Угроза свободе прессы или разгул лицемерия?

Сейчас, после терактов, в ходе которых погибли 17 человек, в том числе и пять художников газеты Charlie Hebdo, пришло время собраться с мыслями. Это правильно. Однако, несмотря ни на что, нам нужно, наконец, поговорить о бессовестном поведении французской прессы, которая кичится тем качеством, которым по большей части она уже давно не обладает.

Теперь она заявляет, что за ее спиной стоит вся Франция, трубит о «сопротивлении угнетателю», называет себя «гарантом столь дорогой нашим сердцам свободы слова» и «глашатаем нашей прекрасной республики и ее девиза о свободе, равенстве и братстве».

Да, во Франции до сих пор остается горстка журналистов, которые рискуют жизнями на работе, чтобы донести до нас последние новости, рассмешить нас и все также свободно выражать свое мнение. Они хорошо всем нам известны. Главным образом это несколько художников, которые держатся за право вести себя вызывающе, и действительно заслуженные репортеры, стремящиеся понять мир и поделиться этим пониманием с другими людьми.

Мы искренне благодарны им, вне зависимости от того, нравятся ли нам их юмор и суждения. Однако всем остальным представителям журналистской профессии (за редкими исключениями) следует прекратить бесстыдно приписывать себе те достоинства, которыми они уже явно не обладают.

Во Франции есть куда лучший пример верности девизу «свобода, равенство, братство», чем журналисты.

Что касается братства, сейчас появляется все больше заявлений собратьев убитых художников, и все сходится к одному: «Мы потеряли братьев». Братьев как близких друзей? Без сомнения. Братьев для всех христиан, раз мы — братья по вере? В некотором роде. Но братья как символ этого самого братства? Вот уж нет. «Нас тошнит на головы тех, кто называет себя нашими друзьями (будь то Марин Ле Пен, папа Римский, королева Елизавета или Путин)», — заявил выживший художник Виллем. Позвольте, но это далеко не лучший пример братства, тем более что большинство французов уважают по меньшей мере одну из вышеуказанных фигур. Антирелигиозные и левацкие настроения Charlie Hebdo отчасти объясняют сокращение ее аудитории в период «до теракта»: последние месяцы с финансами было так тяжело, что речь зашла уже о выживании газеты.

Что касается равенства, наши журналисты делают вид, что не замечают своей крайней политизированности и невозможности отражать весь спектр политических суждений. Все они в подавляющем большинстве придерживаются одних и тех же взглядов: да — Европе и мультикультурализму, нет — Саркози и христианству... Они уже давно только и делают, что стремятся навязать другим свое мнение и мировоззрение, а не выполняют долг по предоставлению объективной информации.

«Вся Франция должна выйти на демонстрацию», — заявляют нам. Но зачем? В защиту свободы слова, на которую совершено покушение? Должен сказать, что лично меня такого рода нравственный призыв уже сам по себе отпугивает от участия в этом информационно-политическом действе. Если бы левые экстремисты «убрали» журналиста Эрика Земмура (Éric Zemmour) или писателя Мишеля Уэльбека, сколько бы журналистов вышли сегодня на улицы? А сколько сказали бы: «Разве не это случается, когда разжигаешь ненависть? Чему тут удивляться? В некотором роде, они сами напросились». Нельзя одновременно жить в мире двойных стандартов и называть себя поборниками равенства.

Приведу еще один пример, который может показаться анекдотическим, однако многое говорит о подходе прессы к неравенству. В этом году представители профессии получили снижение налогов, которое было единогласно утверждено парламентариями (они, кстати, весьма плохо отражают волю народа). Это при том, что всем остальным согражданам сейчас приходится мириться с жесткими финансовыми мерами и усилением налогового бремени. Журналисты неизменно называют себя представителями «особой» профессии и пользуются множеством привилегий (цифры по данным вопросам намеренно занижаются, а хоть сколько-нибудь существенное обсуждение фактически невозможно). Так, где же тут искомое равенство?

Объемы политических субсидий прессы по Франции достигают совершенно беспрецедентного по мировым меркам уровня (в десять раз выше среднеевропейских показателей) и могут составлять 5 000 евро в месяц на журналиста (что, кстати, не относится к Charlie Hebdo, которая держалась лишь с помощью своей аудитории). Мало кому из этих людей хватило бы человеческого достоинства, чтобы прекратить кричать на каждом углу о своей независимости и работать так, как это делают коллеги из Charlie Hebdo, то есть свободно и смело.

Лично я бы предпочел не миллионные демонстрации на улицах (пусть в них, бесспорно, есть своя сила и смысл), а день или хотя бы час полного молчания. Замершие города, замершая страна. Это позволило побыть с ними душой и сердцем, найти время на размышления вместо того, чтобы безостановочно писать и говорить. Всего день без политических партий, СМИ и вездесущих коммерческих брендов, без забившей все до единого телеканалы рекламы... Покой, расслабленность, отстраненность.

