Гарвардский институт государственного управления им. Джона Кеннеди, Бостон, штат Массачусетс
Вице-президент: Благодарю, декан, такое впечатление, что вступительное слово для Вас писала моя сестра. (Смех.) Большое спасибо. Очень вам признателен.
Как мы говаривали в Сенате, хотел бы выступить по вопросу личного значения. Я много раз побеждал на выборах по трем причинам — и все три сейчас сидят в первом ряду. Первая из них моя сестра, а вторая — человек, который организовал мою кампанию в 1972 году, один из лучших известных мне политических стратегов. Фрэнк — я это о тебе! Фрэнк Фаренкопф (Frank Fahrenkopf), бывший председатель Республиканской партии. Мы знакомы много лет — еще с тех времен, когда, мы, республиканцы с демократами, хорошо относились друг к другу. (Смех.) Мы по-прежнему так друг к другу относимся. Фрэнк, очень рад тебя видеть.
Однако, как Фрэнк (и не только он) может вам рассказать, когда ты нанимаешь политического консультанта, главное — и я это серьезно, — чтобы у вас были общие принципы. У человека, которого я хочу вам представить, в одном мизинце больше принципиальности, чем у большинства людей во всем теле. Именно благодаря ему я стал принципиальнее сам. Вот он, Джон Марттила (John Marttila), коренной бостонец.
Рядом с ним сидит человек, который сражался во Вьетнаме, вернулся, чтобы бороться с войной, и стал моим другом. Профессор Томми Вэллели (Tommy Vallely) — самый лучший товарищ, которого можно себе пожелать, если ты оказался в окопе. Томми, очень рад, не ждал тебя здесь увидеть.
Мне очень приятно сюда вернуться. Только одна просьба — не вскакивайте. (Смех.) Не надо. Мне очень приятно всех вас видеть
Я знаю, что здесь может находиться сенатор Марки. Надеюсь — ради его же блага, — что его с нами нет и что он занят своей избирательной кампанией, но мне говорили, что они с конгрессменом Делахантом, два старых друга, все-таки хотят придти. Если они это сделали, могу только их поблагодарить.
«Все изменилось, неузнаваемо изменилось. Родилась страшная красота», — писал ирландский поэт Уильям Батлер Йейтс о Пасхальном восстании 1916 года. Он говорил об Ирландии своего времени, но я вынужден признать, что эти слова намного больше подходят к тому миру, в котором мы живем сейчас. Все изменилось. Мир изменился.
Произошло невероятное размывание власти внутри государств и между государствами, которое привело к росту нестабильности. Такие развивающиеся экономики, как Индия и Китай, стали сильнее, поэтому они стремятся повысить уровень своего влияния на мировой порядок и на международную политику.
Другие державы, такие как Россия, используют новые, ассиметричные формы принуждения, чтобы добиться преимущества, и среди них можно назвать коррупцию, «зеленых человечков», иностранных агентов, а также солдат, выполняющих задание, но при этом не надевающих служебную форму. Новые барьеры и практики бросают вызов принципам открытой и честной экономической конкуренции. И в условиях глобализованного мира самые разные угрозы, от терроризма до пандемий, пересекают границы государств с невероятной быстротой. Скорость, масштаб и взаимосвязанность основных глобальных угроз требуют адекватного ответа — иного ответа, глобального ответа с участием большего числа игроков, более разноплановых игроков, чем когда-либо прежде.
Все это привело к развитию ряда кризисов, которые требуют нашего внимания, от Исламского государства до эпидемии вируса Эбола и Украины. И это только часть проблем, которые необходимо решать незамедлительно — как кто-то сказал мне ранее на этой неделе, это волки, подошедшие к дверям ближе всего.
Каждый из них по-своему указывает на те фундаментальные перемены, которые происходят в мире — и приводят к новым вызовам. Международный порядок, который мы старательно создавали после Второй мировой войны и старательно отстаивали в последние десятилетия, буквально на глазах расползается по швам.
Проект этой администрации, нашей нынешней администрации, проект, о котором президент Обама говорил на прошлой неделе в ООН, — обновить этот порядок с учетом новых реалий, но не забывая при этом о наших интересах и ценностях.
