Карин Байер, поставившая «Дядю Ваню» на сцене Гамбургского драматического театра, убеждена в том, что Чехов актуален сегодня как никогда.
«... Леса украшают землю ... они учат человека понимать прекрасное и внушают ему величавое настроение. Леса смягчают суровый климат. В странах, где мягкий климат, меньше тратится сил на борьбу с природой, и потому там мягче и нежнее человек; там люди красивы, гибки, легко возбудимы, речь их изящна, движения грациозны. У них процветают науки и искусства, философия их не мрачна, отношения к женщине полны изящного благородства». Это, заметьте, не цитата из выступления любящего красивые фразы докладчика на конференции ООН по изменению климата. Это Чехов. Да-да, Антон Павлович. Это «Дядя Ваня», пьеса, завершенная классиком русской литературы в далеком 1896 году.
Судьбой лесов озабочены врач Михаил Львович Астров, частый гость усадьбы, делами которой управляет дядя Ваня, и безответно влюбленная в доктора племянница дяди Вани по имени Соня. Именно «экологичность» пьесы и определила акценты в ее постановке на сцене Гамбургского драматического театра. В этом сезоне все новые спектакли прославленного коллектива так или иначе посвящены судьбе будущих поколений и охране окружающей среды.
Современность Чехова
«Какой мир мы оставляем нашим потомкам? — задается вопросом режиссер спектакля и худрук театра Карин Байер (Karin Beier). — Мне кажется, то общество, которое описывает Чехов в своей пьесе, очень схоже с нашим сегодняшним обществом. Эти люди не готовы совершать поступки, делать что-то для того, чтобы жизнь стала лучше. При этом они знают о существовании проблем, говорят о них, обсуждают сложные вопросы, но никто не находит в себе сил для совершения каких-то активных действий. С нами сегодня происходит нечто подобное. Мы обладаем огромной базой знаний относительно того, как себя вести, что делать, но мы неинициативны, каждый занят поиском своего места в мире».
Вся сцена засыпана землей. Правая и левая часть соединены узким деревянным мостом, на котором проживают жизнь герои пьесы. «Это такой апокалиптический ландшафт и островок спасения посреди тонущего в болоте общества, — поясняет сценографию режиссер-постановщик. — Мир, по словам чеховского Астрова, катится в тартарары и делает все для ускорения процесса собственного увядания».
Чехова Карин Байер видит вне российского контекста: ее дядя Ваня мог бы быть исландцем или, скажем, испанцем. Человек, разочаровавшийся в прежних идеалах, безответно влюбленный, не знает, куда себя применить, обижается, словно подросток, и даже стреляет в соперника. Он далек от зрелых решений и поступков. Для обретения нового смысла жизни ему необходим некий толчок: что-то должно случиться, большое и важное. Но пока он мучает себя и других, беснуясь в тоске ожидания. «Речь идет о времени предстоящих перемен, — отмечает режиссер гамбургского „Дяди Вани“ Карин Байер. — В пьесе описывается общество, на смену которому должно прийти что-то новое. И это общество осознает тот факт, что конец уже близок. Оно способно на анализ и трезвую самооценку».
Дядя Ваня — мужчина полноватый, вялый и бесформенный, но громкий и уверенный в себе настолько, что волочится за чужими женами. Он — не мягкий и скромный русский интеллигент, а довольно наглый детина-недоросль, обиженный на весь мир. А знает ли он, чего ему надо на самом деле? Готов ли он на решительные поступки? «Человек, отдельный индивид, предпочитает перекладывать ответственность на других. Именно эту пассивность и критикует Чехов в своих пьесах, — рассуждает гамбургский режиссер. — Мне кажется, главное — научиться нести ответственность за свои поступки. Без этого невозможна демократия. Темы, затронутые Чеховым, весьма современны».
Кучка людей, передвигающаяся по мосту взад-вперед, иногда танцующая и музицирующая, много пьющая и спящая, беспрерывно рассуждает о жизни, мало что делая и совершенно ничего не производя. Лишь Соня, племянница дяди Вани, пытается убедить общественность в пользе и необходимости труда, да доктор Астров порой решается поразмыслить о красоте лесов: «Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее».
Чехов и немцы
Пожалуй, ни одного другого ненемецкого автора, исключая разве что Шекспира, в Германии так часто не ставят, как Чехова. Подобраться к нему пытаются как маститые, так и начинающие. Карин Байер — режиссер, исключительно трепетно относящийся к изначальному материалу. Отдавая дань актуальности Чехова, она не пытается искусственно его осовременить. Нет на гамбургской сцене и традиционной, к сожалению, для немецкого театра «русскости» в виде льющейся рекой водки, тулупов с валенками и прочих стереотипов. Карин Байер видит в Чехове не «певца русской души», а художника мирового масштаба, понятного и близкого всем.
«Мне у Чехова всегда нравится и то, насколько четко психологически расписаны все действующие лица, и свойственный ему взгляд со стороны, способный увидеть и описать как единое, так и индивидуальное, — говорит худрук Гамбургского драмтеатра. — Чехов был врачом, ему свойственно было „препарировать“ своих героев. Он показывает и их смешные стороны, и их самолюбование и самовлюбленность. Кстати, нарциссизм играет огромную роль и в нашем сегодняшнем обществе. На мой взгляд, ни один другой автор не показал данную проблему так же широко, как Чехов».
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
«Какой мир мы оставляем нашим потомкам? — задается вопросом режиссер спектакля и худрук театра Карин Байер. — Мне кажется, то общество, которое описывает Чехов в своей пьесе, очень схоже с нашим сегодняшним обществом. Эти люди не готовы совершать поступки, делать что-то для того, чтобы жизнь стала лучше. Никто не находит в себе сил для совершения каких-то активных действий».
