Пер Вестберг, директор отдела безопасности шведской пенитенциарной службы (Kriminalvården), когда речь заходит о проблеме выявление лиц склонных к религиозному исламистскому радикализму, в местах лишения свободы, выделяет два направления их работы. Делит таких людей на тех, кто изначально, еще до попадания за решетку, являются носителями опасных идей. И тех, кто может подпасть под влияние и в зоне риска:
«Во многом речь идет о сборе информации об этих людях. Мы смотрим на их уголовное прошлое, на их приговоры, за что они были судимы. Обмениваемся информацией с другими госструктурами. Речь идет о выявлении степени радикализации, с тех пор как они попали к нам. Для нас это центральный вопрос безопасности. Ну и другое: это те воспитательные программы, которые мы проводим, с тем, чтобы люди порвали с уголовным миром и преступным стилем жизни».
Ключевым элементом в работе с клиентами, именно так называют заключенных в тюрьмах Швеции, является, по словам Пера Вестберга, очень тесный контакт с ними персонала. Возможен он благодаря тому, что исправительные учреждения в Швеции отнюдь не так сильно переполнены, как например, во Франции и у персонала поэтому есть возможность вплотную наблюдать за тем, что с клиентами происходит:
«Мы можем видеть изменения, происходящие в поведении человека, как он себя ведет, как разговаривает. Это система называется „динамическая безопасность“ и как раз и подразумевает очень тесную работу с клиентами». Персонал каждый день в отделениях, каждый день разговаривает с клиентами, дабы уловить возможные перемены и сдвижки«.
Хорошо известно, однако, что именно в условиях тюремной изоляции, многие начинают активно обращаться к религии, или её более страстно исповедовать, чем даже на свободе, и с этим также могут быть связаны изменения в поведении человека? Как отличить обычную повышенную религиозность от опасного фанатизма?
«Здесь две перспективы. Понятно, что никому нельзя запретить исповедовать его религию. И даже если речь идет о более полном, фанатичном погружении в религию, это не повод для нас вмешиваться. Мы этому препятствовать не имеем права. Но если речь заходит о том, что под вопросом оказывается безопасность других клиентов или персонала. Если начинается агитация с призывами к насилию, тогда мы обязаны принимать меры, реагировать».
Ну а если появляется такой проповедник, ведущий активную агитацию за какую-то религию? Что делать в этой ситуации? Разбивать, разобщать группу?
«Хочу заметить, что разбивать группы нам приходится довольно редко. Но если ктo-то пытается, так себя вести, мы можем перевести его в другое место. Однако такое поведение, как правило, не очень принимается другими заключенными. Люди обычно не разделяют этих идей, не хотят этого слушать, или просто хотят, чтобы их оставили в покое».
Про естественный, самоорганизованный отпор религиозным проповедникам, в местах лишения свободы, говорит Пер Вестберг. А какие методики применяются к этническим группировкам в тюремной среде?
«И здесь базовый принцип таков, что пока это не затрагивает безопасности: их самих или других клиентов, персонала, если это не отражается негативно на программе, которую они проходят, в этих случаях мы ничего не делаем. Из этих соображений, мы разделять людей не можем, до тех пор, пока это не имеет негативных последствий».
Но Вы не опасаетесь, что могут возникать какие-то комплоты, сговоры? Насколько полно вы способны контролировать частные разговоры клиентов?
«Коммуникации заключенных с внешним миром, мы имеем возможность контролировать очень тщательно. И телефонные переговоры, и с посетителями, в соответствии с законом. Но то, что касается внутренних разговоров заключенных, они могут между собой говорить. Но и здесь, я возвращаюсь к тому, что наш персонал очень тесно, плотно, работает с клиентами в отделениях и именно на этот контакт мы возлагаем надежды, если дискуссии пойдут в неверном направлении».
Большинство заключенных в местах лишения свободы в Швеции имеют одиночные жилые камеры. По словам Пера Вестберга от многоместных камер в Швеции уже практически отказались. Но что происходит с контролем за заключенными в так называемых открытых колониях, местах лишения свободы, где коммуникации между клиентами да и с внешним миром куда более свободны?
«Разница действительно огромна. У нас три класса тюремных заведений: высшего — первого режимного класса, второго класса, и самые свободные — третьего класса. И в этом третьем классе, можно свободно общаться, встречаться и тому подобное. Но весь фокус этой системы в том, что люди, попадающие в третий, самый открытый класс наших учреждений, они уже, как правило, прошли через другие режимные классы. Прежде чем они туда попадают, делается проверка их готовности к такой форме заключения. Это своего рода шлюз к жизни на свободе».
Один из тюремных имамов Швеции, выступил с предупреждением о том, что в современных тюрьмах заключенные имеют принципиально другой, более широкий доступ к информации, например через сеть интернет. И в этом он видит большую опасность. Как регулируются эти вопросы? И вновь слово Перу Вестбергу из шведского Управления пенитенциарной системой:
«Большинство наших клиентов доступа к сети не имеют. Во всяком случаи отбывающие сроки в первом режимном классе. За исключением тех случаев, когда человек учится. Тогда он может иметь доступ к отдельным, заранее определенным, проверенным сайтам. Но и в более свободных режимных классах, доступ к определенным страницам и сайтам возможен только с нашего одобрения».
На фоне распространения исламистского терроризма в мире, мы все чаще говорим именно об этой форме радикализации людей, но ведь есть и другие формы. Вот что говорит об этом Пер Вестберг:
«Радикализация, довольно широкое понятие. То есть мы можем назвать человека, ставшего более религиозным — радикализированным. Но от этого этапа еще далеко до готовности применять насилие, то есть до насильственного экстремизма. То есть, нужно разделять понятия. И радикализация, даже случившаяся в тюремной среде, не равнозначна намерению использовать насилие». «Понятно, что у нас есть также и правые, и левые экстремисты среди клиентов. И пик их притока к нам пришёлся на прошлый, 2014 год, год выборов, когда они совершили много преступлений. Ну а самая распространенная форма радикализации с которой мы сталкиваемся, это радикализация социальная. Когда преступления совершаются во имя какой-то криминальной группировки, когда люди ищут подтверждения и совершают преступные действия, чтобы войти в это бандформирования, быть принятым в эту криминальную среду».
«Именно в этой сфере мы имеем самый большой наработанный опыт. Мы всегда стремимся разорвать эти преступные связи, группировки. И делаем мы это, уже в процессе размещения, сразу после вынесения приговора. Чтобы не вышло так, что преступники попадают в одно место со своими дружками. Это мы внимательно отслеживаем».
Как сказал Пер Вестберг, в нынешнем году их персонал пройдет дополнительное обучение на предмет распознавания признаков возможной радикализации заключенных. Собираются они также внимательно изучить опыт того, что произошло в Дании и Франции, где исламистские террористы, прошли через тюрьмы, что видимо имело на них какое-то влияние. Ведь в случае с копенгагенским терактом, похоже, именно в тюрьме, преступник, из мелкого уголовника превратился в джихадиста.
