Для белорусского руководителя идеократическая природа «старшего брата» не является секретом. Отсюда та уверенность, с которой он предъявляет России счета к оплате.
В свое время российский социолог Юрий Левада отмечал: когда те или иные события приводят общество в возбужденное состояние, в массовом сознании открываются глубинные пласты, внутренние структуры, которые в обычном, спокойном состоянии стерты или не видны.
Переход российского общества, а частично и общества белорусского, из состояния политической апатии в состояние политического возбуждения мы сегодня и наблюдаем. Это золотое время для тех, кто не просто интересуется фактами, а пытается понять причины, их породившие.
Начну с фактов. Согласно опросам Левада-центра, одобрение присоединения Крыма уверенно держится в России на уровне 90%. Что касается отношения к деятельности Владимира Путина на посту президента, то в сентябре ее одобряло 86% россиян, не одобряло 14%. В январе соотношение было иным: 65% vs. 34%.
«Решение крымского вопроса вызвало небывалый прилив социального оптимизма, основанного на стремительном росте надежд на эффективность верховной власти», — отмечает эксперт Левада-Центра Мария Красильникова.
Однако столь высокий показатель поддержки российского президента вряд ли сохранится до конца года. Против Путина все активнее работает экономика (в сентябре впервые за пять лет в России упали реальные зарплаты). Прилив социального оптимизма неизбежно сменится отливом. В какие сроки? Об этом сегодня можно только гадать. Но на мерной линейке навсегда останется отметка, напоминающая о максимально возможном значении уровня социального оптимизма россиян.
Он, к сожалению, таков, что популярные в «нулевые» годы представления об окончании мобилизационного этапа в развитии российского общества сегодня следует подвергнуть ревизии.
Ошибается тот, кто полагает, что подобные вопросы для Белоруссии и белорусов носят сугубо академический характер. Российское общество формирует «рамку», в пределах которой действует российская власть. Для нас важны не только количественные, но и качественные ее характеристики. Мартовские и последующие события 2014 года убедительно показали, что имперский стиль при формировании «рамки» остается в России доминирующим.
Бухгалтерия имперских амбиций
О наличии у «нашей России» имперских амбиций напомнил 17 октября представителям российских региональных СМИ на пресс-конференции в Минске Александр Лукашенко. Свое эмоциональное описание интеграционного торга с российскими мужиками глава белорусского государства завершил следующей сентенцией: «Это ненормальное отношение. Если уж говорить о проблемах. Знаете, вот такое поведение частенько в окружающих странах, в бывших республиках Союза называют имперскими амбициями».
Не оспаривая сам факт наличия у России имперских амбиций, отмечу, что их проявление я вижу не в характере торга по поводу перераспределения таможенных пошлин, компенсации за налоговый маневр и т.д., а в самом факте согласия России на подобный торг.
Обратимся к официальной статистике. В пятерку основных торговых партнеров Белоруссии в январе-июле 2014 года вошли: Россия — 48,2% всего товарооборота, Украина — 7,7%, Германия — 5,5%, Соединенное Королевство — 5% и Китай — 3,8%.
Германия и Соединенное Королевство — государства с богатым колониальным прошлым. Однако я что-то не припомню, когда в последний раз Лукашенко уличал надменных бриттов и коварных тевтонов в склонности выстраивать экономические отношения по имперским лекалам.
Для понимания своеобразия белорусско-российских отношений необходимо отличать колониальные империи от империй идеократических. Первые (они прекратили свое существование во второй половине XX века) представляли собой концессии по ограблению колоний. Они выстраивались на основании бизнес-планов и функционировали до тех пор, пока приносили прибыль.
Вторые продвигали идеократические проекты по установлению на всей земле «правильного» порядка (первоначально в религиозной, а впоследствии в идеологической трактовке). Поэтому главным критерием империи второго рода является способность к формированию и воспроизводству имперского сознания.
