Последний солдат Сталина живет в коммуне Бэрум

В квартире в Риккене (коммуна Бэрум) живет один из последних солдат из армии Сталина. 88-летний еврей Давид Явец почти 10 лет сражался за вождя, который позднее страшным образом преследовал его народ.

Это история о человеке с высшим образованием, который предпочел 40 лет проработать простым рабочим на заводе, прошел пешком от Манчжурии до Северной Кореи, а затем значительную часть Советского Союза, прежде чем осел в Норвегии и стал одним из убежденных сторонников местного политика Карла Хагена.

После долгих лет жизни в советской Башкирии Давид вместе со своей женой Бэллой отправился в свою первую заграничную поездку — в Норвегию, в квартиру на Бьорнеберстиен в Риккене. Бэллы уже нет в живых, а Давид заучивает наизусть стихи для тренировки памяти и для того, чтобы не забыть фантастическую историю своей жизни.

Сентябрь 1941 года в Харькове. Вторая мировая в разгаре, немцы на подступах к городу, в котором проживает Давид и его еврейское семейство. Отец Давида работает на заводе, выпускающем танки для советской армии. Это дает возможность уехать.

— Завод надо было эвакуировать до прихода немцев, все оборудование грузилось в длиннющие товарные составы. Рабочие, если хотели, также могли уехать вместе с оборудованием. Мне было 14 лет, когда мы уехали, — рассказывает Давид.

Больше месяца шел поезд от Харькова до Уфы — столицы Башкирии. Это место было выбрано потому, что оно было вне досягаемости для немецких бомбардировок.

— С того дня, как мы покинули Украину, и почти все следующие 10 лет я недоедал. У него был талант к рисованию, Давид мечтал стать художником. Но в октябре 1943 года война настигла его и в Уфе.

— В 17 лет меня призвали в армию. Вместо того, чтобы стать художником, я стал солдатом. После нескольких недель обучения Давид был направлен прямиком на Восточный фронт (так в норвежском тексте, — прим. перев.). 18-летний юноша каждый день не на жизнь, а на смерть сражался с немцами. В скором времени погибло столько его однополчан, что оставшееся количество трудно уже было назвать полком.

Давид сидит на потертом диване в Риккене и потирает руки. Он подыскивает слова. Это было так давно.

— Я не боялся, вспоминает он. — Или, может быть, немного, в первые дни. Это звучит достаточно странно, но я ощущал какое-то безразличие. Его не мучает совесть, и он не страдает от травм. Жизнь такая, какая она есть. Люди ко всему приспосабливаются.

— Самое ужасное в войне то, что людей убивают. Но я не видел людей, которых я убивал, я видел врага. Все мы, независимо от того, на какой стороне воевали, верили в то, за что мы сражались.

В течение 7 лет юноша сражался за Сталина и Красную армию. С Восточного фронта через Манчжурию в Северную Корею, и, наконец, во Владивосток. Давид был одним из тех солдат, кто благодаря обещанию Сталина, данному им в Ялте союзникам, попал на войну против Японии.

— И мы отправились туда, говорит он. Его полк прошел от Манчжурии до Северной Кореи, которую тогда заняли русские.

— Это длилось всего неделю. Давид окончательно демобилизовался только в 1950 году. Отец и дед также были солдатами. И сын Давида тоже. Он демонстрирует их выцветшие фотографии в военной форме.

Семь долгих лет мать Давида Фрома не знала, жив ли он и где он. Извещения о погибших сыновьях, мужьях и братьях тогда получали многие ее соседи. Но ее мальчик был одним из немногих, вернувшихся домой — 24-летний мужчина в военной форме. Отец так и не увидел больше сына, он заболел туберкулезом и умер в 1945 году, ему было всего 49. Наконец-то война закончилась, а мечта о том, чтобы стать художником, умерла. Еврей Давид, вернувшийся домой, в населенную преимущественно мусульманами Башкирию, оказался без работы и образования. У Сталина усиливалась паранойя, он хотел публично вешать евреев или отправлять их в Сибирь.

— Я думал над тем, как мне жить дальше.

Ноябрь 2014 года: Идет прием в российском Посольстве в Осло. Поводом стало празднование Освобождения от немцев советскими войсками Финнмарка в 1945 году. За дверью в представительской комнате сидит пожилой господин. Обшлаг его синего пиджака украшен военными медалями и знаками отличия. Он галантно поднимается и опирается на костыль.

— Где ты работаешь? — спрашивает Давид на прекрасном норвежском. Его он выучил сам, своим собственным необычным способом. Он вытаскивает небольшую черную книжечку. Внутри лежит конверт, а в конверте — старая черно-белая фотография. Его руки немного дрожат, когда он осторожно извлекает ее из конверта. Это фотография Бэллы — его большой любви.

— Она была удивительным человеком. Такая красивая и такая добрая. Такая милая. Я так счастлив, что встретил ее.

Вернувшийся домой солдат Давид купил часы, которые вдруг остановились. Когда он ненастным ноябрьским днем 1951 года открыл дверь часовой мастерской в Уфе для того, чтобы сдать часы в ремонт, его сердце тоже почти остановилось. За прилавком стояла Бэлла.

