Лондонский Сохо всегда был символом разврата — рай для секс-шопов, наркобизнеса и подземных забегаловок, но сейчас этот район начинает приобретать более респектабельный вид. Здесь появляется гораздо больше тусовок для хиппи, чем сомнительных злачных мест — дело доходит до того, что некоторые требуют, чтобы некоторым из них предоставили статус охраняемой зоны. Стриптиз-бар как объект культурного наследия.
Вряд ли можно найти более походящее место — во всяком случае, в Лондоне — для встречи с кинорежиссером Педро Альмодоваром, который шокировал испанский истэблишмент, появившись в начале 1980-х со своими грубыми фильмами о сексе, наркотиках и рок-н-ролле, а сейчас является одним из самых почитаемых деятелей культуры.
Мы встретились в небольшом частном кафе в Soho Hotel, куда Альмодовар явился в темно-бордовой куртке с шарфом в черно-белый узор на шее и с добродушной улыбкой на лице. В свои 65 он по-прежнему щеголяет завидной копной волос, правда, теперь уже поседевшей, а еще он жалуется, что почти не переносит солнечный свет и плохо слышит на одно ухо. С учетом этого мы и устраиваемся за столом.
Альмодовар приехал в Лондон, чтобы присутствовать на предварительном прогоне мюзикла по мотивам фильма «Женщины на грани нервного срыва» («Women on the Verge of a Nervous Breakdown»), сумасшедшей комедии 1988 года, благодаря которой он привлек внимание более широкой международной аудитории. Поэтому вполне уместно начать нашу беседу практически с того же, что и его знаменитый фильм — с вопроса о дубляже.
Кармен Маура (Carmen Maura), которая часто снимается у Альмодовара, в этом фильме играет Пепу — актрису дубляжа, которую бросил любовник (и коллега по озвучиванию), оставив ей на память только звук своего голоса. В этом весь Альмодовар. Это одновременно и выражение любви к кино, и рассказ о женской стойкости: Пепа держится, несмотря на трудности, которые ей преподносит жизнь, а особенно мужчины.
«Терпеть не могу озвучивание — в свое время Франко использовал его, как способ цензуры, — говорит Альмодовар, — но в качестве дополнительного кинематографического средства оно представляет для меня огромный интерес. Два человека перед экраном пытаются сопоставить движение губ с теми словами, которые произносятся на экране. Эта обязательная для создания фильма работа зачаровывает меня, она фактически превращает фильм в нечто священное».
Пока мы за этим завтраком беседуем и разливаем чай в изящные фарфоровые чашки, я со своей стороны, как человек, для которого испанский язык не является родным, чувствую, что мои слова на этом языке звучат как-то не так — как результат непрофессионального дубляжа. К счастью, Альмодовар прекрасный собеседник, он говорит ярко, живо, эмоционально и с радостью отдается беседе, строча на своем испанском, как из пулемета, и делая передышки лишь для того, чтобы отправить в рот очередной скон (популярная в Британии сдобная булочка, которую подают к чаю с маслом и джемом, — прим. перев.). Будучи страстным поклонником этой сдобы, режиссер настаивал, чтобы нам принесли именно сконы, и мы изо всех сил бросились их поглощать, почти не обращая внимания на роскошное разнообразие других предложенных нам деликатесов.
Проблема языковых различий проявляется по-другому. В 2010 году после нескольких спектаклей постановку мюзикла «Женщины на грани нервного срыва» переделали, добавив в сценарий несколько песен и пригласив британскую комедийную звезду Тэмсин Грег (Tamsin Greig). Она, как казалось, прекрасно подходит на роль яркой и пылкой «чики Альмодовар» (девушки Альмодовара, — прим. перев.) — так в Испании называют актрис, часто снимающихся в фильмах режиссера. Но разве можно в англоязычной версии по-настоящему передать все то, что сценарист и режиссер Альмодовар называет «музыкой» созданных им диалогов, не говоря уже об особом испанском колорите всего произведения?
«Придется переделать спектакль и сделать из него нечто другое, — решительно заявляет Альмодовар.— Режиссер [мюзикла] Бартлетт Шер (Bartlett Sher) очень старался придерживаться изначального сценария, но я постоянно ему говорил, что предоставляю ему всю необходимую свободу действий — и автору либретто Джефри (Jeffrey Lane) тоже. Я им доверял и невероятно радовался, что они пользуются полной свободой действия, преодолели страх перед моим авторитетом, и их не смущает мое присутствие. Я вмешивался только тогда, когда они не могли понять каких-то тонкостей, поэтому каких-то особых ошибок не было». И, тем не менее, по его словам, в результате перевода какие-то детали неизбежно будут потеряны. Например, Кандела, роль которой в фильме исполнила Мария Барранко (María Barranco), выглядела очень современной, молодой, красивой, но я убедил ее использовать в речи андалузские выражения, которые когда-то произносила ее бабушка. …. И говорит она на особом диалекте, на старомодном испанском, поэтому перевести все это невозможно. Я так сделал, потому что все это выглядит забавно».
