Анджей Вайда: единственное, чего мы ожидаем — примирения

«Мой отец в апреле 1940-го был расстрелян и похоронен в Харькове. А моей матери долгое время лгали про его судьбу. Она долго ждала правдивого ответа, но, к сожалению, так и не дождалась. Поэтому я считаю, что фильм «Катынь» — это одно из самых великих моих достижений»,— сказал в интервью Delfi знаменитый польский режиссер Анджей Вайда.

С классиком мирового кино мы встречаемся в Кракове в Музее японского искусства «Манггха». В 1920 году краковский критик, писатель и коллекционер Феликс «Манггха» Ясенский подарил Национальному музею в Кракове свою коллекцию — около 6500 предметов японского искусства.

Когда Анджей Вайда получил в 1987 году кинематографическую Премию Киото, он решил пожертвовать всю сумму на создание в Кракове музея японского искусства, чтобы разместить в нем коллекцию Ясенского.

В музее, помимо экспонирования коллекции Феликса «Манггха» Ясенского, сегодня проходят выставки и мероприятия, а также проводятся курсы японского языка, чайной церемонии и выставки искусства икебаны.

«Прежний режим не был заинтересован в музее, и я ничего не мог сделать до 1990 года. Но потом, так как я был активным участником «Солидарности» и начал работать с Лехом Валенсой, эта мечта осуществилась», -сказал в интервью DELFI Вайда.

За свою выдающуюся карьеру Вайда снял ставшие знаменитыми «Канал», «Пепел и алмаз», экранизации «Сибирская леди Макбет» по Лескову, «Бесы» по Достоевскому, «Пилат и другие» по Булгакову. Творчество режиссера отмечено премией «Оскар» в 2000 году, а также рядом престижных международных премий в Японии, Италии, Греции.

Всего Вайда снял больше 30 фильмов, работал в театрах Югославии, Великобритании, Швейцарии, СССР, США, Болгарии, Японии.

Анджей Вайда — автор фильма «Катынь» о судьбе 22 тысяч польских офицеров и их семей, которые во время Второй мировой войны были взяты в советский плен и в 1940 году расстреляны сотрудниками НКВД в Катынском лесу Смоленской области. Среди расстрелянных в Катыни был и отец самого Вайды.

В прошлом году Вайда снял фильм о первом президенте независимой Польши, лидере знаменитой «Солидарности» Лехе Валенсе.

Наталия Зверко: Уважаемый господин Анджей, мы с вами беседуем в музее «Маггха» в Кракове, к созданию которого вы имеете непосредственное отношение. Расскажите, пожалуйста, с чего началась ваша любовь к Японии.

Анджей Вайда: Все началось случайно, еще во время Второй мировой войны. Я попал на выставку Феликса Ясенского, который был большим любителем японского искусства, он жил на переломе XIX и XX веков и успел собрать огромную коллекцию японского искусства. В 1924 году он подарил свою коллекцию Национальному музею Кракова, в нее входило около 15 000 объектов. Однако у этой коллекции не было своего места, именно поэтому я подумал, что такое помещение необходимо найти или создать.

До того момента, когда мне вручили Киотскую премию в 1987 году, объекты коллекции находились в запакованном виде и не было никаких шансов их демонстрировать. Полученная премия позволила мне основать в Кракове музей. Правда, осуществить это было не так-то просто, несмотря на то, что специальный фонд был учрежден сразу же после получения премии. Прежний режим не был заинтересован в музее, и я ничего не мог сделать вплоть до 1990 года. Но потом, так как я стал активным участником «Солидарности», и «Солидарность» победила, эта мечта осуществилась.

Дело получило ускорение и после того, как знаменитый японский архитектор Арата Исодзаки решил бесплатно создать для музея проект. И когда японцы, особенно те, что связаны с культурой, узнали об этом, они также кинулись всячески помогать. Мечта осуществилась, когда Польша стала независимой, а Лех Валенса стал президентом.

Для меня также важно, что музей был очень тепло принят краковчанами и собрал вокруг себя много людей, влюбленных в японскую культуру. Люди тут собираются, беседуют, любуются видом на Вавельский замок и самим зданием, которое создано было японским архитектором. В ближайшие дни здесь пройдут торжественные церемонии по случаю 20-летия музея, в которых примут участие почетные гости из Польши и Японии.

