Греция против Германии — вот это сюжет! Любой сценарист в Голливуде порадовался бы такому брутальному браку: одна сторона упрекает другую в измене и воровстве, а другая отвечает с помощью старых долгов времен Второй мировой войны; сжигаются знамена и изображения федерального канцлера; злые анекдоты рассказываются про обанкротившийся юг; приезжающие с визитом политики нуждаются в усиленной полицейской охране; люди этих двух стран больше не разговаривают между собой, а иногда просто набрасываются друг на друга с кулаками. Чем же все это может закончиться?
К сожалению, речь идет не о захватывающем сценарии, а о существующей с 2008 года в Европе политической реальности — в рамках исторического объединения государств и при наличии соответствующей договорной основы, что также следует отметить. По мере того, как бурная семейная драма становится все более яростной и все менее презентабельной, ее участники, вероятно, уже не отдают себе отчета в том, насколько сильно повреждены основы их совместного проживания. Европа — сплошные руины?
Европы была построена на руинах
Когда европейская идея после 1945 года приобрела благотворный и удивительный образ, то именно руины и развалины стали ее фундаментом. Ни в каком другом месте мира не существовало так много европейской общности, как в Аушвице, где уничтожались люди почти всех европейских наречий и национальностей. Поэтому на развалинах разрушенных городов от Канн до Нюрнберга, от Роттердама до Милана нужно было раз и навсегда выбросить на свалку истории национальную борьбу всех против всех, которая с момента заката Римской империи постоянно опустошала европейский континент. В духе рейнского левобережного или габсбургского католицизма, в традиции ответственности международных социалистов, как фронт против антидемократического советского блока и с экономическим прагматизмом — именно таким образом все должно было стать лучше.
Были выбраны в высшей степени символичные крестные отцы, которых — включая самокоронованного ахенского императора франков Карла — с сегодняшней точки зрения не совсем можно считать воплощением демократов. И, тем не менее, в помпезных залах Капитолия, где были подписаны Римские договоры, а также в таких, ставших уже транснациональными местах, как Бельгия и Люксембург с их смешением языков и колебаниями между германской и римской культурами, больше не могло быть и речи об упрямых и кровавых одиночных действиях.
Католические политические ветераны и их комиссии
На смену Наполеону, Бисмарку и Гитлеру пришли такие умеренные, мудрые и прежде всего католические политические ветераны, как Аденауэр, де Голль, Де Гаспери, которые решали все межгосударственные проблемы в ходе почти неслышной работы непрозрачных комиссий. Ночные обсуждения молочных квот, гор масла, разрешений на вылов рыбы стали такими же ритуалами новой Европы, как и привычка избавляться от опытных, но провалившихся на национальном уровне политиков и направлять их в Европейское экономическое сообщество, а позднее в Евросоюз: Есть у тебя дед — отправляй его в Европу на обед.
Тихо и медленно затягивались самые глубокие раны — в том числе даже те, которые были получены в недавнем прошлом, и при этом задачи национального суверенитета вообще не затрагивались. Решения относительно Европы принимались не открыто, а келейно, что делало излишними принципиальные дебаты и новое голосование.
100 тысяч инструкций
Этот в экономическом и правовом отношении постоянно укреплявшийся союз намеренно не получил ни своего президента, ни свою столицу, ни нормального парламента — не получил он и какой-либо имперской символики. Небольшие государства сохранили своих опереточных монархов, а в национальных парламентах, как обычно, проходили бурные дебаты, средства массовой информации занимались обычным близоруким национальным самосозерцанием, а старые предрассудки сохранились в виде шуток и старых обид — однако в европейских институтах, которые никому не были известны и в которых, тем более, никто толком не разбирался, анонимный аппарат чиновников пережевал и переварил тысячелетние границы, вечные правопорядки, почтенные индустриальные нормы и заменил все это на хитроумным образом сплетенную политику интересов, представленную в виде 100 тысяч инструкций.
