Остров уплывает от континента?

Эта болезненная для всех тема в британском обществе обсуждалась и в предыдущие годы, но нынешней осенью, кажется, впервые вышла на уровень заявлений первых лиц. Премьер-министр Кэмерон выразил готовность начать общественную кампанию за выход Великобритании из ЕС, если отношения Лондона и Брюсселя не будут пересмотрены. Он даже разработал своего рода «дорожную карту» — в случае, если на предстоящих в 2015 году парламентских выборах избиратели окажут доверие его Консервативной партии, вопрос о членстве Великобритании в Евросоюзе будет вынесен на общенациональный референдум до 2017 года.

Основной причиной этого демарша премьер называет резкое снижение суверенитета Великобритании в рамках ЕС особенно в экономической и миграционной политике. Взносы страны в общеевропейский бюджет исчисляются миллиардами фунтов, но взамен она, по утверждению Кэмерона, получает из Брюсселя лишь новые законодательные ограничения, а также неконтролируемый поток миграции. Граждане новых стран ЕС, преимущественно самых бедных — Румынии и Болгарии — пользуясь общеевропейской свободой передвижения, охотно переезжают в Великобританию, претендуя на ее высокие социальные пособия.

Столь жесткая антииммиграционная риторика, характерная скорее для правых партий, в устах респектабельного Кэмерона удивила других европейских политиков. Ангела Меркель выступила даже с ответным демаршем, заявив, что Германия скорее согласится с выходом Великобритании из ЕС, нежели с отменой принципа свободного перемещения граждан, который является базовым для Евросоюза.

Судя по всему, премьер решил перехватить лозунги Партии Независимости Соединенного Королевства (UKIP), которая в последние годы стремительно набирает популярность, и это стало угрожать электоральным перспективам консерваторов. По итогам выборов 2014 года UKIP получила 24 места в Европарламенте. Это больше, чем не только «главные» британские, но и многие другие известные европейские партии.

UKIP активно использует традиционные для Великобритании евроскептические настроения. Известно, что этот остров исторически старался держаться особняком от континента. И поныне британцы упорно соблюдают дистанцию, не желая вливаться в «зону евро» — как в смысле валюты, так и других стандартов, сохраняя свою систему мер и весов, левостороннее движение и особые (не шенгенские) визы для туристов.

У старшего поколения эта дистанция порою обосновывается эмоционально — мол, для того ли мы освобождали Брюссель в годы войны, чтобы теперь тамошние комиссары учили нас жить?

Согласно недавнему опросу, проведенному по заказу The London Evening Standard, 36% британцев выступают за выход их страны из Евросоюза. Двумя годами ранее доля евроскептиков была еще выше — 48%. И это при том, что именно Великобритания в свое время и стояла у истоков Евросоюза.

Еще в 1946 году, выступая в Цюрихском университете, Уинстон Черчилль призвал создать «Соединенные Штаты Европы». Он убеждал европейцев, что только интеграция Старого света способна сохранить его культурную идентичность и предотвратить новые разрушительные войны. При этом бывший британский премьер утверждал, что фундаментом единой Европы должно стать партнерство Франции и Германии.

Для немцев и французов, переживавших кризис недоверия после только что закончившейся войны, этот призыв показался «слишком смелым». Однако они ему все-таки вняли, и уже в 1951 году появилось Европейское объединение угля и стали — прототип будущего ЕС. А Страсбург, который веками был яблоком раздора между Францией и Германией, пережил стремительный «ребрендинг» в одну из столиц евроинтеграции.

Однако Великобритания уже тогда воспринимала себя не столько равноправным участником, сколько «другом и покровителем» (по словам Черчилля) этих интеграционных процессов. Образно говоря, она предпочитала роль дирижера. Но затем оркестр вдруг пустился в неожиданные импровизации. В европейских странах стали приходить к власти социал-демократические правительства, и праволиберальная Британия все реже попадала в такт с их интеграционными идеями. «Железная леди» Тэтчер поддерживала ЕЭС именно как экономическое сообщество и зону свободной торговли, но скептически относилась к попыткам его трансформации в политическое объединение.

Тем не менее, логика евроинтеграции неизбежно втянула в себя Великобританию. Экономически она удерживает второе место в ЕС (после Германии), политически ее представители занимают высшие должности в евробюрократии (например, Верховный представитель ЕС по иностранным делам Кэтрин Эштон). Английский язык по факту стал главным рабочим языком Евросоюза. Так что влияние Великобритании в ЕС остается чрезвычайно высоким.

