Несмотря на все решения и заявления, которые еще больше усугубили экономическое здоровье страны, президент России по-прежнему восхищает многих на Западе.

Atlantico: Владимиру Путину приходится иметь дело с быстрым падением цен на нефть, которое становится тяжелым грузом российской экономики и заставляет скрежетать зубами российские деловые круги. Быть может, президент России сдает позиции в стране?

Сириль Бре: С начала кризиса на Украине Российская Федерация явно сдает позиции по многим направлениям. Как бы то ни было, ослабления позиций ее президента в обозримом будущем ждать вряд ли приходится, что вызывает неподдельное удивление в Европе. В ближайшее время президенту Путину не придется расплачиваться за экономические неудачи страны.

Для понимания ослабления России и ее президента необходимо внимательно рассмотреть восприятие реалий и структурные тенденции конъюнктурных явлений.

Падение цен на нефть стало лишь последним из ударов для России: оно по большей части носит сопутствующий характер, так как представляет собой результат расширения добычи сланцевой нефти и газа в Америке, прогнозов по разработке новых месторождений и спада потребления в Европе. Российская Федерация серьезно пострадала от этого спада, потому что она структурно ослаблена решениями власти за предыдущий период и в частности с середины 2013 года.

Позиция президента России по украинскому кризису еще зимой 2013 года дала толчок для массового оттока капиталов из страны, которая и так уже испытывает острую нехватку долгосрочных инвестиций. Кроме того, доступ российских банков на международные рынки был сокращен. Этот перекос в платежном балансе повлек за собой спад курса национальной валюты, несмотря на вмешательство Центрального банка: это, кстати говоря, было вполне предсказуемо в условиях плавающего курса и лишь обострилось после бравады президента и премьера о невосприимчивости России к санкциям. После принятия решений о двух волнах санкций параллельно с кризисом платежного баланса возник и кризис торгового баланса: Россия импортирует большую часть промышленной и продовольственной продукции, но тут ей пришлось столкнуться с ограничениями экспорта и принятым в качестве контрмеры добровольным отказом от части импорта. Рост экономики России за 2014 год окажется нулевым, а все структурные недостатки так и останутся в силе: это зависимость от экспорта углеводородов, низкий уровень внутренних инвестиций и вялость производства потребительских товаров. Принятые президентом Путиным решения напрямую повлияли на эту отрицательную для российской экономики динамику. С экономическим спадом соседствует и дипломатическая изоляция, о которой сейчас уже вряд ли стоит кому-либо напоминать. Достаточно отметить лишь, что Российской Федерации не удается добиться даже от Китая поддержки своей украинской политики в ООН. Здесь опять-таки причиной всему становится избранный президентом силовой курс решения проблем.

Но влечет ли за собой объективное ослабление России ослабление и ее президента? Такой поворот представляется весьма сомнительным в связи со значительными расхождениями между реалиями и представлениями. В ельцинскую эпоху Россия презирала саму себя, и новый президент смог вернуть россиянам определенную гордость. Способность создавать помехи для интересов Запада — это лишь одно из самых заметных в Европе проявлений восстановления национальной гордости с опорой на доказавшие свою эффективность в царские времена и в советскую эпоху основы: военная мощь, объединение вокруг консервативных православных ценностей, достижения в мировом спорте, СМИ и... сильная политическая власть.

В краткосрочной перспективе позиции президента Путина могут только усилиться из-за этого общего испытания, потому что, как уже не раз доказывала история, противостояние сплачивает народ вокруг символа. В более отдаленной перспективе престиж президента внутри страны может померкнуть только в случае спада его внутренней и внешней динамики. Если он намеревается сохранить свою ауру, ему нужно поддерживать драматургию международных событий, присутствие в национальных СМИ и стратегию влияния в европейской элите.

— Почему президенту России удается несмотря ни на что сохранить этот образ сильного лидера, хотя его противники обладают не меньшим влиянием? Это результат пиар-кампании или же просто слепота западного общественного мнения?