Но в какой-то момент вокруг этой фабрики компромиссов, образовавшейся на пространстве между Брюсселем, Люксембургом и Страсбургом, что-то пошло не так. Будущие историки установят, что заранее определенное слабое звено Европы появилось где-то в период между введением евро в 1998 — 2001 годах и провалившимся проектом европейской конституции в 2005 году. С помощью единой валюты и собственной конституции этот мирный и тысячелетний проект Европы должен был быть окончательно скреплен и увенчан. Но евро всего через пару лет налетел на греческую скалу, а конституция Евросоюза еще до своего принятия столкнулась с сопротивлением старых европейских государств-основателей — Франции и Голландии.
Юнкер — последний отбракованный у себя дома евро-дедушка
Прекрасно! Так можно было бы отреагировать — вполне в духе заключенного тайным образом соглашения о долгосрочном компромиссе отцов-основателей: если в целом не получится, то будем как-нибудь заниматься отдельными вопросами; и так было всегда в этой замечательным образом разобщенной, богатой и культивированной Европе. Жан-Клод Юнкер, последний в длинном ряду списанных и ненужных на своей родине европейских дедушек, объявил подобный вариант идеальным. Но после того, как основанный на общих ценностях порядок был отвергнут снизу, а сверху была введена общая валюта, сообщество мягких границ и жестких сердец перестало на самом деле быть единым. И если общий рынок Евросоюза действовал, как ядерный синтез несовместимого, то евро сделал из него общественную центрифугу.
Но вот что еще хуже: демократические дефициты этих мероприятий, с которым люди раньше молча мирились под влиянием преимуществ в области рынка и свободы передвижений, теперь воспринимаются все больше как невыносимые. Только один пример: тот факт, что так называемая тройка со своим контролем в области финансовых балансов принимает решение как о выживании греческого нижнего класса, так и о гарантиях для немецких пенсионеров, является, по сути, запоздало понятой шуткой. Однако для политиков, перекладывающих на других решение проблем, анонимные чиновники - лучше, чем избранные депутаты или министры, которые по сути дела должны следить за всеми мерами в области экономии и обосновывать их. В черной дыре ответственности, в которой обязывающие договоры относительно бюджетных долгов, беженцев, свободы передвижения вдруг перестали действовать на пространстве от Британии до Эллады, недавно испарился, превратившись в ничто, и европейский дух.
Голоса из Афин звучат, как речи Путина
Все это уже является достаточно пугающим после счастливых десятилетий совместной экономики, совместных законов и перемешанных комиссий, а теперь еще рушатся последние бастионы межгосударственного уважения: греческие должностные лица, прежде всего премьер-министр, требуют в грубой форме от Германии значительных репараций времен Второй мировой войны, они хотят без всякого разбора выдавать паспорта исламистским террористам для поездок «в Берлин», а в случае необходимости готовы приступить и к конфискации немецкой собственности. Подобных антинемецких высказываний мы не слышали от Владимира Путина. И никогда еще общее бедствие не перевиралось более циничным образом и не превращалось в межгосударственный конфликт.
Теперь в этой стране, наверное, следует обратиться к традиционным методам дипломатии: вызов греческого посла, правительственное заявление и парламентские дебаты в Берлине, ответные меры, открытые подсчеты и сведение балансов, а также оправдание немецкой точки зрения. Неправильно! Именно такая, основанная на национальном интересе политика, проведения которой каждый гражданин вправе ожидать от избранных им должностных лиц, была, кажется, без лишнего шума сведена на нет в результате разного рода блокирований и лавирований внутри Евросоюза: никаких дебатов, никаких жалоб в международные суды, никаких разбирательств. Но если в настоящее время в отношениях между государствами царит ненависть и молчание, то в таком случае можно считать, что европейская общность уже не существует. И на какой общности в таком случае еще может зиждиться вся эта конструкция?