— Я влюбился в нее с первого взгляда, как только увидел. Я потерял голову, улыбается он. Но чувство не было взаимным. Когда я посватался в первый раз, она ответила «Нет!». Но мне, к счастью, удалось ее переубедить. Бэлла покоится на еврейском кладбище в Хельсфюре с 2003 года.

Ему кажется, что словосочетание «потерял голову» весьма забавное. Как «ушки на макушке». Ни одного из этих выражений нет в его объемных словарях. Нет там и слов «выгоревший» или «панель». Эти слова он выудил из еженедельника «Йеммет», так он учил норвежский. Соседка отдает мне журнал после того, как сама прочитает, — с благодарностью говорит он. Я читаю истории из жизни и криминальные истории, мне также очень нравятся любовные новеллы и фельетоны. Кипы журналов полны норвежскими словами, обведенными и выписанными изящным почерком, внизу на прочитанных страницах. Это слова, которые он не знает.

— Я пишу их внизу, а затем ищу в словаре. «Конечность краба», этого слова я, к примеру, не знал. А теперь знаю. Увидев один раз, я его обычно запоминаю. Но я недостаточно натренирован. Мне нужно больше разговаривать. Я несколько одинок. В качестве благодарности за участие в войне, вернувшийся домой с фронта Давид получил место ученика на военном заводе.

— Все было строго засекречено, никто не знал, что мы делаем, а мы выпускали тогда средства связи для советской армии, поясняет Давид.

В 17 лет он окончил школу, но у него были большие пробелы в образовании. Без отрыва от производства, работая полный день со сменным графиком, он сначала сдал экзамены на аттестат зрелости, а затем изучал литературоведение в университете так успешно, что Уфимский университет предложил ему работу сразу после сдачи госэкзаменов. Но в Советском Союзе работа на заводе была высшим идеалом, да и зарплата там была получше.

— Я был горд и доволен тем предложением, но не хотел работать в университете. У меня была хорошая зарплата и надежная работа на заводе.

— Жизнь никому не известного рабочего, вероятно, защищала меня от преследований, которым подвергались евреи, особенно имеющие высшее образование.

В некоторых местах было еще хуже, чем в Уфе. Давид проработал на заводе 40 лет, читая при этом запоем книги в свое свободное время.

— Я читал о любви, философии и путешествиях, читал также книги по изобразительному искусству. Книги и кое-что из одежды — вот все, что они взяли с собой, когда уезжали из Башкирии в Риккен для воссоединения с семьей.

— Я давно открыл для себя писателя Тура Хейрдала, он один из моих любимых писателей. Он побывал на острове Пасхи, мечтательно говорит Давид. Для того, кто большую часть своей жизни был заперт в Советском Союзе, географическая экспедиция не является чем-то само собой разумеющимся.

— Мы не могли выезжать за пределы Советского Союза, за исключением некоторых избранных, которые ездили в Болгарию. После 10 голодных военных лет наличие доступной пищи стало для Давида новой проблемой.

— Я ел, не переставая, и сильно поправился, смеется Давид.

— Мне надо было много ходить. И Давид ходил и ходил. Прошел Советский Союз вдоль и поперек. Чтобы не толстеть и открывать для себя новые места.

После того, как исчез «железный занавес», границы открылись. Но свобода передвижения привела и к другим последствиям — теперь семья Явец разбросана по всем континентам. Мой сын пожил во многих уголках мира, сейчас он осел во Флориде. Один из моих внуков, Александр, живет в Австралии. Я бы очень хотел, чтобы мы собрались в каком-то одном месте, говорит Давид. Он считает дни до того момента, когда Александр приедет к нему на Рождество.

— Мы очень близки. Я скучаю по нему. Когда он ходил в школу, ему дали задание написать о своем лучшем друге. Александр написал о своем деде по отцовской линии.

Давид варит кофе и угощает русскими печеньями. Он не скучает по Уфе, он считает, что Норвегия прекрасное место для проживания. Он предпочитает демократическую форму правления социализму. У него большой опыт для вынесения таких заключений. — Я голосую на каждых выборах с тех пор, как в 1998 году прибыл в Норвегию, я всегда голосую за одну и ту же партию — Партию прогресса (ПП), говорит он. Он тепло отзывается о прогрессисте Карле И.Хагене, полностью удовлетворен деятельностью руководителя партии Сив Йенсен и влиянием прогрессистов в правительстве. ПП нравится мне, возможно, потому, что я жил при коммунизме.

Но он полагает, что о Советском Союзе говорят много несправедливого и ложного.

— Было и много хорошего. Были бесплатное образование и здравоохранение, низкая квартплата, отсутствовала безработица. При всех формах правления есть свои преимущества и свои недостатки.

Давид позиционирует себя атеистом, интернационалистом и республиканцем, надеется, что норвежская королевская семья не обидится, когда он такое говорит. От коммуны он получил роллатор (ходунок на колесах — прим. перев.), раз в 3 недели от коммуны к нему приходит помощник по хозяйству. Если ему надо отправиться за дополнительными покупками, он идет сам с роллатором в ближайший магазин.

— Одним из самых ярких впечатлений, когда мы приехали в Норвегию, стали для нас магазины. Такое изобилие товаров! Так светло и прекрасно. Я очень благодарен и удовлетворен, говорит Давид. Единственное, что его немного беспокоит — это больное бедро. И одиночество.