Жизнь московских улиц после распада СССР

В честь своего 100-летнего юбилея издание The New Republic повторно публикует коллекцию своих самых запоминающихся статей. Тема этой недели — события, изменившие мир. Эта статья была изначально опубликована в The New Republic 20 января 1992 года.
 
Как мы все знаем, Союза Советских Социалистических Республик больше нет. Он прекратил свое существование. Он умер и отправился к праотцам. Теперь это уже покойный Союз. Лишившись жизни, он уже кормит червей. Теперь он бывший Союз (и он не просто ушел на покой). Та масса суши, которую он прежде занимал, теперь принадлежит новым странам, носящим хорошо знакомые всем названия, такие как Россия, Украина, Казахстан и Белоруссия, которая, я подозреваю, станет называться Sellhighrussia, как только капитализм одержит там верх. Тем не менее, хотя физическое существование Советского Союза подошло к концу, он никуда не исчез. Он просто переместился в иную плоскость существования. Он переселился в сферу мифов и тайн, страхов и сказок, где он присоединился к другим империям, которые сначала нужно вообразить, чтобы в них поверить (и неважно, существовали они на самом деле или нет) — империям добра и империям зла, таким империям, как Атлантида, Древний Рим, Срединное царство, страна Оз и Третий рейх.

Даже когда Советский Союз еще был жив, он представлял собой некое сказочное королевство, место, где царила чернейшая из всех черных магий. Да разве могло быть иначе? В конце концов, это было государство, основанное на грандиозной и хитроумной фантазии — фантазии о власти рабочих, фантазии, которую поддерживал не только жестокий и пропитанный кровью аппарат страха, но и — особенно в самые кошмарные десятилетия — слепое рвение миллионов последователей внутри и за пределами его границ. Литература, посвященная Советскому Союзу, была пропитана причудливой фантасмагорией. Практически любое слово советских журналистов было выдумкой, выдаваемой за факты, в то время как любой советский писатель, мечтающий опубликовать честный социальный анализ, должен был маскировать факты под художественный вымысел. Многие книги, восхваляющие Советский Союз, рассказывали читателям о вымышленном мире. Между тем, авторы самой убедительной критики в его адрес делали то же самое, хотя и намного более осознанно — «Мы» Замятина, «Скотный двор» и «1984» Оруэлла. Самым зловеще точным визуальным портретом СССР накануне распада стал культовый фильм Терри Джиллиама (Terry Gilliam) «Бразилия» («Brazil»). Этот фильм не имеет непосредственного отношения к Советскому Союзу (и к Бразилии тоже), и я очень сомневаюсь, что Джиллиам имел в виду именно СССР, когда снимал его. Тем не менее, ему удалось ухватить самую суть. Если вы хотите составить представление об этом крайне странном государстве накануне его распада, посмотрите «Бразилию».

Мне довелось побывать в Москве трижды. Когда я приехал туда в первый раз, Москва показалась мне не столько иностранным городом, сколько чужой планетой — планетой, которая по какому-то странному совпадению была очень похожа на Землю. Эта далекая планета, как и наша Земля, была населена двустороннесимметричными двуногими существами, которые, подобно нам с вами, надевали на себя одежду, соответствующую их полу, ездили на четырехколесных транспортных средствах, жили в постройках, напоминавших огромные коробки, и употребляли в пищу продукты на основе зерна, чтобы насытиться и восстановить силы. У них были эквиваленты практически всего, что было у нас — ботинки, газеты, светофоры — но в этих привычных бытовых предметах всегда проскальзывало нечто, что делало их чрезвычайно странными. И невозможно было сказать, что меня больше пугало — их сходство с привычными нам предметами или отличие от них. К примеру, у них были магазины, и вывески на них четко давали понять, что в них можно было найти — ПРОДУКТЫ, МОЛОКО, ФОТОГРАФИЯ, РЕМОНТ, но внутри вас неизменно встречали грязные пустые витрины и длинные извилистые очереди людей. Так было три года назад. Сегодня все выглядит примерно так же, однако теперь эту серую планету постепенно начинают колонизировать земляне.