Кстати, недавно, мы пристроили к нему новый павильон для чайных церемоний, есть также помещение для студентов, изучающих японский язык. Кроме того, открылся новый павильон для демонстрации искусства Дальнего Востока. Так что жизнь вокруг музея бьет ключом, и это очень радует.

— Давайте поговорим о вашей последней работе в кино — фильме об уже упомянутом Вами Лехе Валенсе. Сам он, комментируя вашу работу сказал, что Вы показали его профсоюзным лидером и примерным семьянином, однако о нем можно было бы снять сотню фильмов — в том числе и детектив, и любовную драму... Почему именно такой Лех Валенса?
 
— Самая главная причина в том, что я самолично его знал с 1980 года, когда произошла забастовка на Гданьской судоверфи. Тогда мы впервые встретились, и он произвел на меня огромное впечатление. Я долго откладывал этот фильм, так как понятно, что в планы коммунистических властей он не входил.

Окончательно определиться с картиной меня заставило довольно негативное отношение в Польше к Леху Валенсе. Конечно, Валенса, став президентом, допустил ряд ошибок. Но я уверен, что политики рождаются для конкретной политической эпохи. Предназначение Валенсы было сыграть главную роль в том, чтобы Польша обрела свою независимость — без войны и конфликтов. И сейчас, смотря на эти события с дальней перспективы, я понимаю, что только простой рабочий мог добиться такого результата.

Все дело в том, что сам рабочий был против коммунистического правительства, которое якобы взяло на себя права представлять рабочих. Его большой заслугой было то, что его идея победила. Фильм заканчивается моментом, когда он находится на гребне славы. Заканчивается кадрами с настоящим Валенсой, который выступает в американском Сенате. Польский рабочий, представляющий польский народ, говорит в американском Сенате с американским народом — что может быть лучше? Так что я сам принял решение — какой именно аспект из жизни Леха Валенсы выбрать...

Кроме того, в те времена меня самого попросили заняться политикой, и я согласился. Тогда я знал, что это был момент, когда надо взять на себя ответственность и стать плечом к плечу со всеми, стать на некоторое время политиком. В 1989 году состоялись выборы, тогда мы еще не знали, что будет дальше, что станет с «Солидарностью». Основная причина, почему мы победили, была в том, что люди которые были кандидатами от «Солидарности» в парламент, были широко известны народу, и люди за них голосовали. Вот весь секрет успеха.

— Менялось ли на протяжении лет Ваше мнение о лидере «самоорганизующейся революции» Лехе Валенсе, сумевшего объединить светочей того времени — Бронислава Геремека, Яцека Куроня, Адама Михника — и, что немаловажно, выступавшего за победу без насилия?
 
— Конечно, мнение мое менялось, но когда я ушел из политики, я уже больше не интересовался всем этим, как прежде. Меня уже не интересовали ошибки, которые он допустил впоследствии, потому что это не главное. В истории он стал олицетворением победы Польши — вот, что главное.

Что касается фильма, то некоторые режиссеры создавая кино, ориентируются на ту или иную аудиторию, но это не мой путь. Я не спекулирую на таких вещах, к тому же, поляки прекрасно знают, кто такой Лех Валенса. И к тому же, естественно, что люди лучше запоминают твои ошибки, нежели достижения, именно поэтому я очень хотел сделать этот фильм. Я также рассчитывал, что он будет хорошо принят на Западе, и оказался прав.

Основная и замечательная идея фильма в том, что простой рабочий может стать героем. И главное, что герой победил. Конечно, у него были советники, но важно было то, что он их понимал и учитывал их мнение.

— Был ли фильм показан в странах Восточной Европы, для которых показанные Вами события до сих остаются в некотором смысле актуальными?

— Этот фильм был показан на Украине несколько раз, в том числе и на Майдане. Там, к сожалению, не удалось запустить его в прокат, однако в нескольких местах мы его все-таки показали. В России фильм показан не был.

— Кстати, сам Валенса считает, что украинский Майдан во многом был ошибкой, так как привел к многочисленным жертвам и бегству бывшего президента В.Януковича, все это, по его мнению, позволило России вмешаться. Что вы думаете об этом?