Вот один из множества болезненных для меня примеров, отрывок из вышедшей в день демонстрации статьи Дени Оливенна (Denis Olivennes), президента медиагруппы Lagardère Active (Europe 1, JDD, Paris Match, Elle, RFM,...) и бывшего директора le Nouvel Observateur: «Погибшие были людьми самых разных корней, верований и взглядов. Они были Францией... Поэтому все французы в своем разнообразии выходят сегодня на марш, чтобы выразить тем самым любовь к демократии и ее ценностям, и, в частности, к свободе прессы. Все мы вместе с Арно Лагардером (Arnaud Lagardère) и руководством медиагруппы, вместе с сотрудниками Lagardère Active, наших газет, сайтов, радиостанций и телеканалов, мы, безусловно, идем вместе с ними».

Я не согласен с этими словами по целому ряду моментов. Во-первых, все вы, Дени Оливенн, Арно Лагардер и прочие, вы не «вместе с французами», потому что вы не сбоку и не над ними, а являетесь их частью. В такие моменты никто не должен стремиться выставить себя сильнее или великодушнее других. Всем следует проявить скоромность, продемонстрировать единство, не привлекая внимания к собственной персоне.

Во-вторых, господин Оливенн, вы не правы: погибшие вовсе не были «людьми самых разных корней, верований и взглядов». В Charlie Hebdo работали левые антиклерикалы, в магазине Hyper Cacher погибли евреи, а сотрудники полиции были стражами правопорядка. Во всех этих трех случаях они поплатились за свои взгляды жизнью, потому что фундаменталисты другой веры не хотели с ними мириться. Поэтому позвольте им, пожалуйста, покоиться с миром и не марайте их своим и так у же заполонившим все и вся мультикультурализмом. Тот факт, что один несчастный уборщик пополнил собой список жертв, не может служить оправданием для отрицания действительности, то есть антисемитизма. Журналистам пора бы уже, наконец, начать называть вещи своими именами.

Наконец, мне совершенно не верится, что Франция выходит на улицы из «любви к свободе прессы», пусть такой вариант, бесспорно, был бы по вкусу такому большому человеку в СМИ, как вы. Как мне кажется, Франция вышла на улицы, чтобы выразить боль от потери своих резких, но талантливых художников, полицейских и прочих сограждан. Чтобы выразить вольтеровскую приверженность свободе слова и неприятие насилия. Но уж точно не ради поддержки прессы, которая давно не пользуется у нее доверием и беспокоится лишь о самой себе. У журналистов нет ни малейших оснований ставить себя в пример для подражания. Ведь все они молчали, словно набрав в рот воды, когда один из владельцев Le Monde, крупнейшей в стране информационной газеты, написал, что «не будет плакать», если 24 марта на Елисейских полях взорвется бомба во время демонстрации противников однополых браков. Все они целыми днями талдычат о том, что нужно запретить Национальный фронт, спектакли Дьедонне, статьи Земмура, роялистские заявления Лорана Дойча (Lorànt Deutsch)... но внезапно начинают учить всех свободе слова, когда кто-то посягнет на их идеи и представления.

Если пресса во Франции сейчас действительно испускает дух (в плане продаж), то это потому, что она уже давно сражается не за свободу слова, а за собственную свободу и право говорить лишь то, что она считает нужным.

Наконец, что касается свободы и, в частности, свободы слова, стоит вспомнить о правоцентристском журналисте Фабрисе Ле Кентреке (Fabrice Le Quintrec), которого еще много лет тому назад уволили с Radio France за то, что тот уделил восемь секунд газете Présent в обзоре прессы. То была «всего одна фраза без выражения одобрения и каких-либо суждений со стороны журналиста», «которая представляла собой часть перечисления многочисленных печатных изданий, как это заведено в подобного рода материалах», — постановил впоследствии суд, признав решение об увольнении незаконным и распорядившись принять журналиста обратно на радиостанцию. Radio France пришлось вновь платить ему зарплату, но она не давала ему выйти в эфир целых десять лет, пока суд не принял уже второе решение по обвинению об «непредоставлении работы». На нем на всю жизнь осталось клеймо нравственного осуждения коллег, хотя он и добился привлечения к суду целого ряда руководителей СМИ за клевету. Но наша пресса предпочитает не говорить о правах человека и его свободе слова, если все это приобретает невыгодную для прессы форму.

Да, после такой человеческой драмы любая полемика кажется чем-то ничтожным и мелочным. Но будьте внимательны, не угодите в ловушку, в которую сейчас ведет нас пресса: завтра поставить под сомнение ее достоинства будет еще сложнее, чем сегодня, раз люди пролили кровь за свободу слова. Пришла пора открыто выступить против лицемеров из прессы, на которых во многом лежит ответственность за сложившуюся ситуацию в стране. Той самой прессы, которая заявила выступающему за независимость британскому депутату Европарламента следующее насчет его коллег из Брюсселя: «Осторожно! Когда люди узнают, кто вы такой, они вас повесят. И будут правы...»

Трагический опыт последних дней лишь подтверждает давнюю истину: лучше заранее принять все нужные меры, чтобы потом не пришлось горько расплачиваться.

Бенжамен Дорман, журналист, специалист по финансам и финансист политической партии.