Падающие с неба бомбы — один из самых жутких элементов современной войны. Смерть приходит непредсказуемо, из ниоткуда. Рушатся здания, разгораются пожары. Люди, оказавшиеся под бомбежками, быстро падают духом и начинать просить мира. Так думал Гитлер, посылая люфтваффе по ночам бомбить Лондон. Он хотел сломить британский народ — однако испытания только заставили британцев проявить стойкость и умение адаптироваться, а заодно разожгли в них жажду мести. Через несколько лет эта месть состоялась. Уничтожались германские города, гибли люди. Тысячи немцев сгорели в Дрездене. Однако конец войны это практически не ускорило.
Разумеется, солдаты, у которых есть возможность вызвать поддержку с воздуха, получают серьезные преимущества. Однако этими преимуществами они могут воспользоваться только в том случае, если они ведут наземные бои в прямом противостоянии врагу. Если серьезного противника на поле боя нет, подвергающаяся бомбардировкам сторона к ним приспосабливается, учится перегруппировываться после каждого удара и только укрепляет свою волю к победе. Именно это и происходит сейчас в ходе битвы за Кобани.
С самого начала кризиса, вызванного подъемом Исламского государства, президент Обама придерживается одной и той же политики, стремясь не отправлять в зону конфликта американских солдат. Без американцев никто другой, вероятно, также не захочет вмешиваться, хотя после гнусного убийства заложников в британском обществе начинают пробуждаться воинственные настроения. Следует заметить, что без американских солдат эту войну невозможно будет выиграть. Таким образом, можно сделать вывод о том, что, по мнению Обамы, Америка в целом может себе позволить ее проиграть. Прав ли он в этом? На мой взгляд - нет. Исламское государство никогда не станет миролюбивым членом мирового сообщества. Оно основано на насилии и геноциде и будет продолжать к ним прибегать, так как всегда будет опасаться возмездия и подозревать соседей.
Речь идет о сборище религиозных фанатиков, опирающихся на краденые активы и правящих покорным и запуганным населением, лояльность которого они не способны упрочить. Как и первоначальная мусульманская империя, Исламское государство держится на завоеваниях и без новых территориальных захватов не сможет подтверждать свою легитимность. Сирия и Ирак не смогут противостоять ИГ, когда оно восстановит инфраструктуру и станет полноценным полицейским государством. Дать ему отпор в такой ситуации будут способны только люди, преданные своему государству и воодушевленные национальной идеей. Однако в отличие от курдов, сражающихся за свою нацию и давно стремящихся к государственности, иракцы и сирийцы почти лишены национальных чувств. При столкновении с вторгнувшимся врагом у них всегда будет соблазн — как уже бывало раньше в ходе этого конфликта — сложить оружие и разбежаться по своим деревням.
Если ИГ не удастся победить, нам придется мириться с присутствием в самом сердце Ближнего Востока буйного и параноидального полицейского государства с закаленными в боях лидерами, равнодушными к страданиям меньшинств и исполненными утробной ненавистью к Западу с его джахилией.
Это новое государство, безусловно, заинтересуется Турцией и начнет разжигать в этой стране исламский экстремизм, агитируя увлеченную джихадистскими идеями молодежь. Президент Эрдоган сейчас ведет двойную игру. Он якобы участвует в направленной против ИГ коалиции, но при этом не мешает врагам разрушать Кобани и упорно не позволяет сражающимся там курдам получать оружие и подкрепление. Так как Эрдоган — суннит и вдобавок хочет, насколько это возможно, возродить турецкий халифат, для него естественно отчасти сочувствовать ИГ, хотя партнером по строительству империи он, разумеется, Исламское государство считать не готов. Турецкий президент надеется, что Турция — тем или иным способом — выйдет из этой ситуации с выгодой для себя и с укрепившимся исламским самосознанием. Поражение ИГ не обеспечит ему такого результата — напротив, оно только укрепит курдский национализм как в Турции, так и за ее границами.
Когда Исламское государство утвердится в определенных границах, демократией оно не станет. Это будет полицейское государство под властью закаленных бойцов. Международное сообщество его признавать не будет, и его легитимность сможет опираться только на суннитскую веру. После того, как неверные на его территории будут обращены или убиты, ему придется продолжать джихад. Оно будет всячески поддерживать террористов за рубежом и почти наверняка попытается получить ядерное и биологическое оружие. При худшем сценарии, подразумевающем, что талибы вернутся к власти в Афганистане и восстановят свою сеть в Пакистане, обзавестись подобными вооружениями ему будет не так уж сложно.
Приемлем ли для Америки подобный сценарий? Разумеется, нет. Безусловно, нежелание президента вмешиваться можно понять. Для Европы эта проблема намного важнее, чем для Соединенных Штатов, а европейцы, похоже, не хотят с ней ничего делать, пребывая в нелепой уверенности, что хорошим людям нечего бояться со стороны плохих людей. Разумеется, рост мягкой бюрократии Евросоюза, ослабляющей волю европейских народов и разоружающей европейские страны, подрывает западный альянс, и Америка на этом фоне явно не хочет брать на себя роль лидера.
Тем не менее, победа ИГ на Ближнем Востоке угрожает Америке не в меньшей степени, чем Европе. Эффект не ограничится экономической сферой. Америке придется сталкиваться с постоянными угрозами своей безопасности. Она продолжит терять влияние в исламском мире. Если мусульманские страны начнут считать Исламское государство легитимным партнером или Турция, воспользовавшись ситуацией, снова распространит свою власть на восток, серьезно пострадают статус всего Запада в целом и Америки, как его морального и политического представителя. Будущее Израиля снова окажется под сомнением, и молодежь на Ближнем Востоке начнет искать новые решения, способные положить конец конфликтам, которые охватывают страну за страной и до сих пор не дошли до конечной точки.