Марина Ахмедова встретилась с главой непризнанной Луганской народной республики Игорем Плотницким и поговорила с ним о том, что за война идет на востоке Украины, о дуэли с Порошенко, роли ФСБ в торговле углем с Киевом, а также о том, в чем заблуждался Достоевский.
Встреча эта состоялась еще до обстрела Мариуполя и возобновления активных боевых действий, так что многое из того, о чем шла беседа с главой ЛНР, уже стало или начало становиться реальностью.
В приемной кабинета Плотницкого работают два секретаря. На диване ожидают чиновники ЛНР. Они, как и охрана главы, одеты в темные гражданские костюмы. Плотницкий, сидящий за широким столом, и сам — в гражданском.
Спектр.lv: Ваше окружение — в костюмах. Это признак того, что жизнь налаживается?
Игорь Плотницкий: Человек, который занимается мирными вопросами, должен быть одет в гражданскую одежду. Я сам — человек военный, для меня форма и приятней и удобней. Но я принципиально считаю, что, приходя в мирное заведение, люди не должны напрягаться при виде военной формы... Я вам открою небольшой секрет — этим сотрудникам в костюмах мы должны зарплату за два месяца. Мы в первую очередь выплачиваем пенсии и задолженности. Поэтому костюм и галстук совсем не говорит о том, что у людей в карманах есть деньги.
— Значит, на этом этапе войны преобладают мирные вопросы?
— Выплата пенсий — это мирные вопросы? А восстановление экономики? Мирные, но в условиях военного времени. Мы не отменяли войну, а она не отменяла нас. Война для нас — это не только грохот пушек и пулеметов. Война — это и политический процесс. Минские переговоры — это то, что можно сделать, не проливая кровь, а проливая чернила. Это то, что мы будем делать и то, что приносит результат.
— А приносит?
— Пока не очень. Но пока есть шанс, мы готовы работать.
— И даже с Киевом?
— Давайте сразу определимся... Мы не воюем с украинском народом. Украинский народ — это наши братья и сестры. Мы воюем с правительством, которое инициирует фашизм, с олигархами, которые покупают армии и заставляют идти на нас войной. С той идеологией, которую вбивают в головы людей. Известное выражение Геббельса — «Дайте мне средства массовой информации и я любой народ превращу в стадо свиней». Примерно такой результат мы имеем в сегодняшней Украине. Когда отключили телеканалы России, образовался такой колпак, в котором только одна дудка дудела. Слова того же Геббельса — «тысячекратно повторенная ложь становится истиной». А народу Украины тысячекратно сегодня повторяют — «Россия — враг. Россия — враг». Соответственно и мы тоже — враги.
— Вы сказали, что украинский народ — ваши братья и сестры. Враги те, кто насаждает определенную идеологию. Как вы думаете, какой процент украинцев — ваших братьев и сестер — поддерживает ту идеологию, с которой вы боретесь?
— Большинство людей молчит, они не участвуют. Сколько на выборы людей пришло? Явка в Одессе вообще была двадцать процентов.
— А в Киеве?
— А в Киеве было меньше пятидесяти процентов. Люди практически голосовали ногами — они не пришли. Они не поддержали. (Явка избирателей в Киеве на внеочередных парламентских выборах составила 55,86%, в среднем по стране — 52,42%, прим. ред.) Но они боятся репрессий, боятся высказать свою точку зрения. С той стороны у нас много друзей, мы с ними общаемся, и они, я вас уверяю, прекрасно понимают, что происходит. Ведь это не мы боимся их понимания, его боится Петр Алексеевич (Порошенко — президент Украины, прим. ред.). Он боится, что люди все-таки придут с вопросами к нему, а это он послал сюда свою майданную армию. Зачем? Чтобы не сожрала его самого. Это мы убрали его проблему здесь — путем войны. Самые одиозные, самые крикливые сложили головы здесь якобы за свободную Украину. Это же и облегчило приход к власти тому же Порошенко.
— А на самом деле за что они сложили головы здесь?
— А на самом деле за тот миф, который они имели в своей голове. Мы никогда не отрицали того, что эта война братская.
— Но летом эта мысль не была столь четко оформлена среди ополчения.
— Эта мысль отходит, когда появляются первые жертвы. Но стоит объявить хоть какое-то перемирие, люди начинают отходить от вида крови, перестают терять близких, и тогда у них включается разум. А во время войны преобладают больше инстинкты и приказы командиров. Там некогда сидеть и размышлять — брат перед тобой или не брат, тем более когда он в тебя же и стреляет.
— А такая мысль сможет остановить войну? Ведь скоро перемирие закончится, и мысль эта снова отступит.
— Моисей взошел на гору Синай, чтобы принять заповеди Господа, но когда он спустился, то увидел, что его народ создает себе золотого тельца. Он сказал — все кто за Бога, встаньте возле меня. Он отдал приказ на уничтожение инакомыслящих, хоть те и были его же собственными народом.
— Вы думаете, он их любил — инакомыслящих?