А в том, что подавляющее большинство россиян является носителями имперского сознания, сомневаться сегодня не приходится. В марте 58% согласилось с тем, что Россия имеет право присоединять к себе территории бывших республик СССР. Стоит ли после этого удивляться, что аннексию Крыма 79% оценили как возвращение России к своей традиционной роли «великой державы», а как авантюру российской власти — только 9% (Левада-центр).
«Империя (идеократическая — прим. автора), — отмечает культуролог Андрей Пелипенко, — по своему понятию всегда есть империя всемирная. Она как бы лишь временно пребывает в отмеченных границах. Для империи есть свое и временно чужое. То, что охвачено, и то, что еще предстоит охватить. Теократический проект не может быть не всемирным. Поэтому в имперской политике парадоксальным образом сочетаются изоляционизм и агрессия».
Но за право продвигать идеократические проекты их инициаторам приходится платить, чем Россия занималась и продолжает заниматься.
Для Лукашенко очевидна идеократическая природа «старшего брата». Поэтому белорусский официальный дилер уверенно предъявляет к оплате интеграционные счета, сопровождая их откровенно издевательскими комментариями. Как на той же пресс-конференции для российских журналистов 17 октября:
«Вот давайте договариваться, если вы нам что-то одолжили безвозвратно, давайте договариваться о компенсациях. Что мы, белорусы, должны вам сделать? И давайте оценим все то, что мы делаем. Может, будет баланс, а может, еще вам доплатить придется? Да нет, не будем считать и все прочее, это же не бухгалтерия!».
Классическое электоральное соотношение
Индуцированная агрессивной политикой России частичная мобилизация позволяет нам оценить размер «имперского пласта» в белорусском обществе. Разумеется, он уступает российскому, но не принципиально. Не зря же писатель Алесь Адамович в конце 80-х годов прошлого века назвал БССР «Вандеей перестройки».
По концентрации «человека советского» республика-партизанка на момент распада СССР находилась в лидирующей группе. Но характеристика «советский» есть не что иное, как один из синонимов характеристики «имперский».
НИСЭПИ вот уже три квартала подряд включает блок вопросов, посвященных отношению белорусов к событиям на Украине. В частности, имперскую оценку «присоединения» Крыма разделяет 60-62%, доля респондентов, осудивших «присоединение» — в два раза меньше. Между прочим, 2:1 — классическое электоральное соотношение, фиксируемое в Белоруссии на протяжении четырех президентских избирательных кампаний.
В 2003 году президент Украины Леонид Кучма опубликовал книгу «Украина — не Россия». Многолетние социологические исследования постсоветских обществ наталкивают на мысль, что хорошо бы написать книгу «Украина — не Белоруссия».
Ограничусь одним примером. Российско-грузинская война в августе 2008 года повысила долю белорусов, желающих интегрироваться с Россией, а вот на Украине, напротив, привела к росту поддержки государственной независимости с 72% до 83% (Киевский международный институт социологии).
Приближающиеся президентские выборы вновь актуализируют разговоры об уровне электоральной поддержки Лукашенко. По данным НИСЭПИ, в сентябре относительно июня она увеличилась на 6 пунктов и составила 45%.
Решение крымского вопроса, согласимся с Красильниковой, стимулировало в белорусах всплеск надежд на эффективность верховной власти. К осени 2015 года крымский вопрос может и потерять свою актуальность, но электоральную структуру белорусского общества это не изменит. Она воспроизводится на протяжении уже двух десятилетий.
Не Крымом единым жив «человек советский». Подходящий повод для перевода общества в возбужденное состояние власть найдет.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Для белорусского руководителя идеократическая природа «старшего брата» не является секретом. Отсюда та уверенность, с которой он предъявляет России счета к оплате. В свое время российский социолог Юрий Левада отмечал: когда те или иные события приводят общество в возбужденное состояние, в массовом сознании открываются глубинные пласты, внутренние структуры, которые в обычном, спокойном состоянии стерты или не видны.
