Петр Авен в эксклюзивном интервью о своем роде и о латышских красных стрелках.

Цепочка случайностей, которая привела к этому интервью, довольно длинная. На одном из мероприятий со мной заговорил некий пожилой господин из Яунпиебалги, занимающийся изучением истории родов. Он рассказывал о новых открытиях из церковных книг, на огромных листах бумаги рисовал пестрое генеалогическое дерево и на каждой встрече вспоминал знаменитого земляка — Петра Авена, который восстанавливает церковь и делает другие добрые дела. Когда я начала искать героев для фильма о потомках латышских красных стрелков, имя Петра Авена упоминали все, с кем я встречалась. Надо браться за дело, решила я и обратилась к представителям основанного Авеном благотворительного фонда «Поколение». Через два месяца получила положительный ответ — господин Авен готов встретиться. На интервью был дан час в московской квартире, и он был соблюден секунда в секунду, потому что время богатых, влиятельных и деятельных людей очень, очень дорого. А сейчас в России оно очень нервозное.

Mājas viesis: Где этот революционный ген? Ваш дед был латышским красным стрелком. Этот адреналин борцов у нас, латышей, в крови?

Петр Авен: Во мне течет много кровей, не только латышская — столько же примеси еврейской и русской крови. Выделить из этой смеси только латышские гены сложно. Когда мне хотелось что-то менять в своей жизни — не знаю, исходило ли это только из моей латышской части. Революционерами были не только мои латышские предки, евреи тоже бурно и активно участвовали в преобразовании мира.

— Вы хорошо знаете историю своего рода?

— Да, я специально занимался ее изучением и искал родственников. Латышская линия идет от дела, который был потомком среднезажиточных крестьян Яунпиебалги. Он, Янис, был старшим в семье, родился в 1895 году. В 1915 году в двадцатилетнем возрасте ушел служить в царскую армию. До этого, еще не закончив школу, успел включиться в революционную деятельность. Семья придерживалась левых взглядов, как и большинство жителей Яунпиебалги того времени. Там было сильное социал-демократическое движение, дед оказался под влиянием этой пропаганды и юношей вступил в коммунистическую партию. Попал в Латышскую стрелковую дивизию, воевал на фронте, а потом вся дивизия перешла на сторону большевиков. Интересно, что дивизией, которая потом вернулась в Латвию, командовал мой тезка Петр Авен, который тоже был из Яунпиебалги. Но родства с ним я не обнаружил, по меньшей мере, в последних поколениях. Моей дед и один из его братьев остались в России, и у них была типичная для латышских красных стрелков судьба. Деда повысили до офицера, и как это ни прискорбно, он стал чекистом. Еще во время службы в дивизии он был сотрудником комитета безопасности, вместе с другими стрелками воевал в Поволжье, работал в учреждениях безопасности Петербурга. Потом на короткое время был командирован в Москву, где его назначили на работу в «Помволга» («Помощь голодающим Поволжья»). По заданию этой организации он много ездил в Поволжье, на Урал, где заботился о хлебе для голодающих. Именно там в 1935 году дед встретил мою бабушку—  Антонину Васильеву, русскую. Они поженились и уехали в Москву. Еще до рождения моего отца дед ездил в Швецию Думаю, что это была шпионская работа, после которой он получил повышение и должность в Коминтерне, руководил литературным отделом. Но так как Янис Авен участвовал в латышском троцкистском объединении, то вскоре его карьера закончилась. В 1934 году деда арестовали и отправили в Магадан. После второго приговора суда его там же расстреляли.

— С точки зрения сегодняшнего дня — как вам кажется, то что произошло с латышскими красными стрелками, было справедливо?

