Проще разрушить Берлинскую стену, чем изменить жизнь к лучшему

«Вы больше не вспоминаете о Берлинской стене. В Берлине она больше не значит ровным счетом ничего. Но она все еще здесь, в моем сознании. И я навсегда останусь по неверную сторону от нее».

Хенрике Энгель (Henrike Engel), которая призналась мне в этом, когда мы сидели на краю площади Александерплац, родилась за четыре года до того, как десятки тысяч участников мирных акций протеста снесли Берлинскую стену — в это воскресенье, 9 ноября, мы отмечаем 25-летнюю годовщину тех событий. То место, которое прежде называлось Восточным Берлином, теперь является центром европейской интеллектуальной и экономической столицы, Западный Берлин превратился в сонную тихую часть города, а обломки стены между ними были оставлены там исключительно ради туристов.

Тем не менее, г-жа Энгель, как и многие другие немцы, родившиеся в Германской Демократической Республике, утверждает, что эта стена до сих пор оказывает влияние на ее мировосприятие. Ее родители были чиновниками при коммунистическом режиме. Она занимается оказанием дневной медицинской помощи, получая при этом базовую зарплату, и, подобно многим другим представителям поколения, возникшего после воссоединения Германии, она, по ее собственным словам, оказалась неспособна найти свое место в экономическом и социальном мире объединенной Германии. «Люди относятся ко мне, как к иностранке, — признается она, — и во многих отношениях, я и есть иностранка».

В 1989 году родилась новая идея — идея о том, что автократические режимы можно низвергнуть, просто заставив большое количество людей собраться в общественных местах и потребовать их смещения. Первыми были поляки, затем венгры. В июне 1989 года китайцы тоже попробовали сделать это, однако кровавые события на площади Тяньаньмэнь доказали, что эта формула не дает 100-процентной гарантии. Отважные жители Восточной Германии, которые вышли на улицы, знали, что их акция протеста может стать второй площадью Тяньаньмэнь. Но их мирный триумф заложил основы подобных побед в Чехословакии, Румынии, Болгарии и России. 

За последние пять лет подобные попытки совершали граждане многих автократических государств: Туниса (довольно успешно), Ливии (жестоко), Египта (неопределенно), Бирмы (нерешительно) и теперь Гонконга.

Участники акций в поддержку демократии, как правило, концентрировали свое внимание в основном на драматических событиях ноября 1989 года, считая их некой моделью, и в гораздо меньшей степени — на тех 25 годах, которые за ними последовали. Свержение автократов — это только начало истории.

Первое десятилетие стало разочарованием для всех этих стран: высокий уровень инфляции, глубокий спад в экономике, хроническая безработица, непредсказуемый курс валюты и в большинстве случаев снижение уровня жизни. Следующее десятилетие, как правило, было гораздо более благополучным — по крайней мере, для тех стран, которые вступили в Евросоюз.

Некоторые государства, такие, как Польша и бывшая Чехословакия, в начале 1990-х годов провели «шоковую терапию», в рамках которой на смену государственной командной экономике за чрезвычайно короткий срок пришла традиционная либеральная рыночная экономика. Другие страны, такие как Венгрия, Румыния и Украина, выбрали стратегию постепенных перемен. Россия попробовала совместить эти два подхода. Сначала государства, решившиеся на шоковую терапию, оказались в крайне бедственном положении, поскольку миллионы людей лишились работы, их валюты обесценились, а цены на товары первой необходимости резко выросли. Однако, если оценивать долгосрочные результаты тех реформ, то эти страны, очевидно, оказались более успешными: согласно результатам нового исследования постпереходных экономик, проведенного Международным валютным фондом, граждане стран, сделавших выбор в пользу стремительного перехода, теперь живут лучше граждан тех государств, которые решили пойти по пути постепенных реформ. Поляки и чехи стали воплощением европейской мечты, что в гораздо меньшей степени относится к венграм, румынам и украинцам. А многие россияне вообще считают, что было бы гораздо лучше, если бы два десятилетия назад ничего не поменялось.

Вероятнее всего, вы полагаете, что бывшая Восточная Германия добилась огромных успехов. Однако новое исследование, проведенное немецким Институтом экономических исследований Галле, показало, что все обстоит иначе.

За последние 25 лет население Восточной Германии сократилось на 1,9 миллиона человек, а численность трудоспособного населения уменьшилась на 2,5 миллиона. Это в первую очередь объясняется тем, что многие жители Восточной Германии уехали на запад в поисках новых возможностей. Однако еще одной немаловажной причиной такого сокращения населения стал самый низкий в Европе уровень рождаемости. Из 500 ведущих немецких компаний только 34 расположены в восточной части Германии. Уровни доходов и производительности в восточной части страны до сих пор остаются примерно на 20-30% ниже, чем в западной Германии.

Так происходит несмотря на то, что Германия потратила 2,2 триллиона долларов на восстановление экономики своей восточной части, и она продолжает вкладывать средства в нее до сих пор: все 80 миллионов граждан страны платят так называемый взнос солидарности, который составляет 5,5% от налога на доходы. Этот взнос был введен в 1991 году и должен просуществовать вплоть до 2019 года.

По мнению г-жи Энгель и многих других, один из важнейших уроков, извлеченных ими в процессе перехода от авторитарного режима, звучит следующим образом: не позволяйте более богатой экономике, которая уже существует, поглотить вашу прежнюю автократию (возможно, странам по периметру Китая стоит прислушаться к этому совету). Но при этом, как вам скажут поляки и чехи, не позволяйте вашей прежней командной экономике задерживаться слишком надолго — и, как, возможно, скоро вам скажут русские, никогда к ней не возвращайтесь.

И наконец: как только закончатся торжества в связи с победой, вспомните о том, что на строительство лучшей жизни после ухода диктаторов потребуется намного больше времени, чем четверть века.