Сириль Бре: У образа президента за границей и в России есть глубокие корни. Вы совершенно правильно назвали два из них. Однако действуют тут и другие, более давние и независимые от личности президента факторы.

С одной стороны общественному мнению на Западе (и в первую очередь редакциям крупнейших СМИ с мировой аудиторией) очень нравится ненавидеть Владимира Путина. Кто не мечтает об идеальном противнике? Его пиар-кампании с фотографиями и видео, тщательно выверенные резкие заявления, воинственное поведение и прошлое агента спецслужб — все это дает общественному мнению удобный инструмент драматургии, который устанавливает преемственность между СССР («империей зла» по выражению Рейгана) и современной Россией. Восхищение и леность Запада по отношению к своему «лучшему врагу» во многом формируют это восприятие президента России.

С другой стороны Кремль стабильно придерживается очевидной пиар-стратегии: сегодня в ее активе уже больше десяти лет успешной работы. Чем больше президент укрепляет свой образ жесткого реалиста в международных отношениях, тем крепче его поддержка внутри страны: причиной тому служит патриотический рефлекс и контраст по сравнению с ельцинским периодом. Кроме того, успехи касаются и международной арены: в отличие от Уго Чавеса, чье влияние по большей части не выходило за границы континента, Владимир Путин дает о себе знать во всех вопросах мирового значения. Кроме того, в отличие от Си Цзиньпина Владимиру Путину не приходится иметь дело с препятствиями, которые создает коллективное руководство. В результате он занимает позицию главного оппонента Запада. Чем больше он утверждается в (тщательно контролируемом) отходе от Америки и Европы, тем прочнее становится его контрмодель. Если же ему удастся выйти за пределы узких шовинистских рамок, которыми он иногда себя ограничивает, в перспективе ему, возможно, удастся добиться большого влияния в международных вопросах.

Тем не менее особый статус Владимира Путина зависит и от факторов, которые напрямую не имеют отношения к его поведению. С конца XVIII века в европейском общественном мнении у российских лидеров сложился образ всемогущих, загадочных и угрожающих властителей. После революции 1917 года (и провала революции 1905 года) считается, что Россия и ее руководство придерживаются собственных, кардинально отличающихся от принятых в остальном мире императивов и категорий: такая воображаемая особенность России значительно укрепляет образ сильного лидера нынешнего президента. Наконец, после окончания холодной войны считается, что Россия следует логике отвоевания позиций и даже горит желанием отомстить.

В целом, грамотно созданный Владимиром Путиным образ сильного лидера в международных отношениях сформировался благодаря целому ряду факторов, которые касаются сложившихся десятилетия и даже столетия назад представлений о России.

— Почему такой образ сильного лидера вызывает восхищение у столь отдаленных с политической и географической точки зрения движений как французский Национальный фронт, немецкая «Левая» партия и греческая Коалиция радикальных левых?

Флоран Пармантье: Список сторонников Путина в Европе включает в себя в первую очередь антисистемные партии в независимости от того, называют ли они эту систему глобалистической, капиталистической, олигархической и т.д. Это означает, что поддерживать Путина можно разными способами, потому что такая позиция опирается на разное понимание международной системы. Национальный фронт и европейские ультраправые движение в целом привлекает его позиция сильного лидера, консервативные ценности и антиевропейская направленность. Кроме того, он воплощает в себе консервативный полюс в европейской биополитике: прекрасным примером тому может служить закон с запретом «пропаганду гомосексуализма», который представляет собой своего рода антипода разрешения однополых браков. Сильный лидер, мощное государство, консервативные ценности — подходящей аналогией для Путина является не холодная война, а Россия 1848 года, реакционная (крепостное право отменили только в 1861 году) и интервенционистская (в оказавшейся под влиянием Запада Центральной Европе) страна с царской властью (Путин воплощает в себе фигуру избранного монарха).