Мы принимаем для этого ряд мер — укрепляем альянсы, строим отношения с развивающимися странами, отстаиваем и дорабатываем ключевые международные правила, боремся с кровожадными экстремистами. Однако для всего этого необходимо, чтобы здесь, дома, у нас была сильная и жизнеспособная экономика. Именно на нее опирается наша способность делать что бы то ни было за границей.
Итак, сегодня я хотел бы поговорить с вами об усилиях, которые мы предпринимаем. Я постараюсь как можно честнее рассказать, что потребуется от Америки, чтобы преуспеть в 21 веке.
Первое, что нам необходимо сделать, это укрепить наши альянсы. Многие угрозы, с которыми мы сталкиваемся сегодня, требуют коллективного ответа. Именно поэтому мы должны отталкиваться от того мощного альянса, который у нас сложился в Европе и Азии и стал подтверждением силы Америки, с которым не сравнится ни один другой альянс в истории и который основан на священном обязательстве защищать друг друга, а также на общих политических и экономических ценностях.
Одним из краеугольных камней нашей внешней политики является идея, которую разделяют все наши союзники по НАТО: это идея единой и свободной Европы, где любое государство имеет право выбирать свой путь без постороннего вмешательства. Однако эта концепция оказалась под угрозой. Мы стали свидетелями агрессии на границе Европы. Именно поэтому мы приложили массу усилий, чтобы убедить наших союзников по НАТО активизироваться и оказать Украине серьезную поддержку в обеспечении безопасности.
Сейчас все 28 членов НАТО дали обещание оказать Украине помощь в обеспечении безопасности — включая более 115 миллионов долларов непосредственно от США. И, отвечая на ситуацию на Украине, мы должны сделать так, чтобы в результате кризиса, спровоцированного Россией, НАТО стал сильнее. Вместе с нашими союзниками мы наращиваем наши силы на суше, в море и в небе над Центральной и Восточной Европой.
На прошедшем недавно саммите НАТО в Уэльсе члены альянса договорились о создании сил быстрого реагирования, гарантирующих, что НАТО сможет оперативно ответить на любую непредвиденную ситуацию. Кроме того, мы проводим совместные военные учения и наращиваем темпы развития военного потенциала в странах, не входящих в состав НАТО — в странах, расположенных на восточной границе Европы, чтобы гарантировать, что они тоже смогут пользоваться своим правом на выбор собственного будущего и двери НАТО по-прежнему открыты.
Если отвлечься от вопросов взаимной защиты, то мы тесно сотрудничаем с Европой по множеству направлений, от развития торговли до борьбы с терроризмом и последствиями изменения климата. Но мы должны быть честными и смотреть проблеме прямо в лицо: трансатлантические отношения не могут существовать только за счет самих себя. Они не могут существовать только за счет Америки. Они требуют инвестиций и определенных жертв с обеих сторон Атлантики, а это значит, что все члены НАТО должны выполнять свое обещание и тратить на оборону 2% своих ВВП и что все они должны раз и навсегда выработать общеевропейскую энергетическую стратегию, чтобы у России больше не было возможности использовать свои природные ресурсы для удерживания своих соседей в заложниках. Мы должны достичь окончательного соглашения по так называемому Трансатлантическому торговому и инвестиционному партнерству — новому механизму, направленному на укрепление экономических двигателей, которые делают успешными наши совместные усилия в Европе и в США.
На востоке, союзнические отношения Америки с азиатскими странами сделали возможными стабильность и безопасность, которые породили экономическое чудо. Не так давно я встречался с президентом Си. Мы с ним обедали вместе в течение двух пятидневных визитов. Таким образом, мы провели с глазу на глаз много времени, — может быть, 22 или 23 часа. Я ясно дал ему понять, что Америка — тихоокеанская держава и останется тихоокеанской державой. Именно это обеспечивает Азии стабильность уже 50 лет. Поэтому так важно обновить наши тихоокеанские союзнические связи, укрепить наши позиции и расширить партнерские отношения в соответствии с новыми вызовами.
