Венгерский правый националист и глава правительства страны отвечает на критику в адрес своего руководства, а также излагает свою точку зрения относительно Украины и конфликта с Соединенными Штатами

Виктор Орбан находится в прекрасном настроении во время нашей встречи в Баден-Бадене. Его речь перед представителями немецких семейных предприятий была хорошо воспринята. Но у себя дома этот националист и представитель правых сил находится под давлением. На интервью он отводит полтора часа — в два раза больше, чем было первоначально запланировано.

Handelsblatt: В Венгрии тысячи людей выходят на демонстрации против вашей политики. Насколько стабильным все еще является ваше государство?

Виктор Орбан: Демонстрации — это нормальная вещь. Ситуация понятная: моя партия имеет в парламенте большинство в две трети голосов. При голосовании по спискам в апреле этого года за нас было подано примерно 47% голосов. После этого с еще лучшими результатами мы одержали победу на выборах в Европейский парламент, а также на выборах в местные органы власти. Однако наша ответственность состоит в том, чтобы открыто говорить друг с другом.

— Молодое поколение в Венгрии сильно разочаровано и требует положить конец эпохе Орбана.

— Молодые люди, которым не нравится наше правительство, понимают, что для их голоса нет места. Дело в том, что оппозицию в Парламенте люди считают очень слабой. На улицах Будапешта говорят не только о том, что я должен уйти. Это их минимальное требование (Смеется). Мне нравится, когда меня серьезно воспринимают.

— Но люди также говорят о том, что элита страны последних 25 лет должна убираться к черту. Это вас не беспокоит?

— Подобные настроения мне известны. Когда мы в 1988 году образовали мою партию Венгерский гражданский союз (Fidesz), мы хотели отправить к дьяволу коммунистический режим. Мне понятна мотивация молодого поколения, и я хочу, чтобы его представители нашли для себя политический голос в Венгрии. Если это движение сможет найти правильный тон, то мы с удовольствием будем с ним говорить.

— Но закон о налогообложении интернета вы вынуждены были отменить под давлением улицы.

— Этот закон напугал людей, и они сказали ему нет. Поэтому я не стал вводить его в действие, хотя я и считаю его разумным. Это был не новый налог на интернет, а распространение телекоммуникационного налога на телефонные разговоры в интернете.

— По вашим словам, финансовый кризис показал, что либеральные демократии в глобальном отношении больше не конкурентоспособны. Что вы имеете в виду?

— Если мы посмотрим на мировую экономику, то становится понятным следующее: мы, европейцы, считаем себя той частью мира, где человек может иметь наибольшее количество свободы и наивысший уровень благосостояния. Поэтому нам сложнее увидеть то, что мы начинаем проигрывать в международной конкуренции. Я всего лишь звоню в колокол и говорю: у нас большая проблема.

— Вы заявили о том, что испытываете симпатию к таким авторитарным системам правления, как в России или в Китае. Почему?

— Я говорил не о симпатии, а приводил факты. Сложно признать, что конкурентоспособность Европы сокращается. Еще сложнее признать, что недемократические страны оказываются успешнее нас. Успех Китая является душевной травмой Европы. А факты таковы — китайцы более конкурентоспособны, чем мы. То же самое можно сказать об индийцах и турках. Русские — другая история, поскольку это геополитический вопрос. Я никогда не считал эти страны достойными упоминания примерами. Для китайской модели нужны китайцы, для русской — русские, а в Венгрии и в Европе они не применимы.

— Федеральный канцлер Меркель предостерегла от российского влияния в таких странах, как Грузия, Молдавия, а также на Балканах. Вы тоже видите эту опасность?

— Наша политика в Венгрии остается неизменной: мы не сближаемся с Россией, но и не удаляемся от нее. Я защищаю суверенитет Венгрии от России. Так, например, я выступил против того, чтобы четверть акций одного нефтегазового предприятия оказалась в российских руках. После этого я боролся за то, чтобы договор о поставках в Венгрию природного газа также оказался в наших руках. До этого существовал договор между Газпромом и одним крупным немецким предприятием. Они определяли цену на природный газ, а у нас не было права голоса. С точки зрения Венгрии, я могу сказать, что влияние России в Центральной Европе значительно меньше, чем это было еще в 2010 году.

— Расширяя свою атомную энергетику, вы оказываетесь в зависимости от России. Атомную электростанцию в Паксе будет строить Россия. Как это сочетается?

— Мы предложили это всем государствам. Условие было такое: мы должны быть уверены в том, что партнер обладает необходимыми финансовыми ресурсами, а АЭС останется в собственности венгерского государства. Только русские были готовы согласиться на такие условия. Поэтому они и победили.

— Давайте поговорим об Украине. Может ли быть решен этот конфликт?

— Я не вижу признаков этого. Мы вновь имеем дело с феноменом, который Европе трудно понять. Поэтому мы и не находим никакого выхода. Дело зашло так далеко, поскольку его геополитика является теми рамками, где сегодня заканчивается политика в Европе. Геополитика не признает никаких дипломатических правил, геополитика не проявляет никакого беспокойства по поводу международного права, геополитика — это язык силы. Все это совершенно чуждо европейской культуре. Русские сказали: они теперь не подпустят Евросоюз и НАТО ближе к своим границам.

— Должен ли Евросоюз пообещать Украине в перспективе членство в этой организации?

— Украина сегодня не в состоянии стоять на своих собственных ногах. Мы должны понять: кто будет платить по 25 миллиардов евро в год, которые необходимы для того, чтобы не дать Украине упасть. Это цена для Украины, которая не является членом Евросоюза. Пока этот вопрос не прояснен, вопрос о членстве Украины в Евросоюзе вообще не поднимается. С нашей точки зрения, вступление Украины в Евросоюз было бы желательным, но для этого она должна быть стабильной в политическом и экономическом отношении, а также должна быть в состоянии контролировать свои границы.

— Видите ли вы в конфликте с Россией конфликт интересов между Европой и Соединенными Штатами?

— Я не могу говорить от лица Евросоюза, я могу говорить только от лица Венгрии. Наши интересы не совпадают с интересами Соединенных Штатов. Это является причиной возникновения политических дискуссий. Геополитические интересы Венгрии можно выразить тремя словами: мир, энергетика и торговля. Кроме того, мы заинтересованы в том, чтобы что-то находилось между Венгрией и Россией — а это и есть суверенная Украина. У нас уже была общая граница с Советским Союзом. И потребовалось много времени для того, чтобы мы смогли от нее избавиться. Мы не хотим вновь иметь такую границу.

— Каковы ваши личные отношения с Путиным?

— Они открытые. Я проводил с ним сложные переговоры. При этом у нас были как удачные, так и исключительно неприятные моменты. Мы можем обсуждать с ним любые вопросы. Но это совсем не означает, что мы достигнем согласия.

— Соединенные Штаты критически относятся к вашему правительству. Нескольким венгерским официальным лицам запрещен въезд. В чем причина?

— Венгрия является правовым государством. Сообщение о запрете въезда для шести венгерских граждан мы получили от Соединенных Штатов без всяких объяснений, и у нас не было возможности применить против этого правовые средства. В Венгрии господствует нулевая толерантность по отношению к коррупции. Мы ожидаем от нашего союзника и друга помощи в борьбе с нарушениями закона.

— Большое спасибо за интервью.