— Я не очень хорошо ориентируюсь в ситуации на Украине. Но я считаю, что у каждой страны свой путь к свободе, пусть и несколько другой. Возможно, таков путь Украины. Ведь если бы люди не нуждались в переменах, они не провели бы такие манифестации. В таких вопросах очень сложно учить, ведь нас тоже учили, как быть с «Солидарностью», и что мы должны делать.

А этот ответ можно получить только, заглянув в себя. Люди сами должны ответить на вопрос, чего они хотят и на что они готовы, чтобы достичь цели.

— В Польше в этом году отмечают 25-летие с момента победы «Солидарности», эта победа стала символом победы над коммунистическим режимом для всей Восточной Европы... Как Вы оцениваете Польшу после двадцати лет перемен?

— Мне кажется, что Польша сделала максимально возможное. С одной стороны, Польша стала членом западного сообщества, членом Европейского Союза. И это большое достижение. Кроме того, она является членом НАТО, что гарантирует ей безопасность.

Кроме того, Европа дала нам возможность оживить культуру. Я не припоминаю времена, когда бы в Польше было столько театров, концертных залов, других связанных с культурой мест. После того, как страна стала свободной, люди отстранились от политики — каждый занялся своим делом. Хотя, конечно, есть вопросы, которые не могут решаться индивидуально, а опять же требуют общественной консолидации.

Что касается кино, то в Польше очень любят национальное кино, понятно, что кино без аудитории не может существовать. Поляки снимают фильмы за границей, подражают зарубежным картинам. Но я считаю, что если у них есть своя аудитория, они должны говорить с ней на одном языке. Они должны быть в курсе проблематики, проблем, волнующих, и давать на это собственные ответы. В целом я с радостью должен отметить, что польское кино движется в правильном направлении.

Кроме того, есть два момента, которые претерпели изменения. Во-первых, не осталось цензуры. Ведь мы работали во времена цензуры и должны были думать, как ее обойти. Делалось это через зрительный ряд, со зрителем прекрасно можно вести диалог через видеоряд. Во-вторых, политика заполонила телевидение, и люди, приходя в кино, уже не хотят правды, потому что они и так видят все это каждый день. И в этом присутствует своя трудность.

Во времена советского господства мы были ближе всего к Берлинской стене. Голос Польши, который был настолько выразителен в кино, что его слышали по другую сторону стены, был слышен и на Западе. Теперь нет стены, теперь каждый миру может вещать свою правду. К сожалению, мы больше не исключительны, чтобы иметь большее право на правду в кинематографе. А раньше мы были нарасхват, нас принимали очень хорошо.

Сегодня я наблюдаю за молодыми режиссерами, среди которых есть очень талантливые. Я провожу занятия в Школе кинематографии в Варшаве, хотя это не совсем традиционная школа, она для тех, кто уже завершил обучение, и хотел бы сделать свой первый фильм. Ведь это самое сложное. Им сложно найти людей для диалога, найти свой сценарий, и эта проблема не только польской молодежи, но и молодых режиссеров из других стран.

— Если вернуться к вашему творчеству — есть ли какая-то еще историческая персоналия, наподобие Валенсы, которая снова бы вдохновила Вас на создание фильма?

— Пожалуй, нет. В данный момент меня больше интересуют темы, актуальные для нашего времени.

Однако трудность заключается вот в чем — польская литература в коммунистические времена боролась с теми же проблемами, что и кинематограф. Тогда литература развила свой собственный эзопов язык, который сделал ее исключительной. Сейчас же литература свободна и, скорее, занята вопросами языка, психологии, а это не самый лучший материал для кино.

У писателей сейчас больше свобод, они лишь заняты вопросом — выйдет или нет книга. Но они не думают о том, каким получится фильм и во сколько он обойдется.

Что касается тем, то у меня есть несколько идей, но я еще не определился. Когда я копаюсь в своих старых материалах, то вспоминаю, что на каждый получившийся фильм приходится несколько, около трех, неснятых. Но с другой стороны, время прошло, сейчас появились новые темы, новые герои. И, по правде сказать, сейчас я нахожусь в такой же ситуации, как и любой начинающий режиссер. (смеется)
Вот так.

— Вы ставили спектакли в разных странах, были ли у вас какие-то творческие связи с Литвой?