Сейчас военное присутствие Америки в Азиатско-тихоокеанском регионе рекордно велико для мирного времени. К 2020 году там будут находиться 60% нашей морской и воздушной мощи. Мы поддерживаем попытки Японии интерпретировать конституцию таким образом, чтобы она позволяла этой стране играть более значимую роль в сфере безопасности. Мы подписали соглашения о расширении оборонного сотрудничества с Филиппинами. Мы укрепляем нашу противоракетную оборону в регионе для защиты от Северной Кореи. Три года назад у нас не было войск в Австралии. Сейчас в Дарвине на основе ротации находятся более тысячи морских пехотинцев. Мы развиваем партнерство с Вьетнамом — во многом благодаря деятельности Томми Вэллели и его коллег, активно участвующих в работе таких региональных организаций, как АСЕАН.
Если нам повезет, мы также сумеем заново выстроить отношения с Бирмой. Это историческая возможность. При этом нашим азиатским союзникам тоже предстоит делать трудные выборы. Мы не можем принимать все бремя на свои плечи. Им придется все плотнее и плотнее работать друг с другом. Мы с президентом намерены — как мы это уже делали в ходе встреч с лидерами Японии и Южной Кореи — продолжать развивать сотрудничество в трехстороннем формате между нашими тихоокеанскими союзниками и партнерами. Это позволит нам максимально использовать партнерские связи, которые могут, если наши планы увенчаются успехом, многое дать всему региону.
Кроме этого большое значение имеют наши союзнические связи на Ближнем Востоке. Мы неизменно будем поддерживать Израиль. Совместно с коалицией наших арабских партнеров и стран из других частей мира мы ведем борьбу с ИГИЛ.
Таким образом, укрепляя наши традиционные союзнические связи, мы одновременно создаем более широкие коалиции, помогающие миру реагировать на новые кризисы.
Рассмотрим пример Эболы — ужасной болезни, которая создает сейчас чрезвычайную ситуацию в области здравоохранения на мировом уровне. Наши центры по контролю заболеваний, Агентство по международному развитию и военные вплотную занялись этой проблемой. Мы организуем международное противостояние этой величайшей эпидемии в истории. На прошлой неделе президент, выступая в ООН, обратился к миру, призвав страны всего света действовать — причем как можно быстрее. Мы направляем в Западную Африку более 3000 американских солдат, чтобы поддержать действия гражданских служб в регионе и помочь им бороться с распространением болезни.
Второе, чем нам необходимо заняться помимо укрепления союзнических связей и сотрудничества, — это укреплять отношения с развивающимися державами 21 века. Для этого нам необходимо стараться реализовывать потенциал дружбы с партнерами из развивающихся демократий — бразильским президентом Дилмой Русеф, мексиканским президентом Пеньей Ньето, индийским премьер-министром Моди, нанесшим на этой неделе исторический визит в Америку.
Все эти отношения могут всерьез способствовать продвижению общих интересов и общих идеалов. Однако в каждом случае нам приходится преодолевать внутриполитические проблемы, бюрократическую инерцию и унаследованное от прошлого века взаимное недоверие. Потенциал нашего сотрудничества велик, но никаких гарантий у нас нет. Закрыть разрыв между тем, где мы сейчас находимся, и тем, где мы можем — и должны будем — оказаться завтра, можно только с помощью прямых контактов и неустанных усилий.
Мир, в котором развивающиеся державы будут ответственными игроками, вносящими свой весомый вклад в общую безопасность и в общее процветание, пока не возник, но мы можем помочь его создать. Поэтому мы приветствовали возникновение «Большой двадцатки» как модели экономического сотрудничества. Поэтому для нас важно поддерживать такие международные институты, как МВФ, финансировать, реформировать и модернизировать их, чтобы они лучше служили всем народам мира.
Однако особенно важны для нас отношения с Китаем. В этой части нашей стратегии мы не имеем права на неудачу. Мы признаем, что с этой страной мы часто будем оказываться соперниками. Но все же мы стремимся углублять с ней сотрудничество, а не конфликтовать.
Соединенные Штаты не обязаны находиться в конфронтации с Китаем. Для наших отношений не существует непреодолимых препятствий. Мы будем развивать партнерство с Китаем там, где это возможно, и давать ему отпор там, где это необходимо. Этой осенью президент планирует нанести визит в Китай в рамках своего второго за год азиатского турне. Подобные формы взаимодействия необходимы, если мы хотим сблизиться и делать вместе что-то значимое.