Поэтому у Председателя Европейского совета Хермана Ван Ромпея, наверняка, есть немалые основания утверждать, что от выхода из ЕС Соединенное Королевство потеряет гораздо больше, чем приобретет. И с «президентом» ЕС в принципе согласен лондонский Сити, который стремится оставаться ведущим европейским финансовым центром.

Лидер UKIP Найджел Фарадж на это отвечает, что законодательство ЕС препятствует Британии заключать собственные торговые соглашения с остальным миром. Это спорное утверждение, поскольку всякая страна ЕС все же сохраняет свой экономический суверенитет, хотя и вынуждена согласовывать стратегии своего внешнего сотрудничества с общеевропейскими инстанциями. В противном случае Евросоюз как интеграционный формат теряет смысл. И не исключено, что в случае обострения лондонско-брюссельских отношений подобные же идеи о том, что ЕС «глобально сковывает Великобританию», повторит и премьер Кэмерон.

Однако здесь есть смысл задуматься — какие же глобальные финансово-экономические альтернативы может предложить Лондон? Если представить, что он отдалится от «еврозоны», это будет означать лишь его дрейф в «зону доллара», но британский банковский сектор традиционно относится к ней не менее конкурентно. Создание глобальной «зоны фунта» на основе Британского содружества сегодня выглядит утопией — эта зона просуществовала лишь несколько десятилетий в эпоху распада Британской империи, но затем национальные валюты бывших колоний все более выходили из-под ее контроля.

Кстати, если вспомнить другой основной мотив «евроотчуждения» Великобритании — нежелание принимать мигрантов из стран ЕС, то как же быть с мигрантами из ее бывших колоний? Всякий, кто посещал Лондон, наверняка встречал множество характерно одетых выходцев из Индии, Пакистана, стран Карибского бассейна и т.д. Если Великобритания начнет применять какие-то ограничительные меры к ним, это чревато социальными потрясениями. Видимо, такова «карма» всякой бывшей империи — после завоевания колоний она неизбежно сталкивается с обратным, демографическим завоеванием самой себя с их стороны...

Сегодня Кэмерон еще не доходит до радикализма Фараджа и пока останавливается лишь на требовании нового соглашения в рамках ЕС, которое вернуло бы часть полномочий Брюсселя национальным правительствам стран-членов Евросоюза.

Но здесь явно кроется непонимание тех трансформаций внутри ЕС, которые произошли за последние десятилетия. Евросоюз становится все более похож на федерацию, диалектически сочетающую в себе общеевропейский уровень и растущую значимость регионов различных стран.

Поэтому «индепендентистские» требования официального Лондона вполне могут придать также новое дыхание сторонникам шотландской независимости и стимулировать их на проведение нового референдума. Если британские власти полагают, что Брюссель ведет чрезмерно централистскую политику, то с точки зрения шотландцев таким символом имперского централизма является сам Лондон.

Шотландия стремится к Евросоюзу, с его декларациями, признающими высокий уровень регионального самоуправления. Кроме того, Эдинбург как современный технологический центр также скорее тяготеет к европейским стандартам, нежели к консервативно-британским. Кстати, выглядит ошибочным и расхожее определение Шотландской Национальной Партии (SNP) как «националистов» — они классические европейские социал-демократы.

Сентябрьский референдум о независимости Шотландии во многом провалился из-за неопределенности позиций ЕС. Брюссель в принципе не возражал против этого референдума, который вполне соответствовал европейским регионалистским хартиям. Однако тогдашний председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу сразу предупредил шотландцев, что им, в случае успеха, не удастся «автоматически» вступить в ЕС, но придется пройти длительную процедуру согласований с другими странами-участницами. И вступление независимой Шотландии в ЕС вполне бы могла заблокировать, например, Испания, которая ныне сталкивается со схожей проблемой Каталонии.

Но если Великобритания решит провести референдум о своем выходе из ЕС, позиции Брюсселя, очевидно, изменятся. Новый председатель Еврокомиссии, люксембуржец Жан-Клод Юнкер — сторонник укрепления евроинтеграции, что уже вызвало критику официального Лондона. И Шотландия в новых условиях наверняка получит больше правовых полномочий и возможностей для интеграции в ЕС.

Поэтому возможная победа сторонников британской независимости на референдуме 2017 года приведет к парадоксальному результату. Остров не весь «уплывет» от континента — его северная, шотландская часть останется в Европе.