Кинематографическая карьера Альмодовара началась 30 лет назад, и в этом году он выпустит свой 20-й фильм. Он больше всего известен как создатель эпатажных комедий и мелодрам, главными героинями которых являются женщины. Но время от времени в порыве творческой фантазии он обращался, и довольно успешно, к другим жанрам, используя в своем творчестве, помимо прочего, и элементы фильмов ужаса («Матадор», 1986 г., «Живая плоть»,1997 г.) или психологического триллера («Кожа, в которой я живу», 2011 г.). Правда, в каждом случае он нарушал каноны этих жанров и интерпретировал их в своей характерной манере.
Во многих его фильмах встречаются яркие сцены, в которых герои поют (Пенелопа Крус в «Возвращении», сам режиссер в «Лабиринте страсти»), но все же Альмодовар никогда не снимал полнометражных мюзиклов. «Я всегда работал на стыке с музыкальным жанром, — говорит он, — но [если бы я и снял мюзикл] это обязательно был бы фильм, основанный на диалоге и с элементами музыки. Вполне допускаю, что мог бы снять что-нибудь подобное, но это было бы что-то в стиле Вуди Алена (Woody Allen), когда он снял картину «Все говорят, что я люблю тебя» («Everyone Says I Love You»), в которой все поют.… Мне нравятся мюзиклы Винсента Минелли (Vincente Minnelli) и Стенли Донена (Stanley Donen), но для меня великое музыкальное кино заканчивается фильмом «Вестсайдская история» («West Side Story»), который стал монументальным. Если бы мне выпала такая удача, я бы хотел снять мюзикл, но [поймать ее] очень сложно».
И совсем недавно Альмодовар вновь обратился к жанру, с которого начал свою деятельность — к эпатажной комедии. В фильме «Я очень возбужден» (I’m So Excited), вышедшем в 2013 году, в самолете испанской авиакомпании все пассажиры и члены экипажа напиваются до безобразия, приходят в состояние невероятного возбуждения и полностью теряют над собой контроль. Многие восприняли этот сюжет как развернутую метафору, иллюстрирующую неспокойное состояние самой Испании.
Фильм «Я очень возбужден» имел успех у массовой публики внутри страны, но, что нечасто случается с фильмами Альмодовара, не получил признания критиков. «Вообще-то, [комедийный] жанр считается второстепенным, — говорит режиссер, — но все совершенно не так, это исключительно важный жанр, особенно если посмотреть на работы Эрнста Любича (Ernst Lubitsch) и Билли Уайлдера (Billy Wilder). В фильмах Уайдера во всей красе показано все американское общество, хотя сам он был австрийцем.
Разве такое возможно, чтобы комедия, когда ее снимали, считалась всего лишь развлечением, а со временем приобрела более глубокий смысл? «Да, но время способно и разрушать, — рассуждает Альмодовар, — на мой взгляд, по отношению к кино время очень жестоко, гораздо более жестоко, чем к произведениям литературы. Но я счастлив, потому что лично ко мне время очень благосклонно. Многие критики в Испании не так благосклонны, но меня это не волнует. Для меня время важнее, чем критика».
И режиссер не собирается отказываться от этого жанра лишь потому, что признания он добился благодаря своим кинодрамам. «Я хотел бы снять еще один фильм наподобие «Женщин на грани», но пока не получается. Оглядываясь назад и вспоминая то время, когда я его снимал, понимаю, что это просто комедия с вымышленным сюжетом, но сейчас, спустя много лет, кажется, что в нем точно показано все то, что происходило в Испании 1980-х годов, когда снимался фильм. И независимо от меня, как режиссера, все это задумавшего, фильм показывает, какими терпимыми были люди в то время, с какой радостью и наслаждением они тогда жили».
Альмодовар приобрел известность на волне движения «La Movida», возникшего в Мадриде в 1975 году после смерти Франко и отвергавшего культурные ценности прежнего режима. Сторонники движения с воодушевлением сбросили тягостные оковы диктатуры и восторженно приняли идеи гедонизма, сексуальной и политической свободы. Первые фильмы Альмодовара, ставшие красочным, смелым и порой беззастенчивым воплощением жизни в Испании тех времен, повергли в шок как зрителей, так и критиков.