Еще три года назад так можно было время от времени увидеть большие плакаты с лозунгом: «ТОВАРИЩИ! МЫ СТРОИМ КОММУНИЗМ». Во время моего второго визита в Москву я увидел только один похожий плакат — печатные буквы на красном фоне — но когда я попросил кого-то перевести мне надпись, оказалось, что там было написано: «ВКЛАДЫВАЙТЕ ДЕНЬГИ В ВЫСОКОДОХОДНЫЕ ЦЕННЫЕ БУМАГИ». Теперь вывески на магазинах рекламировали батончики Mars, автомобили Hyundai и электронику Panasonic. Но все эти вывески и надписи — будь то коммунистические лозунги или лозунги и надписи эпохи перестройки и посткоммунизма — рекламировали вещи и понятия, которые были либо недоступны простым людям, либо попросту не существовали.

Я заметил и другие изменения. Очереди в государственных магазинах стали длиннее, чем еще полтора года назад, однако появилось довольно много ярких свидетельств процветания частной коммерции. Спуски в метро и подземные переходы теперь были заставлены самодельными прилавками, с которых люди продавали книги, журналы, шарфы, цветы, жевательную резинку и баночное немецкое пиво. Еще одним бросающимся в глаза новшеством стали музыканты в метро. То же самое можно сказать и о бездомных. Три года назад самой желанной газетой был еженедельник Moscow News, который издавался агентством печати «Новости» и должен был взять на себя роль рупора гласности. Полтора года назад такой газетой стал деловой еженедельник «Коммерсант». Теперь его место заняла сдержанная «Независимая газета», выходящая трижды в неделю, и бойкое петербургское ежедневное издание «Час пик». Три года назад любой американец, приехавший в Москву, чувствовал себя неуязвимым. Теперь же любой прибывший иностранец обязательно встретит человека, которого недавно ограбили. Но Москва все равно остается гораздо более безопасным местом, чем Нью-Йорк.

Если у вас есть доллары и несколько русскоязычных друзей, готовых вам помочь, Содружество независимых государств станет для вас настоящим потребительским раем. Я прилетел сюда с большой скидкой, благодаря щедрой бонусной программе компании Pan Am, и остановился в квартире друга моего друга. Полка в ночном поезде до Санкт-Петербурга обошлась мне всего в 26 центов в пересчете с рублей, поэтому, когда я ехал обратно, я выкупил все четырехместное купе. Ланч на троих в «кооперативном» ресторане (маринованные овощи, неплохая пицца и коньяк) стоил мне около 38 центов. За двусторонние советские галстуки, купленные мной в ЦУМе, Gimbel's московского Macy's, гораздо более популярного ГУМа, я заплатил по пять центов. Одна поездка на метро стоила около двух десятых цента. В целом эта девятидневная поездка в Москву обошлась мне примерно в 200 долларов, и большую часть этой суммы я потратил на подарки и ужины для моих русских друзей и сувениры, которые я привез своим родным и близким.

Я часто спрашивал москвичей, оставил ли коммунизм что-то хорошее после себя. И практически всегда получал один и тот же ответ: Метро, легендарный московский метрополитен, который стал решающим доводом для целого поколения американских коммунистов. И с этим трудно спорить: московский метрополитен — это единственный советский институт, который бесспорно опережает свои аналоги во всем мире. Подобно египетским пирамидам, храмам инков, римскому Колизею, он излучает величие, которое затмевает нравственную убогость его истоков. Один мой русский знакомый добавил к списку достижений коммунизма еще «семь сестер» Сталина — псевдоготические небоскребы, которые очень выделяются на фоне городского пейзажа. «Мне лично они не нравятся, — признался мой приятель, — но моя восьмилетняя дочь обожает их. Она говорит, что это волшебные замки. Она считает, что там, должно быть, живут гремлины и гоблины». Мудрая девочка.