Он всегда играл ключевую роль, но затем несколько отодвинулся в тень после войны и теперь вновь выходит на первый план. Вопрос границ сейчас опять звучит во всех международных новостях, от Ближнего Востока до черной Африки, от Украины до Ливии. Он слово чертик, вырвавшийся, наконец, из табакерки, куда его засадило окончание холодной войны.
В те годы неприкосновенность границ рассматривалась всеми как нерушимый принцип международного права. Все дело в том, что никому не хотелось вновь пережить порожденную немецким экспансионизмом трагедию, и что в мире тогда существовала единственная настоящая граница: идеологическая граница вокруг советского блока, изменить которую можно было лишь ценой апокалипсиса.
Но затем берлинская стена рухнула, СССР развалился на части, а у России больше не было средств, чтобы отстоять хоть какую-то сферу влияния. И США перестало волновать то, что могло произойти в не представляющих для них (как им казалось) стратегического значения странах, даже тех, что расположены в непосредственной близости. Именно так Латинская Америка смогла сдвинуться влево без хоть сколько-нибудь существенной реакции со стороны Вашингтона. И именно потому Россия почти ничего не сделала, чтобы помешать отдалиться тем странам, которые были частью ее империи еще задолго до того, как стали советскими республиками.
В последовавшее за окончанием холодной войны десятилетие неприкосновенность границ сохраняла все тот же священный статус, и всем казалось немыслимым, что границы государств бывших СССР и Югославии могли хоть как-то отличаться от их внутренних рубежей в рамках развалившихся на части союзов. Так было так вплоть до независимости Косова, когда принцип неприкосновенности границ столкнулся лоб в лоб с национальными устремлениями албанских жителей этой некогда сербской территории. Поэтому... Добро пожаловать в древнюю историю. В то, что определило ее еще задолго до самоутверждения народов. Ведь что вообще такое граница?
Это предел культурного, экономического, религиозного и военного влияния какой-либо нации. Это оборонительная и разграничительная линия, которая постоянно менялась на протяжении истории в зависимости от имперских аппетитов и соотношения сил между соседями.
Как только Россия обрела достаточно сил, чтобы попытаться загладить потерю вековых завоеваний, она взяла под прицел Грузию и забрала у нее земли, а затем наложила руку на Крым и устроила отделение Восточной Украины. Старые линии раскола в современной Ливии вновь вышли на первый план, как только она избавилась от диктатора. От Мали до Нигерии, от Центральноафриканской Республики до Кот-д’Ивуара — повсюду всплывают доколониальные границы африканских народов (причем зачастую с окраской радикального исламизма), которые бросают вызов установленным колонизационным процессом рубежам. Наконец, на Ближнем Востоке после иракской авантюры США и урагана арабской весны пытаются перечертить карты два главных исламских течения.
Находящийся в меньшинстве шиизм намеревается избавиться от статуса изгоя при поддержке своего главного защитника Ирана. Представляющий же большинство суннизм не желает ни в чем уступать этим ведомым бывшей Персией еретикам. Запад же оказался застигнут врасплох, причем сразу на трех фронтах: африканском, европейском и ближневосточном. Все дело в том, что вопрос границ уже долго не вставал перед ним, что американцы уверены в своих рубежах, и что европейцы вообще начинают отказываться от них.
Запад, разумеется, не хочет, чтобы имперская ностальгия России породила новые войны в Европе, или чтобы радикальный исламизм одержал победу на Ближнем Востоке. Но как именно развал Ливии и Нигерии, раскол Украины или усиление шиизма могут угрожать его интересам?
Ответ настолько неочевиден, что европейцы и американцы приняли разные решения. Первые делают ставку на стабильность Африки (ведь они находятся от нее буквально на другом берегу), тогда как вторые умывают руки. Американцы пытаются разыграть карту Ирана, который, как им кажется, способен обеспечить стабильность на Ближнем Востоке лучше Саудовской Аравии. Европейцы же поддерживают суннитов, потому что не хотят, чтобы в столь близком к ним регионе был всего один хозяин, то есть Иран. Американцы занимают по России намного более жесткую позицию, чем европейцы, потому что их экономические интересы там крайне малы, они не хотят конкуренции со стороны России на международной арене и заинтересованы в стабильности Азии куда больше, чем в благополучии Европы.
Порожденный новыми пограничными спорами региональный хаос влечет за собой хаос мировой, в котором трансатлантическая связь будет становиться слабее, а Европе будет нужно заявить о себе как о державе на фоне растущих угроз на ее восточных и южных рубежах.