И этот эпатаж, эта шокирующая сила никуда не делись. Готовясь к нашей встрече, я совершил большую ошибку, посмотрев «Пепи, Люси, Бом и другие девушки» («Pepi, Luci, Bom and Other Girls On the Heap», 1980) с ноутбука, когда ехал в лондонском метро. В своем дебютном фильме Альмодовар за первые 20 минут показал и сцену изнасилования, и сногсшибательную любовную встречу, во время которой молодая девушка-панк заходит на урок вязания и поливает «золотым дождем» урчащую от восторга мадридскую домохозяйку-мазохистку. Уже привлекая неодобрительные взгляды попутчиков, я все-таки успел захлопнуть крышку ноутбука прежде, чем героиня задрала юбку.
Даже если не учитывать подобные крайности, ту же греховную дерзость и попирание норм, с которыми Альмодовар создавал себе имя у себя на родине, можно наблюдать и у создателей таких мейнстримных американских телесериалов, как «Отчаянные домохозяйки» («Desperate Housewives»), «Сестра Джеки» («Nurse Jackie») и «Во все тяжкие» («Breaking Bad»). «Думаю, что сейчас в США создают телефильмы, которые намного ближе к реальной жизни, чем кино, — говорит Альмодовар. — «Во все тяжкие» напоминает ранние работы Скорцезе, телефильмы стали более брутальными, более жесткими. И в этих пяти сезонах каждую серию можно назвать шедевром сценарного, режиссерского искусства и великолепным примером крайностей и чрезмерности — не потому, что действительность в них преувеличена, а потому, что в них показана действительность, которая уже сама по себе доведена до крайностей. И сериал «Во все тяжкие» — это кульминация в развитии американского телевизионного кино».
В этом смысле, как считает режиссер, телефильм опережает кинематограф. «Создание кино это бизнес, но [голливудские студии] не должны забывать, что есть еще и другие способы снимать кино…. И я вижу отсутствие этих других вариантов создания кино, которое более личное, но тоже может привлечь зрителя».
И отнюдь не из страха перед такими ограничениями Альмодовар пока отказывается от тех преимуществ, которые может дать ему работа в Голливуде. Американцы уже давно обхаживают его, особенно после того, как он удостоился двух Оскаров — в 1999 году за фильм «Все о моей матери» («All About My Mother») и в 2002 году за ленту «Поговори с ней» («Talk to Her»). «Я мог бы снять фильм и в Англии, не обязательно в Голливуде, — рассказывает он, — они предложили мне снять «Горбатую гору» («Brokeback Mountain»), но у меня были большие сомнения. Сейчас думая об этом, даже не знаю, ошибся я или нет [когда отказался]. В художественном плане они обещали мне полную свободу действий и право на окончательный продюсерский монтаж, но сценарий был настолько «физиологическим», «плотским» — причем, не только потому, что главные герои когда-то там переспали — что этот физиологический аспект должен присутствовать в нем до конца. По-моему, Энг Ли (Ang Lee) сделал максимум возможного, и мне очень нравится то, что у него получилось. Но я всегда представлял себе этот фильм по-другому, поэтому не думаю, что смог бы снять его так, как мне бы хотелось. Мне бы не разрешили».
К счастью для Альмодовара и вопреки существующим в Испании экономическим проблемам, он по-прежнему может снимать фильмы на свои деньги и делать их, как он говорит, «по-домашнему». Но никаких иллюзий он не питает: «Мне лично это подходит, но я исключение, — говорит он. — Я знаю многих испанских режиссеров, которые снимают свои фильмы вскладчину. И никто не получает за это ни копейки — ни они сами, и никто из съемочной группы».
Альмодовару не чуждо такое понятие, как безденежье, и он знает, что значит начинать с нуля. Родился он в маленькой деревушке в провинции Ла-Манча, где его отец работал погонщиком мулов. Затем семья переехала в деревню поблизости города Бадахос, где его мать начала зарабатывать тем, что читала и писала письма своим неграмотным соседям. Иногда она приукрашивала содержание писем, дополняя правду своими выдумками, что производило на ее маленького сына неизгладимое впечатление. Переехав в конце 1960-х в Мадрид, он работал в телефонной компании «Telefónica», а в свободное время начал пробовать себя, снимая фильмы на камеру «Super 8».
