Еще несколько месяцев назад обо всем этом даже нельзя было всерьез говорить в экспертных кругах. Падение цен на нефть, неизбежное и долгосрочное, замедление темпов роста китайской экономики, предсказуемое и катастрофичное, — все это было за пределами дискуссий. О мире, в котором будущее не определяется нефтяными ценами, могли писать только научные фантасты. И уж тем более кощунственным было сомневаться в Китае — сверхдержаве ближайшего будущего.
Хорошо помню, с каким недоверием — и не только читателями, но и коллегами — воспринимались мои собственные тексты, в которых я пытался просто обратить внимание на нерешенность фундаментальных проблем развития китайской государственности, не только экономики. О сотнях миллионов людей, так и оставшихся в феодализме — в то время как сотни миллионов их соотечественников переместились в самый что ни на есть дикий капитализм особых экономических зон. О нерешенном национальном вопросе. О безумном, совершенно архаичном государственном устройстве со всеми этими ЦК КПК, ВСНП и прочими декорациями, устройстве, сохранившемся в наследство от Мао Цзэдуна и только чуть подретушированного Дэн Сяопином — до сих пор совершенно неясно, как эта махина выдержит появление современного среднего класса.
Все это всегда наталкивалось на простую реакцию: а ты сам был в Китае? А ты видел, что там происходит? А ты читал цифры роста? И ответить на это можно было только то, что в Китае можно побывать или не побывать, а вот в Древнем Риме или в Византии я точно не был — что, впрочем, не спасло эти империи от краха ввиду нерешенности фундаментальных вопросов существования и исторической конъюнктуры. Но все это были лишь шутливые отговорки для тех, кто воспринимал китайский рост и нефтяные цены как религию, в которой нельзя сомневаться.
И вот все это завершается. Китайский экономический рост затормаживается — и мы еще не знаем, к каким глобальным последствиям приведет эта остановка в пути, справится ли с ней руководство КНР, решится ли оно на коренные изменения в стране и если решится — как эти изменения скажутся на пресловутой китайской стабильности. И параллельно китайскому замедлению падают цены на нефть.
Конечно, тут не только в Китае дело. Тут и «сланцевая революция», и появление новых поставщиков, и очевидная тенденция превышения предложения над спросом, и различие интересов тех, у кого нефть бьет фонтаном, с теми, кто извлекает ее из недр с применением новейших (а часто и старейших) технологий. В любом случае, время высоких нефтяных цен, которое не должно было завершиться никогда — завершилось.
А это означает, что мы перемещаемся в совершенно новый мир, в котором первенство и инициатива будут принадлежать не сырьевым, а высокотехнологичным странам. В этом мире по-прежнему будет одна сверхдержава — Соединенные Штаты Америки, которые после следующих президентских выборов окончательно вернут себе роль главного хранителя стабильности мирового сообщества.
В этом мире повысится роль стран, сделавших современные технологии основой экономики — а государства, в которых добывать нефть дорого, а кроме нефти ничего нет, рискуют уйти в небытие. Именно сейчас мы присутствуем при самой настоящей агонии той части Советского Союза, которую большевики назвали Российской Федерацией. Ее последние правители, обокравшие эту страну и уничтожившие шансы на ее интенсивное развитие, практически подписали ей приговор.
В ближайшие годы Российская Федерация либо сможет с помощью фундаментальных внутренних реформ перейти к строительству современного европейского децентрализованного государства или союза народов на своей территории — либо распадется на соперничающие феодальные княжества, которые попадут в зависимость от соседних держав.
Серьезные кризисные явления будут наблюдаться на всем постсоветском пространстве — украинский Майдан стал лишь началом путешествия фактически маргинализировавшегося мира бывшего СССР в современность. А рядом проблемы своего будущего станет решать обладающий куда более современной экономикой — и стреноживаемый куда более серьезными проблемами Китай.
Изменится все, что сегодня еще кажется постоянным. На Ближнем Востоке соперничество двух подлинных региональных лидеров — Израиля и Турции — приведет к выстраиванию совершенно новой архитектуры региона. Трансформируется — или погибнет — теократическая диктатура в Иране. Однако опасность радикального исламизма, усиливающаяся по ходу перемен в регионе, станет одним из важнейших мировых вызовов, угрожающих безопасности не только Ближнего Востока и арабского мира в целом, но и Кавказа и Центральной Азии. И эффективность ответа на этот вызов будет зависеть от понимания ведущими странами фактора экономических преобразований в исламском мире — в противном случае нестабильность нам обеспечена на десятилетия и разнообразные «исламские государства» будут возникать как грибы.
Словом, то, что начинается сегодня, можно было бы назвать настоящим расставанием с ХХ веком, если бы только исторические процессы в наше время так не ускорились бы, что нас могут ожидать потрясающие перемены каждые 10-15 лет. Особенность нынешнего периода в том, что в один век уместится несколько «бывших» столетий с их страстями, технологическими революциями и политическими переменами. Так мы и будем жить — перемещаясь из одной исторической воронки в другую и защищаясь от меняющего окружающий ландшафт вихря.