Ничто из изобретенного в этой островной стране, до нелепости увязшей в проблемах, не получило такого всеобщего признания, распространения и влияния, как костюм.
Я наткнулся на господина Милибэнда (Miliband, лидер Лейбористской партии — прим. ред.) в коридоре. Было это на приеме: умные, блестящие, изысканные, влиятельные люди и я. Он прижался к стене. Я прошел бочком. В обычных обстоятельствах я не стал бы писать об этом. Это было не публичное мероприятие, никакого официоза, он был, так сказать, не при исполнении. Однако в том, о чем я собираюсь написать, нет ничего навязчивого и неприятного: речь вообще идет не о Милибэнде. Речь идет о его одежде. Я заметил, что он был одет в более щеголеватый, чем обычно, однобортный костюм: облегающий, но не узкий, модный, но не кричащий. Цвет костюма был синий, что-то среднее между формой королевских ВВС и любимым цветом Эллы Фицджеральд (Ella Fitzgerald). Милибэнд улыбнулся так, как политики улыбаются обозревателям, пишущим от первого лица и работающим на Руперта Мердока (Rupert Murdoch). «Чудесный костюм», — сказал я.
«Ах, да, он сшит ...», — и Милибэнд назвал современного, но очень солидного портного. Сшит на заказ.
«Можно, я потрогаю лацкан? Да, лучше вы сами».
«Что такое?» — он занервничал.
«Проведите пальцем по внутренней стороне лацкана, чуть ниже петлицы».
«Зачем это?» — прошептал Милибэнд.
«Да вы не знали об этом? Не знали, что у вас прямо над сердцем есть маленькая петля из нити?»
«Для чего она?» — мой собеседник был удивлен.
«Это для стебля цветка мака, который вдевают в петлицу в Поминальное воскресенье жертв войны. Такие нитяные петли есть во всех английских костюмах ручной работы. Это одна из тех маленьких вещиц, которые использует истэблишмент, чтобы поймать вас в ловушку».
Для социалистов костюмы — будто рукава злонамеренных фокусников. В них полно аристократических петель и всяких прочих трюков, маленьких, вышитых зашифрованных посланий, говорящих о почтении и привилегиях. Это униформа врага. Но это также величайшее британское изобретение. Это не гипербола и не ура-патриотическое хвастовство. Это чистая, двубортная правда. Ничто из изобретенного в этой островной стране, до нелепости увязшей в проблемах, не получило такого всеобщего признания, распространения и влияния, как костюм.
Взгляните на костюм так, будто вы никогда его раньше не видели. Все в нем — полная бессмыслица. Он не практичен, не очень удобен, он не украшает нас и не делает нам чести — точно так же, как и элита, которую он собой представляет. И подобно большинству вещей в этой стране, он появился в результате целой серии случайностей, ошибок, неверных толкований, добрых намерений, условностей и беспорядочности. И все это выросло на почве радикализма.
Костюм — одежда для вежливого укрощения, для общения, верховой езды и военных действий. Эти бессмысленные пуговицы на рукавах раньше располагались горизонтально, но потом их перевели в вертикальное положение. Использовали их для того, чтобы складывать и застегивать рукава подобно перчаткам, чтобы не было холодно ездить верхом. По чистой случайности количество пуговиц на рукаве должно было соответствовать числу пуговиц спереди. Это не по каким-то там практическим соображениям, а просто потому, что так должно быть. Разрезы на пиджаке сзади сделаны для того, чтобы было удобнее сидеть на лошади. Косые карманы — чтобы легче залезать в них, сидя верхом. Костюмы, которые мы сегодня носим, по сути дела изобрел «Красавчик Браммел» — взвинченный, неуравновешенный, неуверенный в себе тонкокожий эстет, сноб и гений. И конечно, выпускник Итона. Он хотел упростить непрактичные и декоративные придворные наряды, придав мужской одежде элегантность. Когда судебные приставы попали, наконец, в его жилище, они обнаружили там лишь простой стол из сосны с запиской, которая язвительно гласила: «Дерзость — это все». Красавчик бежал во Францию, где выглядел как истинный англичанин, а в итоге скончался в психиатрической лечебнице.
Нам надо благодарить представителей романтизма за спокойные цвета костюмов. В серое и черное нас одела их любовь к готике, однако костюм остался. Что-то в этом костюме отзывалось в сердцах мужчин во всем мире. Отзывалось так сильно, что они начали отказываться от своих национальных одежд, которые носили тысячелетиями, от своей культуры и от связи с предками, чтобы одеваться, как английские страховые агенты. В мире нет ни единого уголка, где костюм не являлся бы по умолчанию одеянием власти, авторитета, знания, рассудительности, доверия и, что самое важное - преемственности. Закрытые портьерами примерочные Savile Row приветствуют обнажающихся до трусов кровожадных и деспотичных диктаторов, безнравственных и продажных клептократов. Надев костюмы, они начинают выглядеть вполне прилично и консервативно. Все их грехи тщательно и умело скрываются под тканью подобно тому, как палач прячет в складках своей одежды петлю.
У радикалов всегда были проблемы с костюмами, они всегда их недооценивали. Они пытались представить их как лучшую одежду для методистов в воскресный день или как субботний наряд для парней из рабочего класса, избавившихся на выходные от своих комбинезонов, пота и грязи. Они хотели, чтобы костюм стал признаком уважительного отношения рабочего класса к достижениям в жизни, обрядом посвящения в грамотность и образование, символом свадеб и похорон. Но костюм — это не просто пустой мешок, не просто пара метров шерстяной ткани с дурацкими пуговицами. У него - иное предназначение. Он - признак власти.
Каждый мужчина представляет себе, что может крутить своим костюмом, как двойной агент, управлять им с помощью иронии или комедии, забыть про его высокое происхождение. Каждый парень полагает, что он стоит своего костюма, и каждый год умные и хитрые модельеры предлагают новые линии, изгибы и строчки. Но на протяжении 200 с лишним лет костюм сохраняет свою непроницаемость, свою вкрадчивую угрозу, хранит свои безжалостные тайны. Вам кажется, что вы носите костюм, но на самом деле это он носит вас. Это сотканное волшебство, колдовство, черная магия, которая скрывается от нас при свете дня. Никто не может сказать, в чем кроются чары костюма, и как они работают, но он по-прежнему распространяет вокруг себя безобидную ауру обязательной респектабельности.
Молодые люди наивно думают, будто важно то, что они считают важным. Что установившийся порядок использует внешний вид и моду для самосохранения. Но достаточно взглянуть на групповые фотографии влиятельных мужчин левого и правого толка на заседаниях и конференциях, чтобы увидеть, какой властью обладает костюм. Это не единичная власть, а власть коллективная. Если бы в мире существовал всего один костюм, это было бы дикостью. Но он черпает свою силу в массовости, в объединенной власти, в союзе людей, облаченных в шерсть.