Когда глава Конституционного суда России защищает крепостное право

«Демодернизация». Несколько недель назад этот термин только начал появляться в дискуссиях московской интеллигенции, однако с течением времени он все увереннее входит в обиход, поскольку многие полагают, что именно он в самой лаконичной, но в то же время точной форме способен ясно охарактеризовать нынешнее положение дел в России. На более высоком уровне теория Владимира Путина о том, что Россия, противостоящая деградирующей Европе, выступает в качестве хранительницы «традиционных ценностей», в итоге выливается в безумные законодательные инициативы со стороны депутатов Госдумы, которые хотели бы запретить все подряд, от кружевного нижнего белья до самокруток, а также в бесчисленное количество трагикомических ситуаций, к числу которых можно отнести происшествие, случившееся в Сибири с группой молодых людей в килтах, которых избили на улице, приняв за гомосексуалистов. Или же вспомним рекламную кампанию, направленную против глянцевых журналов, продвигающих тренды иностранной моды. Стрелки часов истории будто бы движутся в обратную сторону, и возвращают (или вернут в ближайшем времени) все то, что, казалось, умерло вместе с СССР: от запрета на свободную эмиграцию до обязательных уроков военной подготовки в школах, от кампаний против непокорных деятелей культуры до введения продовольственных карточек, которые уже однажды были введены коммунистами для того, чтобы оказать помощь малоимущим.

Плавное возвращение к советскому прошлому и ностальгия по монархии вместе образуют поистине гремучую смесь, в которую Кремль поспешил включить и герб, и флаг Романовых, и сталинский гимн. И теперь эта смесь из пропаганды все более отчетливо превращается в нечто естественное. Событием, собравшим в Думе за последнее время наибольшее количество слушателей, стала конференция, поведенная известным модным экспертом, который посоветовал прекрасной половине депутатов носить кокошники с лентами и жемчугом, которые с XVIII века носят лишь на фольклорных фестивалях. Тем не менее, все это плавно превращается в систематизированную идеологию, основных положений которой несколько дней назад в своей наделавшей немало шума статье коснулся председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин в «Российской газете», издании правительства, высказавшись в защиту крепостного права. Юридическую систему, которая действовала вплоть до 1861 года и которую наиболее выдающиеся мыслители того времени считали национальным позором, глава Конституционного суда России назвал «главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации». Зорькин утверждает, что отмена крепостного права «нанесла вред обществу», так как подорвала саму его основу, став причиной беспорядка, за последствия которого русскому народу приходится расплачиваться по сей день.

Для того, чтобы понять, какой эффект имели подобные выражения, достаточно просто представить себе ситуацию, в которой председатель Верховного суда Соединенных Штатов начнет оспаривать аболиционизм Линкольна. Однако Россия — это страна с крайне неоднозначным прошлым, поэтому главным выводом, который можно из этого прошлого извлечь, по словам политолога Василия Жаркова, — это вывод о том, что русские боятся реформ: «XX век стал настоящей травмой для всех нас». Уже были пересмотрены решения, принятые в 1991, 1985 и 1917 годах, теперь настало время реформы 1861 года, а следующей на повестке дня, скорее всего, станет десакрализация Петра Великого, императора, который в конце XVII века приступил к масштабной европеизации Московии. Однако переосмысление прошлого напрямую связано с событиями 2014 года. В то время как находящаяся в застое экономика страны близка к тому, чтобы с головой провалиться в кризис, россияне не видят ни притока новых инвестиций, ни модернизации, зато наблюдают за тем, как растут крупные государственные корпорации и энергетические компании. «Граждане России не содержат государство, у нас государство — само себе налогоплательщик, — утверждает политолог Станислав Белковский. — Оно добывает и продает нефть и газ, а полученные деньги раздает жителям». Как следствие, его социальная структура становится все более примитивной и вместо того, чтобы двигаться в сторону современного сложного общества, которым управляет слияние различных сил, слоев населения и интересов, путинский Кремль предлагает архаичную модель народа — естественно, единодушного в своей покорности — и царя, отца и защитника. Обозреватель Сергей Шелин, один из главных теоретиков «демодернизации», обращает особое внимание на то, что российское правительство планирует сократить расходы на образование, науку, культуру и здравоохранение, главные составляющие развития «человеческого капитала», а социальная мобильность при этом блокируется «закрытой кастой привилегированных, имеющих доступ к монополии ресурсов, о которых другим остается только мечтать».

По словам Игоря Федюкина, профессора истории XIX века в Высшей школе экономики в Москве, все это очень похоже на «возрождение российского государства», которое от Петра до Екатерины, большевиков и Чикаго-бойз всегда ставило своим подданным в пример чужой прогресс. В течение трех веков правительство укоряло русский народ в том, что он слишком отстал от Европы, подталкивало его к тому, чтобы он ликвидировал этот разрыв. Последней попыткой провести модернизацию сверху стали перестройка и болезненный переход к капитализму. Однако теперь вековой раскол, возникший между элитой государства и его народом, который часто считают диким, исчез: «Впервые в истории российское государство не требует у своих подданных, чтобы те перестали быть теми, кем являются в настоящий момент, и превратились в кого-то еще, не просит их стать более образованными, усердными, уделять большее внимание морали. Теперь оно говорит им, что нужно оставаться такими, какие они есть». «Русские снова оказались в полной власти своего господина, однако они уверены, что он — один из них», — так звучит безжалостный вердикт Леонида Бершидского, бывшего главного редактора газеты «Ведомости», добровольно покинувшего родину и эмигрировавшего в Германию.