— Это, пожалуй, мой фильм «Пан Тадеуш». Кроме того, я родился в Сувалках, которые находятся в непосредственной близости к Литве. Хотя в детстве в Литве я не был. Впервые я приехал в Литву в семидесятые или восьмидесятые годы с театральными постановками. Тогда мы были очень удивлены тем, что в Литве так много поляков, и людей, понимающих польский язык.

Там даже произошел смешной случай. Мы приехали в Литву с несколькими спектаклями. Это была романтичная драма Юлиуша Словацкого с элементами, я бы сказал, экстремального реализма. Дело происходило в деревне, и на сцене у нас был организован настоящий птичий двор.

Реквизитор спектакля, когда мы отправлялись в Вильнюс, решил не брать с собой этих кур с петухами, решив, что подберет реквизит на месте. Так и произошло. А постановка показывалась в вильнюсском театре с оркестровой ямой. Оркестра там не было, но были пюпитры. Так вот, он запустил этот птичник, включились прожектора, и тут началось! Настоящая катавасия! Ведь наши, краковские куры, уже привыкли к освещению, а эти — нет.

Птицы перепугались. Был среди них и огромный белый петух, который запрыгнул на пюпитр и как давай бить крыльями. А аудитория восприняла это по-своему и как закричит: «Белый орел, белый орел»! Хотя это был обыкновенный петух. (смеется) Но публика была все-таки особенная — она даже в петухе видела орла. И вообще, должен сказать, что зрители нас прекрасно принимали.

Вот такой была наша экспедиция в Вильнюс. Конечно, Вильнюс — это город, известный нам из литературы и близкий нашему сердцу. И даже если мы не ставили фильмы на эту тему, мы все выросли на этих книгах, они очень близки нам.

— Ваш коллега по цеху Кшиштоф Занусси в одном из интервью рассказал, что превратил свой дом в творческую мастерскую, где встречается с молодежью и даже репетирует спектакли. Как насчет ваших социальных и творческих контактов — насколько они интенсивны?

— Я проводил подобные семинары с молодежью, но это было давно, лет 10 назад. А сейчас молодежь независима и занята своими собственными проектами, и я думаю, что моя миссия для них завершена. Правда, я еще появляюсь в этой школе кинематографистов.

Кроме того, там есть такая кинематографическая группа, которая условно называется «детским садом», ее посещают молодые подростки, которым еще нет 18 лет. И там проводятся встречи с нами, режиссерами, по выходным. С точки зрения технической сегодня сделать фильм несложно, для этого достаточно мобильного телефона. Проблема в темах, в подходе. Мы просматриваем эти фильмы вместе, мне интересно, потому что таким образом я вижу, что их интересует. В основном они снимают документальное кино, но все-таки оно дает возможность ощутить мировоззрение и интересы молодежи.

— Мой последний вопрос касается вашего фильма «Катынь». В Литве он демонстрировался в торжественной обстановке Театра оперы и балета и был воспринят с большим энтузиазмом... Как вам кажется, возможно ли по этому вопросу историческое примирение между Польшей и Россией?

— Я думаю, что это единственное, чего мы ожидаем — примирения. Сейчас мы наблюдаем за поведением России на международной арене, из которого видно, что она очень хотела бы вернуть обратно свои территории. Нас это ужасает. Кстати, эти территории и в прошлые времена-то не были российскими, это были территории империи, что означает, что они были завоеваны. И повторение этого неприемлемо.

Если эти события имели место в истории, это не значит, что они нуждаются в повторении. Повторюсь: идея восстановления империи неприемлема.

Что касается «Катыни», то я должен сказать, что только когда президентом России был избран Дмитрий Медведев, «Катынь» была дважды показана по российскому телевидению. И у нескольких миллионов россиян был шанс ее увидеть. Это было невероятно, так как ничто не говорило о том, что Россия хочет признать правду. И я очень счастлив, что это произошло. Это было первым шагом к примирению, но, к сожалению, дальше дело не продвинулось.

Что я хотел сказать своим фильмом — это то, что было катынское преступление и была катынская ложь. Мой отец в апреле 1940-го был расстрелян и похоронен в Харькове. А моей матери долгое время лгали про его судьбу. Она долго ждала правдивого ответа, но, к сожалению, так и не дождалась. Поэтому я очень счастлив, что такое кино удалось все-таки снять и считаю, что фильм «Катынь», который и рассказал правду о произошедшем, — это одно из самых великих моих достижений.

— Спасибо за беседу.