Все кругом розовое. Стены выкрашены розовой краской. Каталог — из белой бумаги. Как и служащие декорацией прутья тюремной решетки. И даже «Управление культуры», главный экспонат всей выставки (собранный из картона танк), тоже представлено в розовом цвете.
«Я выбрал розовый, потому что это цвет Коммунистической партии», — говорит художник Кейси Вонг. Мы встречаемся с ним 12 марта в Гонконге накануне официального открытия его экспозиции. Теперь он с саркастической усмешкой ждет моей смущенной реакции:
«Но разве цвет Компартии не должен быть красным?»
Кейси Вонг улыбается (с его лица вообще не сходит улыбка): «Здесь в Гонконге у нас более мягкий вариант китайской Компартии. Они предлагают нам «коммунизм-лайт». Поэтому я считаю, что тут коммунизм розовый».
Кейси Вонг — это по-своему уникальный гонконгский художник. Сейчас настал его звездный час, все СМИ только и говорят о нем на фоне проходящей на этой неделе ежегодной ярмарки современного искусства Art Basel Hong Kong, куда съезжаются критики, покупатели и ценители со всего мира.
Сейчас в Гонконге выставлены произведения Вонга: главным образом, это видео и инсталляции. Они повествуют о промывании мозга, лжи Коммунистической партии и вторжении коммунистов в Гонконг. «Все это метафоры для описания «плохиша» — то есть коммунизма, который неизбежно подступает к нашему городу», — объясняет художник.
Кейси Вонг уже давно заслужил репутацию мастера хепенингов и «протестного искусства», стал завсегдатаем всех городских демонстраций. Кроме того, он стал одним из основателей Umbrella Movement Art Preservation, то есть ассоциации по защите произведений искусства, которые были созданы во время «революции зонтиков» (студенческое демократическое движение осени 2014 года).
«Я горжусь тем, что я — житель Гонконга. Тут не Китай. Если бы я устроил такую выставку в Пекине, меня бы отправили за решетку. Однако мы прекрасно ощущаем давление Пекина, который хочет покончить со свободой слова и ослабить протестное движение. Поэтому мы боремся с абсурдом», — говорит Вонг. Его экспозиция, которая проходит в Гонконге со 2 по 28 марта, называется «Искусство протеста. Сопротивление абсурду».
Ужесточение позиции режима по культуре
Абсурдность китайской коммунистической пропаганды принимает за последние месяцы новые формы. Пекин наращивает давление на художников и интеллектуалов. Такое ужесточение позиции режима наблюдается после решения китайского лидера Си Цзиньпина поставить культуру и мягкую силу в число приоритетов. Вообще, забавно видеть, как это изобретенное в американских военных и дипломатических кругах выражение было подхвачено китайской компартией.
Партийный аппарат, китайское правительство и их бесчисленные подручные отныне делают все для борьбы с «пагубным» культурным влиянием Запада. Недавно китайский министр образования Юань Гуйжэнь обрушился с критикой на некие иностранные силы, которые подрывают единство Китая. Как пишет The South China Morning Post, он намеревается отправить под цензуру все школьные учебники, в которых говорится о западных ценностях, таких как права человека, правовое государство, гражданское общество и конституционный строй. Кроме того, намеревается он запретить и критику компартии в школе.
Что касается университетов (на этот счет власти даже составили специальный доклад, который обнародовало в прошлом месяце государственное информагентство «Синьхуа»), там нужно дать отпор «вредоносному влиянию Запада» и следовать образовательному курсу в «строгих марксистских традициях».
Если отбросить в сторону анекдотизм (Маркс сам жил на Западе) и лицемерность (дочь Си Цзиньпина учится в Гарварде) этой политики, происходящее, как ни парадоксально, свидетельствует об идеологической слабости китайской компартии и сокращении ее влияния на интеллектуальную жизнь в самом Китае (если верить гонконгским экспертам). «Она ощущает внутреннюю угрозу и поэтому ужесточает цензуру», — говорит один гонконгский ученый, который предпочел не называть своего имени из опасения партийных репрессий.
Обработанные художники
Но под прицелом оказались не только учителя и преподаватели: художники тоже удостоились особого внимания режима. В октябре прошлого года глава государства Си Цзиньпин произнес широко растиражированную в Пекине речь, в которой призвал писателей и представителей прочих творческих профессий прочно «стоять на земле», работать на благо «простых граждан» и избавиться от «нежелательной эстетики». Кроме того, он посоветовал им избегать чрезмерной зависимости от рынка, чтобы не растерять «жизнеспособность». Иначе говоря, это открытый выпад в сторону американской индустрии культуры.
