Действия Вашингтона по урегулированию израильско-палестинского конфликта все чаще вызывают недовольство, и на этом фоне многие поговаривают, что Россия могла бы преуспеть там, где США потерпели неудачу. В 2014 году российские чиновники и наблюдатели жаловались, что администрация Барака Обамы оттеснила Москву в сторону, однако сама не смогла ничего добиться. Это в целом верно, но сумела бы Россия справиться с проблемой лучше? Вряд ли.
Стремление России к лидирующей роли в этом вопросе связано с широко распространенными представлениями о том, что Соединенные Штаты слишком расположены к Израилю и Москва была бы беспристрастнее. Однако успех посредничества зависит не только от беспристрастности.
Главная проблема заключается в том, существует ли хоть какая-то возможность достичь израильско-палестинского урегулирования — с чьей бы то ни было помощью. Сейчас у нас мало оснований для оптимизма. Впрочем, это не мешает множеству профессиональных оптимистов — таких, как госсекретарь Джон Керри, который надеется, что предстоящие 17 марта израильские выборы откроют новые пути для урегулирования, — верить в полный и окончательный мир на Ближнем Востоке. Однако в любом случае, даже если считать, что такой мир достижим при условии должного внешнего давления, у России нет ни возможностей, ни желания выступать главным посредником.
У Москвы, действительно, хорошие отношения с Израилем — и из-за них она даже остановила поставку зенитно-ракетных комплексов С-300 в Иран. Более того, укреплять связи с этой страной ей не мешают даже разногласия по вопросу о мирном процессе. Одновременно у России хорошие отношения с Палестинской национальной администрацией (ПНА), председатель которой Махмуд Аббас (Mahmoud Abbas) хочет, чтобы Москва активнее участвовала в мирном урегулировании (сама Россия, в свою очередь, хочет, чтобы в процессе активнее участвовала Лига арабских государств).
Однако даже если предположить, что подход России был бы более «сбалансированным», чем подход Соединенных Штатов, Москва определенно не способна играть ведущую роль в урегулировании. Если отвлечься от таких частных вопросов, как точные границы и участь конкретных поселений, окажется, что для достижения прочных договоренностей между сторонами нужно гарантировать две вещи: безопасность для Израиля и финансовую поддержку для ПНА. Чтобы Россия могла быть главным посредником, Москва должна иметь возможность обеспечить и то, и другое.
И это приводит нас к ряду неприятных вопросов. Готова ли Россия гарантировать Израилю безопасность и выживание? Если Москва обеспечит соответствующие гарантии, сочтет ли Израиль их достаточно надежными? Может ли Москва успешно надавить на Израиль, если понадобится заставить его сделать трудный выбор? Будет ли Вашингтон подталкивать Израиль делать все необходимое, чтобы воплотить в жизнь достигнутые Москвой договоренности? Сможет ли Россия организовать долгосрочные программы для ПНА по финансовой помощи и по содействию развитию (неизвестно, смогла бы она это сделать даже до падения нефтяных цен и финансового кризиса, а теперь ее экономическое положение сильно ухудшилось)? Сумеет ли Россия заставить ПНА после урегулирования обуздать готовых к насилию противников мира?
Начнем с финансового вопроса. До сих пор расходы России на ПНА были крайне скромными — в 2012 году Москва предоставила Палестине гуманитарную помощь на 2 миллиона долларов, США — более чем на 50 миллионов долларов, а Европейский Союз — на 176 миллионов долларов. Стремясь расширить свою роль в Квартете, Россия, тем не менее, не оказывает никакой финансовой поддержки его иерусалимскому представительству во главе с Тони Блэром Tony Blair).
Можно было бы предположить, что Россия способна сильнее вовлечь в мирный процесс богатые арабские страны и уговорить их финансировать ПНА. Это теоретически возможно, однако опыт прошлого дает мало причин для оптимизма. Более того, когда конфликт будет урегулирован, палестинцы с их чудовищными трудностями перестанут быть политическим фактором, помогающим правительствам арабских государств влиять на свои народы, и превратятся в очередную финансовую проблему.
При этом предоставлять Израилю надежные и серьезные гарантии безопасности Россия может и хочет не больше, чем оплачивать счета ПНА. Президент Владимир Путин использует силу у российских границ, когда на кону стоят ключевые интересы его страны, но этим и ограничивается. По-видимому, самой агрессивной военной мерой, предпринятой Москвой за пределами постсоветского пространства после 1992 года, было решение президента Бориса Ельцина послать в 1999 году 200 десантников в Косово на захват приштинского аэропорта. Вряд ли эта показушная акция может вдохновить кого-то всерьез надеяться на военную поддержку со стороны Москвы. Нынешняя российская армия явно не рассчитана на то, что Москва будет направлять значительные силы далеко от границ России.
Также немаловажно, что, если Россия всерьез решит защищать Израиль — или даже просто вооружать его, не отправляя солдат на его защиту, — это может серьезно испортить ее отношения с арабскими странами. Для Соединенных Штатов подобные вещи не так важны, потому что Америка одновременно предоставляет гарантии безопасности множеству других ближневосточных государств — и потому что, обладая самой большой в мире военной и экономической мощью, она останется востребованным партнером, какими бы ни были ее действия и связи. К тому же, серьезным изъяном Москвы, с точки зрения Израиля, выглядит ее постоянное стремление обсудить все в ООН перед тем, как что-нибудь сделать. На бесцеремонность США многие жалуются, но друзьям и союзникам Америки она иногда бывает полезна.
И главное — Москва не будет предлагать Израилю гарантий безопасности не только потому, что это вызовет у кого-то негативную реакцию, но и потому, что израильско-палестинская проблема не имеет большого значения для российской внешней политики. Конечно, Россия в целом предпочла бы видеть Ближний Восток мирным и стабильным, но у нее есть более важные приоритеты. Это наглядно показывают такие ключевые для российской внешней политики документы, как Концепция внешней политики России и указ «О мерах по реализации внешнеполитического курса Российской Федерации», подписанный Путиным в 2012 году, вскоре после возвращения в Кремль. Хотя их, разумеется, не следует понимать слишком буквально, характерно, что в путинском указе израильско-палестинский конфликт вообще не упомянут, а длинная и более бюрократическая Концепция упоминает «долгосрочное урегулирование арабо-израильского конфликта во всех его аспектах» только в 88 параграфе, называя его одной из целей России. Реальное поведение России также вполне отражает то скромное место, которое израильско-палестинские споры занимают в иерархии ее внешней политики.
Безусловно, тот факт, что Россия, скорее всего, не сможет играть главную роль в мирном процессе, не означает, что Москва не способна внести ценный вклад в дело урегулирования. Напротив, так как одна из сторон спора явно хочет, чтобы Россия активнее участвовала в процессе (как в нем участвуют некоторые, хотя и далеко не все арабские государства), вовлеченность и добрая воля России определенно важны для поиска долгосрочного решения. Однако, несмотря на все недостатки действий США по установлению мира на Ближнем Востоке, между ролью лидера и ролью одного из участников существует большая разница. И скорее всего, российское руководство прекрасно понимает эту разницу.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Действия Вашингтона по урегулированию израильско-палестинского конфликта все чаще вызывают недовольство. В 2014 году российские чиновники и наблюдатели жаловались, что администрация Барака Обамы оттеснила Москву в сторону от этих переговоров, однако сама не смогла ничего добиться. Это в целом верно, но сумела бы Россия справиться с проблемой лучше? Вряд ли.