Когда Обама и президент Си встречались в последний раз — это было на ранчо «Саннилендс», — они пришли к историческому соглашению по такому суперзагрязнителю, как гидрофторуглероды. Мы надеемся, что в этом году сможем продолжить сотрудничество с Китаем по вопросам климата и экологии. При этом мы откровенно говорим о том, с чем не согласны. Именно поэтому в прошлом декабре в ходе пятичасовой встречи с президентом Си, несколькими днями раньше объявившим о создании идентификационной зоны ПВО вразрез с международным правом, я ему прямо сказал: «Господин президент, прошу Вас понять одну вещь: мы не признаем эту зону, не уважаем ее и наши B-52 через нее будут летать. Вот так. (Смех.) Нет, я серьезно. Я не прошу вас ничего делать. Не прошу вас ее отменить. Просто поймите — мы не намерены обращать на нее внимание». Это важно. Для развития отношений очень важно обсуждать такие вещи абсолютно прямо и честно.
Именно поэтому мы прямо говорим, что в Южно-Китайском море должна сохраняться свобода судоходства. И именно поэтому президент Обама откровенно говорит с китайскими лидерами о киберворовстве — как приватно, так и публично. Кроме того сейчас, когда мир видит, как молодежь в Гонконге мирно выходит на улицы требовать соблюдения своих прав, мы продолжаем отстаивать принципы, которые считаем всеобщими — демократические свободы и права человека.
Президент Си спрашивал меня, почему мы так зациклились на правах человека. Я говорю серьезно — так и спросил. Я тогда дал ему прямой ответ, характерный, пожалуй, только для Соединенных Штатов — это не делает нас ни лучше, ни хуже, это просто наша своеобразная особенность. Я сказал ему: «Г-н президент, даже если бы президент США, стремясь внешне улучшить отношения с вами, захотел промолчать о ваших нарушениях прав человека, он не мог бы так поступить, потому что подавляющее большинство американцев приехали в Америку именно в поисках свободы и прав человека. Это вплетено в нашу ДНК. Мы не можем молчать. Наш президент поднимает эту тему, и вам следует понимать, почему мы не можем иначе. Это не политический инструмент. Мы просто такие, какие есть».
Чтобы наши отношения с развивающимися державами были прочными, мы должны демонстрировать, что мы способны удерживать – как бы это ни было сложно и дорого — свои позиции в ключевых для того мира, который унаследуют наши внуки, местах. Поэтому наш поворот к Азиатско-тихоокеанскому региону в немалой степени опирается на торговую инициативу под названием Транстихоокеанское партнерство. А она охватывает весь Тихоокеанский регион — от Перу до Японии.
Это партнерство свяжет воедино экономики 12 тихоокеанских стран от Южной Америки до Азии, подняв их стандарты в областях охраны труда, защиты экологии и честной конкуренции. Когда мы закончим работу над торговыми соглашениями, по которым мы ведем сейчас переговоры в Атлантическом и Тихоокеанском регионе, они охватят две трети мировой торговли и смогут формировать характер глобальной экономики.
Помимо экономической стороны у Транстихоокеанского партнерства есть и стратегическая. Развитие экономических связей не только укрепляет наши партнерские отношения, но и помогает маленьким странам противостоять шантажу и принуждению со стороны больших стран, которые применяют новые асимметричные инструменты для достижения своих целей за границей.
И это заставляет меня перейти к Западному полушарию, которое не только остается важной частью тихоокеанского расклада, но и открывает еще одну важную возможность. Заниматься нашими отношениями со странами Западного полушария президент поручил мне. Сейчас, впервые в истории, мы можем всерьез рассчитывать на то, что это полушарие — от Канады до Чили — станет безопасным, демократическим регионом с сильным средним классом. Однако для этого нам нужно будет преодолеть многовековое недоверие. Мы больше не должны смотреть на соседей и думать, что мы можем для них сделать. Вопрос теперь заключается в том, что все мы вместе можем сделать для нашего полушария. Перед нами открыты безграничные возможности.