Что еще удивительнее, китайский лидер взял за пример блогера Жу Сяопина, молодого коммунистического националиста (он сам не писатель и не художник), который просто повторяет официальную антизападную пропаганду или даже расширяет ее ворохом ничем не подтвержденных слухов. Си Цзиньпин по-своему возвращается к некой форме культурного маоизма, который поставил все культурное творчество страны под строгий контроль Коммунистической партии.
В этой мировой культурной войне находит применение и другое оружие: институты Конфуция. Первый был открыт в Сеуле в 2004 году, и с тех пор проект серьезно набрал обороты, распространившись по всему миру, наподобие Британского совета и Института Гете. Сегодня речь идет о почти 500 институтах в сотне стран (в том числе и США) с общим ежегодным бюджетом в 278 миллионов долларов. К этому добавляется около тысячи куда более скромных по масштабам школьных программ, которые подразумевают преподавание китайского языка в учреждениях-партнерах во множестве стран.
Как бы то ни было, деньги — еще не все, и институты Конфуция не снискали особого успеха почти нигде в западных государствах (в Африке и Азии их дела обстоят ощутимо лучше).
Так, например, во Франции этот лингвистический центр представляет собой инструмент пропаганды китайской Компартии, который работает с нарушением основополагающих для французской университетской системы правил плюрализма и свободы слова. Образовательные программы, в которых полностью игнорируются события на площади Тяньаньмэнь и искажаются факты о Тибете и Тайване, не лучшим образом соответствует пожеланиям французских студентов, даже если те искренне горят желанием выучить язык. Без особой заметности и активной культурной работы парижский Институт Конфуция может привлечь лишь уже обработанную публику: обычно это дети живущих во Франции китайцев, которые могут за небольшие деньги обогатить знания языка.
Кино
Другим весьма относительным успехом китайской культурной модели стало кино. У себя на родне оно пользуется поистине беспрецедентной популярностью. В феврале 2015 года национальные киносборы впервые обошли американские с показателем в 650 миллионов долларов (4,7 миллиарда долларов за весь 2014 год). Сейчас в Китае каждый день открывается полтора десятка новых кинозалов.
Как бы то ни было, подобные ошеломительные сборы представляют собой результат жесткой цензуры и квот: во время недавних новогодних праздников (в Китае это 19 февраля) из кинотеатров убрали все американские картины и заменили их блокбастерами местного разлива.
Которые, кстати говоря, не снискали особых лавров за границей. Единственным успешным фильмом о Китае за последние годы стал «Кунг-фу панда» (сочетание символического национального спорта и животного), но ведь его создала американская студия Dreamworks Animation! Китаю так и не удалось выпустить ни одного блокбастера мирового уровня. Как, собственно, и ни единого музыкального хита (что вызывает особое расстройство на фоне всемирного успеха Gangnam Style корейца Psy).
Красная книжка Си Цзиньпина
Но есть тут и кое-что посерьезней: культ личности. Со времен Мао и, в некотором роде, Дэна Сяопина в Китае еще не было такого подъема «персонализированного патриотизма», как выразился один гонконгский специалист. Сейчас на «папу Ци», как его теперь называют, обрушивается целая волна похвальбы (она выглядит настоящим анахронизмом в Китае 2015 года).
Так, недавно получила широчайшее распространение книга с «мыслями» Си Цзиньпина. Всего тираж составил почти 17 миллионов экземпляров на восьми языках (их как продавали, так и раздавали бесплатно). Мне в Гонконге удалось заполучить эту книгу, которая, как утверждает пресса, выделяется непревзойденным талантом. На самом же деле она представляет собой скромный, чтобы не сказать банальный сборник выступлений, интервью, инструкций и прочей переписки китайского лидера на 515 страницах.
Книга — всего лишь часть прекрасно отлаженной пропагандистской машины, которая стремится представить его добродетельным мужем, мудрым мыслителем и, разумеется, неподкупным руководителем. Официальная партийная газета «Жэньминь жибао» описывает Си Цзиньпина одновременно достойным звания «супермена» лидером и совершенно обычным человеком, отцом семейства, который (немаловажная для его статуса деталь!) сам носит свой зонтик.