— Обязательно... Обязательно. Смотрите... чтобы вы понимали... Что для вас самое дорогое? Жизнь. Вы же это хотели сказать? Так вот есть люди, которые цепляются за жизнь и стараются ее продлить, а есть те, которые отдают свою жизнь ради того, чтобы жили другие. Как это понять? У того — жизнь, и у этого — жизнь. Только один отдает, а другой цепляется. А потому что у нас Господь — Господь живых, а не мертвых. Единожды родившийся для Бога не умирает. От Адама и по в сию секунду рожденного ребенка. Время существует для людей. А для Бога вчера и сегодня — одно и то же. Поэтому у него нет мертвых. И когда Моисей наводил порядок в собственном народе, мы расценивали это как смерть. А на самом деле-то все не так. И, конечно, Моисей их любил.
— А каково убивать, когда знаешь, что все рожденные — живы?
— Я вам скажу так... В армии, особенно в армии воюющей, атеистов нет. У нас за время войны было столько свадеб и венчались именно в церкви. Там же и отпевали погибших. У меня все, кто после первого боя выжили, пошли в храм.
— С какими проблемами и задачами вы сейчас работаете?
— Их много. Первоочередные — восстановить экономику и промышленность.
— В условиях войны?
— Но вы ведь сегодня будете есть, зная, что завтра все равно проголодаетесь. Если есть возможность восстановить инфраструктуру, мы ее восстанавливаем. Мы знаем, что такое прожить пятьдесят с лишним дней без света и воды, без связи, без возможности — извините за интимные подробности — сходить в туалет и смыть за собой воду. Этот процесс восстановления не зависит от того, что будет или от того, чего не будет. Но тут еще вопрос — а дадим ли мы во второй раз случится тому, что уже случилось?
— А вы разве в состоянии помешать?
— Конечно. У нас достаточно своей вооруженной силы. Мы гораздо сильнее, чем были в первый раз. Когда мы начинали, у нас даже оружия достаточно не было... Петр Алексеевич сказал, он очень рад тому, что у них возросло количество вооруженных сил и самого вооружения. Так вот... я тоже очень рад тому, что наши вооруженные силы значительно окрепли. У нас есть оружие, у нас есть бригады, есть техника и есть знамя, которое станет знаменем победы. И, наконец, мы знаем, в каком направлении находится Рейхстаг.
— Вы мало спите?
— Да... А с чего вы взяли?
— У вас глаза красные.
— Работаю.
— Ваша работа — кабинетная или больше на выездах?
— Это зависит от того, какой вопрос сегодня важен. Сейчас работа кабинетная. Завтра, согласно плану, есть выезды в районы, контроль, общение с людьми. Надо успеть посетить детские дома...
— Вы их летом не эвакуировали?
— Один раз мы отправляли двадцать душевнобольных на ту сторону. Украина просила. А у нас не было ни света, ни воды. И родственники их находились на временно оккупированных территориях. А так мы не собирались тех пациентов бросать, в каком бы состоянии они ни были, они тоже — наш народ.
— А какие территории вы называете временно оккупированными?
— Все северные территории, которые наши. Мы их не оставим. Поэтому и идет война. Сейчас на политическом уровне, но мы боремся за свои территории. Тем более, что Украина, как мы знаем, объявила, что выходит из внеблокового статуса, то бишь открывает дверь для вступления в НАТО. Значит, вечер перестает быть томным... Умные люди должны понимать, что будет следующим шагом — увеличение собственных вооруженных сил. Мы их начинаем увеличивать прямо с завтрашнего дня. И я буду говорить об этом.
— О чем?
— О том, что мы будем увеличивать наши вооруженные силы. У нас нет мобилизации, как это делается на Украине. У нас — народно-освободительная армия. К нам каждый приходит по желанию. Я никого не заставляю идти к нам в армию.
— А какой будет баланс сил? Украинская армия перевесит вашу?
— Почему вы так думаете?
— Многие местные мужчины стали беженцами. И мне кажется, что по желанию всегда наберется меньше воевать, чем по принуждению.
— А я могу вам сказать, что даже те, кого мобилизует Украина, не хотят воевать. Они и не воюют здесь.
— Не воюют?
— Ну, в каком смысле не воюют? В том, что плохо воюют. Я очень не люблю этот термин — «пушечное мясо». Они не приспособлены к войне, они не хотят воевать, их воевать заставили. А те, кто приходит сознательно, даже не имея навыков, они воюют до последнего.
— И как сейчас, пока есть время, спасти и тех, и этих от нового витка войны?
— Единожды рожденный должен умереть. Каждый делает свой выбор.
— Вы только что говорили, что мобилизуют насильно. Следовательно, у человека такого выбора не было.
— У них был выбор — пойти или не пойти. Там у них, по-моему, семь лет тюрьмы дают тем, кто не пошел (Статья 336 УК Украины предусматривает ответственность за уклонение от призыва по мобилизации в виде лишения свободы сроком от 2 до 5 лет, прим. ред.). Ну, так делай выбор. Ты идешь убивать? Так почему ты обижаешься на то, что против тебя тоже применяют оружие? Ведь это не мы стоим под стенами Киева. Оставьте нас в покое. Дайте нам нормально развиваться, и мы будем жить и с вами сотрудничать. Дайте нам! ...Но они не хотят. Свобода, к сожалению, никому даром не доставалась. За нее приходилось сражаться. Сражаться мы будем.
