих голов. Нетрудно понять, кто попадет в жернова такого закона - не только исламисты, вербующие людей в свои террористические организации, но и те, кто придерживается самых разных взглядов, лежащих за пределами мейнстрима общественного мнения. Законы лейбористов о преступлениях на почве ненависти уже используются для преследования христианских уличных проповедников, критикующих гомосексуализм, и англичан, грубо отзывающихся о шотландцах. В редакцию нашего журнала как-то обратились представители департамента уголовного розыска столичной полиции, которые расследовали дело о статье по вопросу исламского фундаментализма. Полиция пыталась установить, не нарушили ли мы параметры аргументации, установленные новыми лейбористами. Вместо отмены таких законов Мэй хочет расширить их.
Предлагаемый Мэй новый закон совершенно очевидно направлен против исламских экстремистов, которые не вызывают сочувствия. Но кто еще может попасть в перекрестье прицела? Веганы утверждают, что с точки зрения морали неправильно, когда люди проводят опыты на животных. По меркам большинства людей, это экстремистская точка зрения, поскольку она вдохновляет защитников прав животных нападать на дома ученых. Их тоже надо бросать в каталажку? А как насчет тех, кто требует объединения Ирландии? Можно сказать, что их слова, даже если в них нет никаких призывов к оружию, помогают создавать такую обстановку, в которой от рук террористов уже погибли многие сотни людей.
Идея госпожи Мэй закрутить гайки тем, кто ведет деятельность «с целью свержения демократии», напоминает заявления диктаторов из авторитарных режимов. Как насчет остальных — феодалистов, революционных марксистов и анархистов, которые со своими антиглобалистскими протестами могут вдохновить кого-нибудь на разрушение «Макдональдсов»? Можно и саму Консервативную партию объявить вне закона на том основании, что она сопротивляется попыткам ввести прямые выборы в палату лордов.
Несомненно, госпожа Мэй отмахивается от таких примеров, называя их фантастическими, но министры всегда поступают таким образом, когда принимают жесткие антилиберальные законы. Опасность неизменно кроется в их неправильном толковании. Мы уже видели, как местные советы использовали лейбористские законы против терроризма, чтобы шпионить за родителями, когда подозревали их в том, что они живут за пределами зоны охвата школ, где учатся их дети. Министр, думающий о принятии ограничивающего свободу закона, должен обладать достаточным воображением, чтобы предвидеть, как его смогут использовать, и как им смогут злоупотреблять чрезмерно рьяные полицейские и судьи.
Подобно многим плохим законам, на предложения Терезы Мэй, похоже, очень сильно повлиял один случай. Вскоре после убийства военнослужащего Ли Ригби (Lee Rigby) в Вулидже в мае прошлого года исламского проповедника Анджема Чаудари (Anjem Choudary) пригласили на программу Today. Когда ему предложили осудить совершенное убийство, он не стал этого делать, решив возложить вину на британскую внешнюю политику. Было неправильно приглашать проповедника в прайм-тайм, но в наших ли интересах вообще не допускать до эфира его и ему подобных людей? Британский подход всегда заключался в том, чтобы разрушать плохие идеи в ходе спора при помощи аргументов, но не методами цензуры, а также, чтобы бороться с неонацизмом и его исламистскими эквивалентами презрением и насмешками, но не затыканием ртов.
Терезе Мэй удалось снизить показатели преступности до самого низкого уровня за все 30 лет ведения учета, сделав это в условиях постоянного сокращения бюджета. Ее сторонники заявляют, что она наверняка станет величайшим министром внутренних дел Тори за всю современную эпоху. Но произойдет это лишь в том случае, если она начнет отменять лейбористские законы, ограничивающие свободу слова, но не дополнять их. Мы живем в опасное время, однако обязанность министра внутренних дел состоит в том, чтобы отвергать в качестве ложного выбор между свободой и безопасностью. В конце концов, такова традиция консерваторов.