Традиционная реалистичная интерпретация российско-украинской войны обычно звучит примерно так: Запад — США, Европейский союз и НАТО — предприняли попытку расширить свое влияние в Восточной Европе и захватить контроль над Украиной и Россией. В свою очередь, российский президент Владимир Путин ответил на это, защищая жизненно важные интересы своей страны, захватив Крым, и попытался аннексировать восток Украины. Поставки Западом оружия Украине привели бы лишь к дальнейшей эскалации со стороны Путина, поскольку российских интересов на Украине гораздо больше, чем западных. Действительно, каждый виток эскалации со стороны Запада — будь то санкции или поставки оружия — всегда будет приводить к адекватному противоположному ответу со стороны России независимо от того, чего это будет стоить российской экономике, государству и обществу.
В этом рассуждении есть пять важнейших ошибок.
Во-первых, за все время, прошедшее с тех пор, как в 1991 году Украина получила независимость, не было никаких фактических доказательств того, что Запад стремится лишить Россию господствующего положения на Украине. США утратили стратегический интерес к Украине после того, как Киев в 1994 году подписал Будапештский меморандум о гарантиях безопасности и согласился отказаться от ядерного оружия. Европейский союз даже на словах никогда не проявлял интереса в том, чтобы Украина стала его членом. А НАТО не включила Украину в свой план действий по подготовке к членству в НАТО даже в 2008 году, когда всего лишь один раз произошло нечто вроде незначительного сближения НАТО с Украиной. Да, действительно, 3 апреля 2008 года на саммите в Бухаресте Североатлантический совет заявил, что «НАТО приветствует стремление Украины и Грузии к евроатлантическому партнерству и вступлению в НАТО. Сегодня мы согласились, что эти страны станут членами НАТО». Однако, как можно догадаться, первая фраза была произнесена в качестве утешительной и означала поддержку вступления Украины в НАТО, а вторая намеренно была произнесена уклончиво и ни к чему не обязывала, поскольку в ней употреблено будущее время («станут»), и она не содержит каких-либо уточняющих деталей. И вообще с 2007 года отношение Запада к Украине определяется «безразличием Украины».
Во-вторых, заявление о том, что расширение НАТО в 1999 и 2004 годах представляло собой угрозу безопасности России, ничем не обосновано. Со времени окончания холодной войны у НАТО не было достаточной целеустремленности, а члены альянса радикально сократили расходы на оборону. И неясно, каким образом «бумажный тигр» как таковой мог бы представлять собой угрозу чьей-либо безопасности. Здесь реалисты обычно говорят, что, несмотря на то, что НАТО, возможно, на самом деле не представляет собой реальную угрозу безопасности, русские воспринимают альянс как угрозу.
Согласен, но рассуждая таким образом, реалисты сами себе противоречат. Реализм предполагает рационализм, причем определенный вид рационализма, основанный на материальных фактах, который в разных странах более-менее одинаков и поддается анализу теоретиков—реалистов. Берясь рассуждать о представлениях России, реалисты принимают конструктивистское толкование интересов и тем самым нарушают свои рационалистические принципы. «Антиреалистов» вполне устраивает утверждение о том, что паранойя Путина и имперский императив заставляют его видеть врага там, где его на самом деле нет. Но если паранойя и российские имперские амбиции являются «рациональными», тогда рациональным является и мнение Гитлера о том, что евреи представляли собой смертельную угрозу безопасности Германии.
В-третьих, в собственных заявлениях Путина, оправдывающих захват Крыма, всегда подчеркивается необходимость защитить русское и русскоязычное население Украины от киевской «фашистской хунты» и вернуть России исторически русские «сакральные» территории. И если он вообще говорит о намерениях Запада, то лишь предварительно подчеркнув внутренние причины захвата земель. Реалисты не могут не учитывать собственную риторику Путина, но вместе с тем они должны объяснить, почему такой лидер-реалист, каким он считается, не должен, объясняя аннексию Крыма, открыто ссылаться на угрозу Запада. Возможно, Путин лжет или не понимает истинных «реалистичных» причин, побуждающих его к захватническим действиям. Какими бы ни были «истинные» причины его странного поведения, реалисты должны объяснить, почему рациональный лидер рационально лжет о том, о чем лгать не должен, или каким образом человек может действовать под воздействием побудительных реалистических опасений, о существовании которых он даже не подозревает.
В-четвертых, исходное положение о том, что у России на Украине гораздо больше интересов, чем у Запада, можно аргументировать только с позиций конструктивизма. Геополитически Украина находится на таком же расстоянии от Европы, как и от России, и если она важна для России в экономическом, политическом и военном отношении, то она точно так же важна и для Европы (а также для США). Но в своих критических заявлениях реалисты никогда не ограничиваются реалистичными рассуждениями. Они вместе с тем всегда упоминают тесные исторические, культурные и религиозные связи России с Украиной. Даже если не принимать во внимание факт наличия таких же тесных связей между Украиной и Западом, очевидной проблемой такого заявления является то, что в нем упоминается не суровая реальность, а сформировавшиеся в общественном сознании представления о близости стран. И здесь опять реалисты сами себе противоречат.
В-пятых, доводы против поставок оружия на Украину предполагают, что Путин будет продолжать эскалацию напряженности независимо от того, чего это ему будет стоить. Такое упрямое и неослабевающее стремление к какой-то цели — без учета возможных потерь или выгод — обычно называется фанатизмом или, возможно, психическим расстройством. В любом случае, такое поведение в реалистическом смысле этого слова рациональным назвать нельзя.
Проблема реалистической оценки ситуации на Украине отчасти носит эмпирический характер, поскольку Украина никогда не занимала особо видного места в каких-либо списках объективных (не конструктивистских!) геополитических сил, и аналитики знают об отношениях между Украиной и Россией гораздо меньше, чем должны были бы знать. Но еще сложнее дело обстоит с логикой. Реалисты хотели бы иметь возможность рассуждать в обоих направлениях — за и против рационализма в целом и в российском контексте, в частности. Логику их рассуждений можно восстановить, только если реалисты, в конечном счете, определятся, рационален Путин или нет, и будут придерживаться одного (и только одного) из этих толкований.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Реалисты не могут не учитывать собственную риторику Путина. Почему такой лидер-реалист, каким он считается, не ссылается, объясняя аннексию Крыма, на угрозу Запада? Возможно, Путин лжет или не понимает истинных «реалистичных» причин, побуждающих его к захватническим действиям. Каким образом человек может действовать под воздействием опасений, о существовании которых даже не подозревает?