В области энергетики Северная Америка буквально — а не метафорически — стала мировым центром. Сейчас в Соединенных Штатах работает больше нефтяных и газовых вышек, чем во всех прочих странах вместе взятых. Именно так — вместе взятых. В ближайшие 20 лет на долю Северной Америки — то есть Мексики, Китая (так в тексте, — прим. перев.) и Канады — будут приходиться две трети мирового роста поставок энергоносителей. К 2018 году Соединенные Штаты станут чистым экспортером природного газа, а, согласно большинству прогнозов, к 2020 году Северная Америка добьется полной энергетической независимости. Вскоре после этого энергетически независимыми станут и США.
Посмотрим на Западное полушарие с точки зрения торговли. В нем оседает 40% нашего экспорта — целых 40%! Объем нашей торговли в рамках Северной Америки достигает 1,3 триллиона долларов в год, причем только торговля с Мексикой оценивается в 1,3 миллиарда долларов в день.
В области безопасности мы совместно с Колумбией, Мексикой и другими странами боремся с язвой наркоторговли. Кроме этого мы помогаем странам Центральной Америки искоренять причины бедности, насилия и миграции.
Однако для того, чтобы полностью реализовать потенциал партнерства с регионом мы должны в нем присутствовать, мы должны укреплять доверие. Поэтому только за последние 18 месяцев я совершил пять поездок в Латинскую Америку — в том числе в Южную Америку.
Нам также необходима иммиграционная реформа — здесь в Соединенных Штатах. Мы можем сколько угодно говорить, что мы уважаем другие страны Америки, большинство которых испаноязычны. Но мы не можем уважать их и не уважать иммигрантское испаноязычное население Соединенных Штатов. Это просто не сочетается.
Иммиграционная реформа — это тот самый шаг, который помог бы нам фундаментальным образом изменить отношения с соседями и укрепить взаимное доверие. Те из вас, кто бывал в Центральной и Южной Америке или там родился, понимают, о чем я говорю. Лишь если мы будем уважать иммигрантов из этого региона, мы сможем продемонстрировать, что действительно изменили свою позицию и перестали считать Центральную и Южную Америку своим задним двором. Это теперь наш передний двор, наш партнер. Наши отношения меняются. А когда они изменятся окончательно, это принесет всем огромную пользу.
Третье, что нам необходимо сделать — и мы уже этим занимаемся — это укрепить и расширить международные правила поведения в условиях конфликта и бороться с ассиметричными угрозами, которые возникают в настоящее время. Сегодня международная система испытывает на себе давление со стороны игроков, которые порой выходят за рамки важнейших международных норм, существовавших на протяжении многих лет, таких как нераспространение оружия или территориальная целостность. Именно поэтому мы настаивали на том, чтобы Сирия избавилась от своих запасов химического оружия, а также средств, необходимых для его производства. И, несмотря на резкую критику, мы создали коалицию с Россией и рядом других стран, чтобы уничтожить запасы сирийского химического оружия. Именно поэтому мы ясно дали понять Ирану, что мы не позволим ему создать ядерное оружие. И мы начали самую эффективную международную санкционную кампанию в истории, чтобы изолировать Иран и вновь вернуть его за стол переговоров.
Игроки в других регионах подрывают фундаментальный принцип территориальной целостности, применяя новую ассиметричную тактику, перебрасывая своих агентов через границы других государств, чтобы те тайно обнаруживали слабые места и испытывали противника на прочность, используя коррупцию в качестве инструмента внешней политики, чтобы манипулировать событиями в других государствах с целью подорвать целостность их правительственных институтов. Именно это в настоящее время происходит на Украине.
Президент Путин был решительно настроен лишить Украину и украинский народ их права самостоятельно выбирать свое будущее — выбирать между сближением с Западом или с Востоком или двигаться сразу в обоих направлениях. Под предлогом защиты русскоязычного населения он не только обнадежил и поддержал сепаратистов на Украине, но и вооружил их. Он также отправил на Украину российских военнослужащих, «зеленых человечков», чтобы те выступили против украинской армии.
А когда он понял, что этого недостаточно, он имел наглость перебросить через украинскую границу российские войска, танки и сложные системы противовоздушной обороны. Но мы убедили мировое сообщество обуздать его амбиции и защитить украинский суверенитет. И мы не отправили своих военнослужащих на территорию Украины.