Свойственное британцу Найджелу Фаражу (Партия независимости Соединенного Королевства) отвращение к Европе подтолкнуло его к тому, чтобы выразить в марте «восхищение» Владимиром Путиным, пусть в данном случае это относится скорее к Путину как человеку, а не его политике. В то же время некоторые ультралевые движения видят в Путине того, кто пытается дать отпор американской системе и глобализации. Коалицию радикальных левых и Левый фронт привлекает в первую очередь именно это. Французские ультраправые исторически придерживались антиамериканских позиций по целому ряду причин (в частности это касается недоверия к модернизму и протестантству, воплощением которых стали США), и поэтому им еще проще вести дела с Владимиром Путиным.

Как бы то ни было, для понимания географии русофильской политики в Европе необходимо разобраться с политической культурой каждой отдельной страны. Во Франции в период между двумя мировыми войнами часть умеренных правых смогла заключить альянс с СССР по геополитическим причинам. Вспомните хотя бы бывшего министра иностранных дел Луи Барту, который стремился создать противовес для Германии. После Второй мировой войны де Голль определенно стал продолжателем этих традиций и поддержал СССР, чтобы сбалансировать мощь США. Традиции нашли отражение и на левом фланге, в частности в лице Коммунистической партии. В Греции поддержка России может во многом объясняться политической культурой: в стране долгое время существовала очень сильная Компартия, а Россия становится для нее воплощением великой православной державы. Владимир Путин неоднократно выступал с критикой навязанных европейцами грекам мер жесткой экономии, что только укрепило его популярность, особенно среди левых движений.

Кипр представляет собой еще один интересный пример особых отношений государства-члена ЕС и России, в частности в финансовом плане.

— Какие последствия влечет за собой это растущее влияние среди движений, которые представляют протест и сейчас активно набирают популярность? Быть может, мы недооцениваем их размах?

Флоран Пармантье: Во-первых, на Владимира Путина никак нельзя свалить вину за усиление экстремистских движений в Европе (не считая особой ситуации на Украине): эти течения существовали задолго до него, а их нынешний подъем объясняется не только экономическим кризисом, но и более широкими опасениями насчет дальнейшего развития нашей политической и общественной системы. Некоторые специалисты, такие как политолог Лоран Буве, называют это «культурной незащищенностью».

Усиление этих движений может оказать воздействие на парламент, который пойдет по пути сокращения интеграции и усиления недоверия к странам, которые находятся между Европейским Союзом и российским пространством. Так, например, недавнее заявление Национального фронта против соглашения с Молдавией вызывает некоторое удивление: молдавское сельское хозяйство не отличается высокой производительностью и не представляет практически никакой опасности для французских производителей. В то же время получается, что Нацфронт выступил против страны латинской культуры и давних франкофильских традиций: Молдавия входит в организацию «Франкофония» с 1996 года, а французский язык учат более половины школьников в стране. Таким образом, антиевропйеская и путинофильская истерия оказывается выше интересов французского языка и культуры.

Последствия во внешней политике отдельных стран тоже вполне предсказуемы. Некоторые консервативные движения занимают одновременно антиевропейские и антироссийские позиции, что, например, относится к Польше. Те не менее во все той же Восточной Европе венгерский премьер Виктор Орбан придерживается схожего с Владимиром Путиным мнения по целому ряду вопросов. У европейских центристов нет «генетической» предрасположенности к критике Путина. Изменение позиции некоторых государств-членов может отразиться на решениях будущих Европейских советов.

Как бы то ни было, стоит отметить, что Россия сегодня делает ставку на экстремистские партии, вероятно, еще и потому, что испытывает трудности в отношениях с традиционными партиями и сталкивается с недоверием главных СМИ. Таким образом, Кремль увидел для себя возможность в поддержке радикальных движений, это стало для него наименее затратной стратегией. Однако такая поддержка радикальных партий может стать для России политическим маркером, и в дальнейшем ей будет сложнее вернуться в центр политической игры, к правительственным партиям.

Флоран Пармантье, преподаватель парижского Института политических исследований.

Сириль Бре, преподаватель парижского Института политических исследований.