— Справедливость в том, что они получили по заслугам. Я считаю, что латыши сыграли ужасную роль в российской революции. Во-первых, дня них это была чужая земля, и именно так они действовали. В деле своего дела я читал донесения о том, что «он смеялся и издевался над русским народом». Эти доносы копились на него с 20-х годов, и думаю, что это правда. Русские тогда для латышей были оккупантами, и они относились к ним соответствующим образом —  безжалостно. Во-вторых, существует версия, что полковник Вациетис вел переговоры с немцами о сдаче Петербурга взамен на гарантии независимости Латвии. Большинство латышской военной элиты только поэтому и начало сотрудничество с российскими революционерами, чтобы выторговать свободу для своей земли, свое государство… ЧК вначале состояла только из латышей! Позже их сменили евреи, но всех в итоге проучили русские.

— Каково ваше эмоциональное отношение к революционному времени?

— Это, несомненно, кровавая страница история, и гордиться тут нечем. Практически все латышские стрелки в России были уничтожены в 1937 году. Если кто-то выжил, то только из рядового состава. Из тех, кто сделал карьеру или занимал должности, не уцелел никто. Все заплатили жизнью. Страдали также семьи. В 1940 году мою бабушку из Латвии выслали в Сибирь, где она умерла, была депортирована также сестра деда, хотя весь род придерживался левых настроений. Так, вся семья, которая с убежденностью поддерживала революцию в России, оказалась в русской ссылке — это драматичная, даже трагическая ситуация. Однако именно этот трагический конец искупает то, что в России сделали латышские красные стрелки. Они получили справедливое наказание…

Это была трагедия, и мы все это знаем. Но я ярый противник большевизма, поэтому осуждаю эту революцию, которая была совершена штыками латышей.

— Но это единственный случай в истории, когда латыши изменили будущее всего мира!

— Не нужно преувеличивать роль ни латышей, ни евреев в тех событиях. Это ведь была российская революция, русский народ изменил свою судьбу.

— Тем не менее, многие подчеркивают, что стрелки боролись за идеалы и были бескорыстными.

— Да, вначале они, безусловно были идеалистами. Но в истории часто бывает, что именно идеалисты становятся палачами. Эти антиподы совсем недалеко друг от друга.

— У вас есть какие-то особенные чувства к этому пятачку земли (Яунпиебалге)?

— Конечно, как и у любого нормального человека, который оказывается на родине предков. Эта связь ощущается и духовно, и физически. Понемногу снова врастаю в землю своих предков. Купил землю, строю дом, восстанавливаю школу, работает благотворительный фонд «Поколение»…

— Школа — это хорошо. Только детей становится все меньше…

— То, что из Латвии уезжает так много работоспособных и молодых людей, разумеется, очень плохою. Этот вопрос должны решать латвийские политики. Рано или поздно эти люди будут потеряны для Латвии, потеряны для латышскости. Кто-то станет англоязычным, кто-то — русскоязычным…

— В России тоже много латышей?

— На заработки они сюда в массовом порядке не едут, это потомки этнических латышей или люди, приехавшие по личным причинам. И на высоких должностях есть латыши, например, Александр Аузан, декан факультета экономики Московского университета. Я говорю всем послам Латвии — занимайтесь диаспорой, не теряйте тех латышей, которым нравятся просторы России. Латышей мало, не предавайте своих.

— Когда мы снимали фильм о секте Виссариона…

— …разве это латыши?

— Нет, но именно латыши первыми прибыли в обещанный Город солнца! Об этом и речь: как только в России что-то новое и сумасбродное — революция, ударные стройки или новый Иисус, — то латыши там первые!

— Возможно. Мобильности и харизмы у латышей хватает. Хочется новых горизонтов и достижений. Есть желание, активность, воля. Я бы сказал — странная активность. Ведь во время революции эстонцы и литовцы находись в такой же ситуации, но именно латыши сыграли решающую роль.

— Существует мнение, что нет хороших или плохих времен, а есть…

— …время с большими или меньшими возможностями.

— А как сейчас?

—  В России —  так же, как и в Латвии —  недавно было время очень больших возможностей. Сейчас все немного меняется.

—  Что именно?

—  У нас ведь беседа только о латышских красных стрелках!

(Публикуется с небольшими сокращениями).