Путин хотел помешать свободным и честным выборам. Но мы убедили мировое сообщество помочь Украине провести, пожалуй, самые свободные выборы в ее истории. Путин хотел дестабилизировать экономику Украины. Но США предоставили Украине миллиард долларов и провели переговоры с МВФ по вопросу о выделении ей финансовой помощи в размере 27 миллиардов долларов, чтобы уберечь эту страну от банкротства.
Путин хотел ослабить Украину при помощи коррупции. Но в настоящее время мы помогаем новым лидерам Украины бороться с коррупцией — к слову, это тот вопрос, в котором мы должны взять на себя роль мирового лидера – помогая им составлять новые законы, создавать новую судебную систему и так далее. В течение последних 10 лет Путин старался ослабить украинские вооруженные силы, и он добился больших успехов. Однако мы убедили членов НАТО начать процесс восстановления военного потенциала Украины. Путин старался сохранить в тайне тот факт, что Россия оказывала поддержку сепаратистам, сбившим гражданский самолет. Но нам удалось доказать это перед лицом всего мира. И не стоит забывать о том, что все это началось, потому что Путин захотел помешать подписанию соглашения об ассоциации Украины с Евросоюзом. Тем не менее, несколько недель назад это соглашение было подписано и ратифицировано.
На протяжении всего этого времени мы ставили перед Путиным простой выбор: уважать суверенитет Украины или сталкиваться с серьезными последствиями. Именно это позволило нам убедить ведущие развитые страны мира ввести санкции против России.
Надо признать, они не хотели этого делать. Тем не менее, настойчивые и многократные усилия американского руководства и президента США все же поставили Европу перед необходимостью подняться и принять на себя экономический удар, связанный с введением санкций. Результатом этих санкций стало масштабное бегство капитала из России, фактическая заморозка прямых иностранных инвестиций, падение курса рубля по отношению к доллару до рекордно низкой отметки, а также тот факт, что российская экономика оказалась на грани рецессии.
Мы не хотим, чтобы Россия ослабела. Мы хотим, чтобы Россия процветала. Но Путину придется сделать выбор. Подобные асимметричные нападки на другое государство недопустимы. Если мы оставим их без ответа, международная система рухнет.
Несомненно, борьба еще не окончена. И у нас нет никаких гарантий успеха. Но украинский народ устоял. И мы продолжаем ему помогать, взяв на себя роль лидера и действуя стратегически.
Четвертый элемент нашей стратегии — противодействие экстремизму. Как вы знаете, мы ведем непрестанную борьбу с террористами в Афганистане, на так называемых «территориях племен», в Пакистане, в Сомали и в других местах. Эта кампания против экстремистов старше нашей администрации — и переживет ее. Со времен 11 сентября мы добились многого, нанеся мощные удары по ядру «Аль-Каиды» и по связанным с ней организациям. Но, тем не менее, нам следует смириться с тем, что угроза со стороны кровожадных экстремистов сохранится еще надолго.
Сейчас мы противостоим новой версии этой угрозы — ИГИЛ. Эта группировка сочетает идеологию «Аль-Каиды» с территориальными амбициями в Ираке, Сирии и других странах. Мир очень давно не видел такого откровенного и наглого использования террористической тактики. Однако мы знаем, как справляться с такими противниками.
Наша широкая стратегия по ослаблению и — в дальнейшем — разгрому ИГИЛ отражает выученные нами после 11 сентября уроки. Мы научились разумно применять нашу силу. Чтобы ослабить экстремистов нам больше не требуется брать на себя непосильное бремя и отправлять в регион сотни тысяч солдат. Теперь мы фокусируемся на создании коалиции, в которую страны региона будут вносить свой четкий вклад. Мы понимаем, что одного внешнего вмешательства не достаточно. В конечном итоге, каждое общество должно само решать собственные проблемы. Именно поэтому мы тратим столько времени и сил на поддержку сирийской оппозиции — а также на поддержку усилий иракцев по восстановлению демократии в Ираке и по защите его территории. Однако для этого потребуется много времени и терпения.
Более того, судя по всему, с проблемами, вызванными социальными сдвигами, нам придется иметь дело не только в Сирии и в Ираке, но и по всему Ближнему Востоку. Это последствия Арабской весны, которые будут сказываться не меньше поколения.
