Вместо того, чтобы сосредоточиться на более широких геополитических тенденциях, комментаторы превратили политику Кремля в психологическую драму, которая породила бесчисленное множество неверных представлений о причинах путинских метаморфоз.

Политика президента России Владимира Путина по отношению к ближнему зарубежью его страны и Западу была интерпретирована в корне неверно. Вместо того, чтобы сосредоточиться на более широких геополитических тенденциях (и в частности, на воздействии финансового кризиса 2007-2008 годов на мировую политику), комментаторы превратили политику Кремля в настоящую психологическую драму, которую можно как-то понять лишь путем погружения в глубины русской души. Все это в результате породило бесчисленное множество ложных представлений о причинах перемен в Путине, который, как кажется, отошел от примирительной модернизации и в чем-то даже прозападного курса к агрессивному ревизионизму. Сейчас существуют два самых известных, но неверных объяснения внешней политики России. Первое предлагают те, кого в Германии называют «сочувствующими Путину»: по их мнению, российский курс является логичным ответом на начатую Западом политику окружения страны, а расширение НАТО и Европейского Союза на восток стало ненужной провокацией. Так, сам Джордж Кеннан (George Kennan), инициатор американской стратегии сдерживания времен холодной войны, в 1990-х годах выступал против расширения НАТО именно по этой причине.

У такой теории существует ряд вполне очевидных недостатков. Прежде всего, она основывается на утверждении о том, что в момент падения берлинской стены и распада Советского Союза Запад пообещал, что расширения НАТО не будет. Даже сам Михаил Горбачев на церемонии по случаю 25-летия тех знаменательных берлинских событий обвинил Запад в том, что тот не сдержал данного в 1989 году слова и попытался воспользоваться слабостью России в 1990-х годах, чтобы добиться монополии лидерства и мирового господства, в том числе путем расширения НАТО. На самом же деле Запад не давал обещания о нерасширении альянса. Более того, в 1990 году США выдвинули мощный аргумент: проект объединения Германии не может осуществляться на основе двух разных систем безопасности. Что еще важнее, в 1990-х годах Россия не высказывала особого беспокойства по поводу включения в европейские экономические и оборонные структуры бывших сателлитов СССР в Центральной и Восточной Европе и даже приобретших независимость бывших советских республик. В противном случае Кремлю, наверное, не потребовалось бы почти два десятилетия, чтобы дать ответ.

Вторая популярная теория объясняет перемены в Путине его иррациональным характером и тем фактом, что внешняя политика России является всего лишь продолжением заблуждений человека, который любит устраивать настоящие представления вроде полета на дельтаплане со стаей журавлей. Но тут неизбежно возникает следующий вопрос: как так получилось, что человек, который раньше казался самым современным и надежным правителем России со времен царя Александра II (в 2001 году президент США Джордж Буш-младший (George W. Bush) назвал его «простым и достойным доверия») внезапно превратился в сумасшедшего почище Распутина? Лучшее объяснение может дать детальный анализ хронологии изменений во внешней политике России с момента грузинского кризиса в 2008 году. Когда заигрывавшая с НАТО Грузия выработала военный план ответа на нападения сепаратистов из Южной Осетии, чье правительство более десяти лет пользовалось неизменной поддержкой Кремля, Россия начала широкомасштабное наступление, чтобы защитить ее. Кроме того, расширила она свое присутствие и в другом сепаратистском регионе, Абхазии. Этот кризис, которому предшествовала массовая выдача паспортов грузинским гражданам, предвосхитил высадку российских войск в Крыму под предлогом защиты русского населения. Можно даже сказать, что перемены были видны еще задолго до этого. Во время Конференции по безопасности в Мюнхене в 2007 году Путин продемонстрировал всем свое новое лицо, подчеркнув потенциал крупнейших развивающихся экономик (Бразилия, Россия, Индия и Китай), которые должны стать альтернативой однополярному и несправедливому миру. Многие наблюдатели были поражены такими резкими заявлениями и посчитали их доказательством его иррационального и опасного характера.

Год спустя начался финансовый кризис, который убедил Путина, что его слова оказались пророческими. По его мнению, кризис стал доказательством того, что времена мирового господства США остались в прошлом. Так, до кризиса Россия поддерживала логику мирового капитализма и признавала необходимость сотрудничества с международными предприятиями для модернизации и диверсификации своей экономики, которая по большей части основывается на сырье и производстве энергоносителей. Тем не менее после кризиса мировые рынки могли дать России уже куда меньше, особенно в плане мощи и влияния. Поэтому лучшим вариантом для нее стало сотрудничество с другими государствами, которые работали на основе схожей модели капитализма с центральной ролью государства и в частности с Китаем. На восприятие кризиса Путиным наложили свой отпечаток политические изменения в Америке и Европе. В США был избран президент, который решительно нацелился на завершение международных вмешательств Америки. После начала волны революций арабской весны реакция США оказалась путанной и слабой, ограничившись словесными заявлениями или поддержкой антиисламистски настроенных автократов. Это позволило Путину выдвинуть себя на первый план (особенно в Сирии) и сформировать себе образ поборника достойного доверия геополитического прагматизма. Кризисное бремя Европы и явная неспособность ее лидеров принять скоординированные меры стали дополнительным оружием в руках Кремля. Учитывая, что долги и дефициты в Европе куда меньше, чем в тех же США и Японии, разброда и паралича по всей логике можно было бы избежать.

Если рассматривать ситуацию шире, убежденность Путина в том, что экономический кризис привел к распаду Запада, опирается на традиционную советскую геополитическую доктрину. Как отмечает Стивен Коткин (Stephen Kotkin) в своей новой биографии Сталина, советская политика была предельно рациональной. Великая депрессия убедила Сталина в назревавшей войне между различными группами капитализма. В 1938-1939 года нацистская агрессия стала видимым подтверждением его анализа. Однако все его прогнозы пошли прахом, когда после поражения Гитлера разнонаправленные интересы не привели к конфликту между США и Великобританией.

Получается, что в то время как западные политики и экономисты старались всеми силами избежать второй Великой депрессии, Путин исходил из гипотезы о том, что она уже началась. Поэтому для Запада решение порожденной всем этим запутанной геополитической ситуации окажется еще более сложной задачей, чем восстановление пострадавших экономик.