Коль был вынужден вводить евро, как диктатор
В том же духе уже не только греки задают себе вопросы о том, где же были европейские институты при введении евро? Существовал ли штаб в высотном здании Бундесбанка, который мог бы обнаружить фальсификацию Афинами балансовых данных? И чем в таком случае занимались десятки дипломатов в немецком посольстве в Афинах в свое рабочее время, когда в Берлин не поступали никакие данные об Элладе как о совершенно ненадежном финансовом партнере? Или греческую ложь легче было скрыть в известном своей непрозрачностью болоте европейского закулисного процесса принятия компромиссных решений?
Последствия могут оказаться фатальными, поскольку перечисленные проблемы теперь стали вопросами выживания и прочно закрепились в верхней части повестки дня. Вспоминаются слова Гельмута Коля, сказанные им в 2002 году, о том, что ему пришлось, «как диктатору», вводить евро. На самом деле при диктатуре у граждан нет права на получение объяснений со стороны правительства, когда другая нация собирается потребовать от их государства выплатить репарации в размере 369 миллиардов евро, когда их материальным средствам угрожает конфискация, а еще им обещают терпимо относиться к террористическим актам. Так глубоко Европа погрузилась уже в обыденную жизнь, и так мало сегодня значит патетических дух Римских договоров. И что это за единство, когда уже нет единого мнения ни по одному из вопросов? А честному разводу интересов и кошельков сегодня мешает опутанное договорами совместное проживание в браке с его ударами ниже пояса? В таком случае у Европы существует значительно больше сложностей, чем временная проблема легитимации.
Там, где все кажется серым, процветает ностальгия
Выборы в Европейский Парламент, проходившие прошлой весной, позволили более или менее сомнительным правоэкстремистским и леворадикальным партиям набрать рекордное количество голосов и получить немало мест в Европарламенте. Может быть, кто-то считает это неожиданным? Очевидно, что миллионы европейцев сегодня намного более склонны считать гарантом правопорядка национальные государства, чем существующее скользкое объединение государств. В том месте, где настоящее и будущее все больше представляются в сером цвете, естественно, процветает ностальгия. Как раз образование подобного национального неопатриотизма и должно было предотвратить объединение отдельных государств, которые в своей истории, действительно, не могли особо похвастаться достижениями в области сохранения мира, тогда как более значительные общие интересы должны были позволить преодолеть губительный национальный покер. Однако мы не слышим на этот счет слов Ангелы Меркель, не проводятся специальные дебаты в Бундестаге, а спасители евро не предлагают никаких инициатив по спасению Европы. Таким образом союз государства превращается в лоскутный ковер, под который заметаются великие национальные заблуждения.
Убитые люди и разрушения в сегодняшней Украине, надолго выведенные из употребления земли и случаи геноцида в разрушенной Югославии ясно показывают, куда может привести тлеющая ненависть в непрочном объединении. Нобелевская премия мира, присужденная Евросоюзу в 2012 году, была наиболее обоснованной наградой всех времен, а институты в Брюсселе и в Страсбурге напоминают об этом торжественном дне с помощью самовосхваления в форме плакатов на всех официальных языках: ваш мир, your peace, vostra pace... Если все и дальше будет происходить так же грубо и непрозрачно, то от этого трогательного пафоса почти ничего не останется. Прогресс Европы не смогут остановить ни бык, ни осел — разве не Эрих Хонеккер предсказал нечто подобное?
Не прошло и 70 лет после подписания Римских договоров, а в Европе уже подрастает поколение, которое воспринимает этот большой проект как фарс, как провал и как игру кукловодов — и его представители должны мириться со все новыми недостатками в виде долгов, экономии и оскорблений. А если люди и замечают, какие катастрофы подстерегают их по ту сторону этого все еще довольно ухабистого совместного проживания, то следует признать: уже слишком поздно.