Мы не сможем решить все эти проблемы в одиночку. Мы не сможем решить их исключительно своими силами. Мы не сможем решить их насильственными методами — не стоит даже и пытаться. Однако мы можем работать над разрешением конфликтов. Мы можем способствовать силам, выступающим за умеренность, плюрализм и общий экономический рост. Мы можем сотрудничать с нашими партнерами и вместе добиваться, чтобы ИГИЛ и его извращенная идеология лишились легитимности в исламском мире.
Мы можем пресекать приток к террористам денег и иностранных боевиков. Как раз на прошлой неделе президент созвал заседание Совета безопасности США по этому вопросу. Мы можем помогать нашим партнерам от арабского мира до Афганистана решать их проблемы в области безопасности — при нашей поддержке и руководстве. Безусловно, опасность, которую представляют экстремисты, вполне реальна. Однако я хочу сказать здесь, в Гарвардском университете: наш ответ на нее должен быть смертельно серьезным, но мы не должны ее преувеличивать. Сейчас Соединенные Штаты сталкиваются с угрозой, требующей внимания. Но не стоит считать ее угрозой нашему существованию, образу жизни или безопасности: таких угроз для нас сейчас нет. Совсем нет.
Шансов быть пораженным молнией у вас два раза больше, чем шансов стать в Соединенных Штатах жертвой теракта.
Наши враги упорны и гибки, но им не сравниться с американским народом ни по упорству, ни по гибкости. Американцы намного сильнее, умнее, практичнее и отважнее, чем считают наши собственные политические лидеры.
Мы не рухнули после 11 сентября. Мы не дрогнули после Бостонского марафона. Мы — это Америка. Американцы никогда не отступают. Мы боремся — и превозмогаем. Мы всегда приходим к финишной черте первыми. Поэтому не надо преувеличивать масштаб угрозы. Никого из вас сейчас не учат нырять под парты, готовя к возможному ядерному удару. Я готов спорить со всеми моими коллегами, в том числе с коллегами из администрации, и объяснять им — американский народ уже учел вероятность того, что однажды может снова случиться нечто вроде событий на Бостонском марафоне. Однако это не может, ни в коем случае не может сломать нашу волю и нашу решимость или всерьез подорвать нашу безопасность.
И это подводит меня к пятому и последнему вопросу — об американской экономической мощи. Без надежной экономической основы, все, о чем я говорил, было бы невозможно. Все это полностью зависит от того, будет ли Америка самой энергичной и динамичной экономикой в мире.
И Америка снова находится на своем месте. Она остается экономическим лидером мира. Как отмечалось выше, я в первый раз победил на выборах в 29 лет. Тогда меня называли «юным идеалистом». Сейчас я — как вы, может быть, читали среди прочих плохих и хороших вещей, которые обо мне часто пишут, — «оптимист из Белого дома». Мой дед о таких иногда говорил: «Как будто вчера приехал в город на грузовике с репой». (Смех.)
Но я оптимист, потому что я знаю историю нашей страны. Я никогда не смотрел на будущее Америки с большим оптимизмом, чем сейчас — и я не преувеличиваю. У нас больше возможностей остаться в 21 веке первой экономикой мира, чем у кого бы то ни было еще — ей стать.
У нас лучший в мире исследовательский университет. У нас самые большие в мире энергоресурсы. У нас самая гибкая в мире система венчурного инвестирования, а у наших работников самая высокая в мире производительность труда. Наша судебная система справедливо рассматривает претензии и защищает интеллектуальную собственность. Не нужно верить мне во всем этом на слово. Консалтинговая компания AT Kearney уже лет 30 с чем-то проводит одно исследование, опрашивая 500 крупнейших в мире промышленных компаний. Вопрос всегда один — назвать лучшее место в мире для инвестиций. В этом году Америка не просто сохранила за собой первое место — разрыв между ней и соперниками никогда за всю историю опроса не был так велик. Кроме того Boston Consulting Group — а это первоклассные специалисты — каждый год спрашивает американские корпорации с производительными мощностями в Китае о планах на следующий год. В этом году 54% компаний, вложивших в Китай свои средства, заявили, что планируют вернуться на родину.
Я уже не знаю, сколько раз я слышал, что Китай нас вот-вот обгонит. Я искренне желаю ему успехов — его экономическое преуспеяние в наших интересах. Но ребята, у Китая масса проблем. У него трудности не только с энергоносителями, у него нет воды. Я не шучу. Китаю не хватает воды — как Калифорнии. (Смех.) Для них это гигантская проблема — на триллионы долларов. И мы должны помочь им ее решить.