Многое говорят и песни во славу этому герою, «который не боится пойти против тигров, хоть те и так сильны». Как пишет The New York Times, по мотивам жизни Си Цзиньпина даже поставили мюзикл.
Наблюдающие за процессом растущей персонализации китайской власти специалисты Гонконгского университета отмечают, что имя Си Цзиньпина появляется в партийных изданиях в среднем вдвое чаще, чем его предшественника Ху Цзиньтао.
Такая растущая персонализация вовсе не отменяет радикализации системы. Си Цзиньпин жесткий, а вовсе не умеренный или либеральный политик. Некоторые говорят даже о процессе «путинизации», недооценивать который было бы ошибкой.
Так, например, Си Цзиньпин играет мускулами по вопросам Гонконга и Тайваня и выступает против любых форм автономизации (после возвращения Китаю в 1997 году Гонконг все еще остается на «особом управлении», тогда как Тайвань — независимое государство, и намерен им оставаться).
В целом, Си Цзиньпин стремится вернуть былое величие Китая и сформировать так называемую «китайскую мечту» (перекликается со знаменитой «американской мечтой»). Для этого требуется исправление ошибок системы. Кроме того, новый лидер беспощадно борется с коррупцией. Эта внутренняя война всячески популяризируется и даже принимает популистский оборот: китайцам явно по вкусу, что сильные мира сего тоже подсудны. Тем не менее, гонконгские специалисты высказывают сомнения насчет искренности это антикоррупционной кампании, которая по факту направлена против внутренних противников клана Си Цзиньпина и призвана укрепить его легитимность.
В любом случае, никто не верит, что в Китае можно на самом деле эффективно бороться с коррупцией, не трогая ее причин: центральной роли партии, коммунистической номенклатуры, хрупкости правового государства, отсутствия свободы слова и прессы. И без свободного интернета.
Baidu вместо Google, Weibo в роли Twitter
В сети китайская культурная война сейчас идет на спад. Китай — единственная страна в мире, которая создала не только свою собственную внутреннюю сеть, где, разумеется, свирепствует цензура, но и «другой» интернет, единственную альтернативу перед лицом мощи США.
В этой связи он клонировал крупнейшие американские ресурсы, следуя логике цензуры и экономического патриотизма. Так, китайцы ведут поиск не в Google, а в Baidu, выкладывают видео не на YouTube, а на Youku, общаются не по WhatsApp, а Weixin и WeChat, пишут о себе в Renren вместо Facebook и выкладывают сообщения не в Twitter, а Weibos, где их максимальный размер тоже ограничен 140 иероглифами.
Чтобы добавить централизованности в уже итак хорошо отлаженную цифровую систему, Пекин недавно создал своеобразное управление по интернету. Во главе контрольного, чтобы не сказать пропагандистского аппарата стоит Лю Вэй, новый надзиратель всей цифровой сферы Китая.
Но не мешает ли этот растущий контроль развитию экономики страны? В этом-то и весь вопрос. Премьер Ли Кэцян недавно дал старт раскрученной в СМИ стратегии «Интернет плюс», которая призвана вдохнуть дух инициативы в стартапы и произвести трансформации в целых отраслях традиционной китайской экономики.
На фоне замедления экономического роста (оно особенно заметно в традиционно лидирующих секторах тяжелой промышленности, инфраструктуры и недвижимости) Пекин незаметно меняет свой курс в экономике. Теперь он делает ставку на расширение потребления средними классами, сферу услуг и цифровые технологии.
Марксизм остался в далеком прошлом. Сегодня Китай представляет собой ультракапиталистическое государство, несмотря на «социалистическую рыночную экономику» или, как еще говорят, «государственный капитализм». Если подумать, сочетание действительно выглядит весьма экстравагантно: рыночная, динамичная и даже дикая экономика, ориентированные на внутреннее потребление небольшие независимые предприятия, крупные международные компании в условиях жесткой конкуренции, закрытая патриотическая экономическая система (соперничества ключевых национальных предприятий это не касается) и ленинистская программа госзакупок сверху, которая формирует тотальный политический контроль. Все это лежит в основе так называемого китайского чуда.
Все это развивается вопреки правилам международной торговли, которые официально были признаны Китаем после его вступления в ВТО в 2001 году. Касается наплевательское отношение также и брендов, патентов и авторских прав. На этой неделе на черном рынке Шэньчжэня, Кантона и Гонконга появились копии Apple Watch за куда меньше деньги, чем оригинал и даже еще до его официального выхода в продажу в США.