Однако, по его мнению, ситуация, в которой сегодня оказались начинающие испанские кинематографисты, гораздо сложнее. Говоря о нехватке денег на их финансирование, он от негодования переходит на крик. «Сегодня многие режиссеры пытаются снимать кино за три, пять или десять тысяч евро. Им почему-то кажется, что так можно снять фильм. Нет, нельзя — это они от отчаяния. И ни к чему это не приведет, поскольку съемочной группе надо на что-то жить. Точно так же я снимал свой первый фильм «Пепи, Люси, Бом», у меня было немного денег, которые мне дали разные люди — 400 тысяч песет — так можно снять первый фильм, но долго так не продержишься».
По его словам, проблема осложняется еще и тем, что люди стали меньше ходить в кино. Сам Альмодовар только в подростковом возрасте начал регулярно ходить в кино и смотреть испанские и зарубежные фильмы в неограниченном количестве. Поэтому он сожалеет о том, что в наше время люди стали реже ходить в кино, ведь смотреть кино в кинотеатре и дома в компьютере, на его взгляд, это совсем разные вещи. «У молодежи гораздо меньше денег, они выросли в эпоху технических достижений и поэтому не привыкли ходить в кино. И это меня очень беспокоит — но не потому, что мы лишаемся прибыли, а потому, что молодежь смотрит поделки низкого качества».
Он также критически относится и к политике нынешнего правительства Испании, которое возглавляет «Народная партия» правого толка (Partido Popular). «Эти последние три года были ужасными, — возмущается он, — я никогда не думал, что мы будем жить так, как сейчас, и снова слушать про голод 1950-х годов, тех времен, когда я родился. А сейчас мы снова об этом слышим — голодают целые семьи, дети. Безусловно, если бы правительство могло, оно вернуло бы нас в те 50-е годы. Но, к счастью, в Испании сформировалось гражданское общество, которое объединяет всех людей, а не только политические партии».
Он вспоминает прошедшие в прошлом году в Мадриде протесты врачей и работников среднего и нижнего звена, которые помогли предотвратить приватизацию системы социального обеспечения, и надеется, что после выборов 2015 года «все изменится». «Трех лет вполне достаточно, чтобы люди поняли, что правительство не слышит, чего они хотят».
Время, отведенное для нашей встречи, почти закончилось, и в комнату почти незаметно заходит ассистентка. Итак, как насчет нового фильма, о котором пока только ходят слухи? «Работа над сценарием завершена, и съемки начнутся в апреле, — объявляет режиссер, — В данный момент мы проводим кастинг, он проходит нелегко, поскольку тот сценарий, который я написал, не совсем подходит актерам из числа моих друзей».
Режиссер поворачивается к своей ассистентке и спрашивает, может ли он сказать мне название фильма, которое пока не обнародовали даже в испанской прессе, после этого ассистентка выходит из комнаты. «Сейчас мы видим возвращение женского кино, — продолжает он, — время великих героинь, это сильнейшая драма, которая меня волнует и вдохновляет».
Ассистентка возвращается и шепчет ему на ухо, что он может сообщить мне название фильма. «Фильм будет называться «Тишина» («Silencio»), так как это основной источник всех бед, которые обрушиваются на главную героиню фильма».
Интервью закончено, и нас приветствует Агустин (Agustín), который с 1987 года является продюсером Альмодовара и еще дольше его младшим братом. (Кроме того, он исполняет эпизодические роли в стиле Хичкока во многих фильмах Педро). Еще чуть-чуть и два брата умчатся в театр на вечерний прогон. Я спрашиваю Агустина, как по-испански будет «Ни пуха, ни пера!», на что он с усмешкой отвечает: «Удачи!» (испанское выражение «Mucha mierda» буквально означает «Кучу дерьма!» — прим. перев.). Мы оба соглашаемся с тем, что в Испании почти везде присутствует «туалетный» юмор, особенно в это время года, когда то там, то здесь Рождественский вертеп дополняет фигура человека, справляющего нужду.
Это как раз тот провокационный, авантюрный и плутовской прием, который был бы уместен в ранних фильмах Альмодовара. Дурной вкус как объект культурного наследия — в принципе, эта мысль не так уж и нова.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Карьера Альмодовара в кино началась 30 лет назад, и в этом году он выпустит свой 20-й фильм. Он больше всего известен как создатель эпатажных комедий и мелодрам. Но время от времени в порыве творческой фантазии он обращался, и довольно успешно, к другим жанрам. Правда, в каждом случае он нарушал каноны этих жанров и интерпретировал их в своей характерной манере.