Дамы и господа, теперь поднимите руки, если вы считаете, что в ближайшее десятилетие нашим главным конкурентом будет Евросоюз. Поднимите руки, не стесняйтесь. (Смех.) Я не шучу, я смертельно серьезен. Мы хотим, чтобы в ЕС был рост — мы глубоко в этом заинтересованы, как и в росте китайской экономики. Если они не будут расти, наш рост тоже замедлится. Однако, дамы и господа, у нас — если мы будем действовать рационально и вкладываться в наш народ — сохранится огромное относительное преимущество.
Как показывает одно недавно проводившееся исследование, производительность труда у работников в Америке втрое выше, чем в Китае. А от этого зависит, куда люди будут вкладывать деньги, где будут возникать рабочие места. Хочу рассказать одну историю из своего опыта. Я побывал в Косово, а также в Боснии и Герцеговине больше 20 раз. Как Мэгги, наверное, помнит, я призывал президента Клинтона отменить оружейное эмбарго и выступить против Милошевича. Что он — к его чести — и сделал.
Как-то в Косово у меня был водитель-косовар, то есть мусульманин. Он немного говорил по-английски. Однажды мы с ним ехали на расположенную под Приштиной базу «Форт-Бондстил» — она как раз тогда строилась. Дорога была изрытой и грязной, шины в ней вязли, но повсюду было невероятное оживление — краны, бульдозеры. Мой шофер какое-то время с гордостью на все это смотрел в окно, а затем указал на меня и произнес: «Сенатор, Америка, Америка!» Тут мы подъехали к воротам, там был такой шлагбаум в красную и белую полоску — ну Томми, ты знаешь. А справа от ворот стояли пять американских военных: афроамериканка в звании мастер-сержанта, американец китайского происхождения не помню в каком звании, афроамериканец, женщина-полковник и командир — латиноамериканец по происхождению. Я хлопнул водителя по плечу и сказал – вполне серьезно: «Нет-нет, вот это — Америка. Суть Америки — именно в этом. Пока вы не научитесь жить вместе, как мы, ничего у вас не выйдет».
Сила Америки, в конечном счете, в ее народе. В том, чтобы быть американцем, нет ничего особенного. Никто из вас не может мне сказать, что значит быть американцем в категориях религии, национальности, расы, культуры. Уникальность Америки заключается в том, что мы — это группа людей, которые согласны с идеями нашей конституции. Мы можем уметь их сформулировать или нет, быть образованными или нет, но мы в любом случае верим в них. «Все люди созданы равными и наделены их Творцом неотчуждаемыми правами». Звучит банально. Но наша суть, в самом деле, именно такова. Именно в этом источник жизненной силы нашей страны.
Именно поэтому мы обязаны вести за собой мир. Это дорого. Это требует жертв. Иногда это бывает опасно. Но мы должны вести за собой — хотя и более рациональным, чем раньше, образом, как я, надеюсь, смог вам показать, — потому, что мы это можем. Мы можем разобраться с нынешним кризисом и в наших силах сделать мир лучше.
Вам, тем, кто сейчас здесь учится, очень повезло. Это не лесть. Вам повезло, потому что вы встанете у штурвала в один из редких переломных моментов в истории — причем именно в этой стране. Помните школьный курс физики — а кто-то, может быть, и в институте ее изучал? Наш физик в школе нам объяснял понятие точки перегиба так: «Представьте себе, что вы едете по шоссе на скорости 60 миль час. Ваши руки лежат на руле, вы его резко поворачиваете на 2, 5 или 10 градусов в ту или другую сторону — и больше не можете вернуться на прежний курс».
Сейчас мы находимся в такой точке перегиба. Мир меняется, нравится нам это или нет. Однако на руле лежат именно наши руки. Только в такие моменты великих перемен у нас есть шанс немного изменить ход истории. Если мы будем благоразумны, проявим отвагу и решительность и нам хоть немного повезет, мы действительно сможем сделать этот мир лучше.
Да благословит вас Бог и да сохранит Он наших солдат. Спасибо. (Аплодисменты.)