Однако есть у этих успехов под патриотическим щитом и обратная сторона. Китаю остро не достает инициативы и инноваций: в огромной стране меньше стартапов, чем даже в маленьком Израиле! Сложно идти на острие инноваций, если у вас нет доступа к иностранным информационным, экономическим и научным ресурсам: все они запрещены цензурой в Китае. Китайским компаниям сложно заявить о себе на мировом рынке и даже попросту поддерживать связь с иностранными филиалами из-за несовместимости сервисов электронной почты и социальных сетей.
«Не стоит недооценивать инновационные возможности Китая. У нас проводятся дискуссии и эксперименты. Мы видим, что работает, а что нет. Мы весьма прагматичны. Сегодня в Китае все делается по заветам Шумпетера», — утверждает Лок Сан Хо, пользующийся репутацией сторонника Пекина завкафедры экономики гонконгского Университета Лингмана. По его словам, «творческое разрушение» Шумпетера является одним из составляющих новой китайской экономической модели.
В то же время многие экономисты и эксперты по интернету полагают, что Китай не сможет и дальше играть ключевую роль в международной цифровой сфере при сохранении изолирующей его от остального мира системы. Особенно с учетом того, что вместо либерализации определенных внеполитических ниш и прагматической открытости в стратегических областях наблюдается совершенно противоположный процесс: в нынешнем постсноуденовском мире Китай лишь наращивает контроль над интернетом, а не смягчает его. Сейчас в китайском парламенте в рамках нового антитеррористического закона обсуждается целый ряд технических мер вроде обязательства о локализации данных, передачи исходного кода и запрета шифрования.
Формирование пропекинской политической машины
В Гонконге противоречия китайской системы, как и всегда, заметней всего. Город, о чем тут, постоянно напоминают, является мостом между Китаем и Западом. Здесь есть доступ к западному и континентальному интернету, сосуществуют Google и Baidu. Недавно тут открыл представительство Twitter. Здесь можно без ограничений смотреть любые американские фильмы и легко купить любые запрещенные Пекином книги. Здесь каждый год вспоминают о трагедии на площади Тяньаньмэнь. Некоторые галереи проводят выставки даже самых скандальных художников, демонстрируя тем самым уникальную в своем роде культурную силу.
Однако и тут Пекин развернул беспрецедентное по масштабам культурное наступление.
Местный преподаватель Саймон Шен готовится к принятию режимом мер против гонконгского интернета и введению пока еще почти несуществующей тут цензуры.
Включает в себя эта стратегия и усиление государственного контроля в образовании: введение «патриотического воспитания», чистка школьных программ с приоритетной ролью севернокитайского языка вместо традиционно распространенного тут кантонского. Кроме того, компартия организует и финансирует искусственное «гражданское общество», чтобы заставить всех поверить, что ее сторонников в Гонконге большинство. «Речь идет о формировании так называемой “политической машины”», — объясняет местный преподаватель Эдмунд Чен.
Параллельно с этим режим берет под контроль независимую прессу и издательства, используя то же оружие, что и Россия: экономику. Был разработан ловкий политический курс, который жонглирует средствами распределения субсидий, рекламными ресурсами и законом о защите авторских прав для усиления контроля. «Это долгосрочная политика мягкой силы, хотя ничего особенно мягкого в ней нет», — полагает Эдмунд Чен.
Иначе говоря, Китай прекрасно понял значимость «мягкой силы», но хочет применять ее по-своему, то есть методами «жесткой силы», принуждением. «Стратегия Китая в том, чтобы использовать жесткую силу для продвижения мягкой», — делает вывод Саймон Шен.
Гонконг пока еще — единственное подходящее место для художников, которые не хотят поступаться свободой и протестным настроем.
Кейси Вонг может спокойно позировать на своем розовом танке, не боясь задержания. Однако разворачивающееся в культурной и идеологической сфере сражение выходит далеко за рамки гонконгской арены. Пекин систематически подминает все это под себя и, наверное, еще какое-то время будет мириться с островком свободы. Но это свобода взаймы.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Абсурдность китайской пропаганды принимает за последние месяцы новые формы. Пекин наращивает давление на художников и интеллектуалов. Такое ужесточение позиции режима наблюдается после решения китайского лидера поставить культуру и мягкую силу в число приоритетов. Забавно видеть, как это изобретенное в американских военных и дипломатических кругах выражение было подхвачено китайской компартией.
