30 мая 1941 года стал тем днем, когда Манолис Глезос (Manolis Glezos) посмеялся над Адольфом Гитлером. Он вместе со своим другом добрался до флагштока афинского Акрополя, где висел нацистский флаг со свастикой гигантских размеров. Немцы водрузили его четырьмя неделями ранее, когда оккупировали Грецию. Глезос снял ненавистное полотнище и порвал его. Так он и его друг стали героями.
В то время Глезос был бойцом сопротивления. Сегодня этот 92-летний старик является членом Европарламента от правящей греческой партии СИРИЗА. Сидя в своем брюссельском кабинете на третьем этаже здания Вилли Брандта, он рассказывает историю о своей давней борьбе с нацистами и о своей сегодняшней борьбе против немцев. У Глезоса — седые, неухоженные и растрепанные волосы, из-за чего он похож на постаревшего Че Гевару. Его морщинистое лицо несет на себе следы европейского столетия.
Вначале он сражался с итальянскими фашистами, затем взял в руки оружие, чтобы воевать с германским вермахтом, как при нацистах называли армию этой страны. Затем он боролся против греческой военной диктатуры. Его часто сажали в тюрьму. Он почти 12 лет провел за решеткой, где писал стихи. Когда его выпускали на свободу, он снова вступал в борьбу. «Та эпоха по-прежнему живет во мне», — говорит он.
Глезос знает, каково это, когда немцы стремятся к господству в Европе, и говорит, что именно это происходит сегодня. Но на сей раз, отмечает он, Грецию взяли за горло не военные, а политики и руководители бизнеса. «Немецкий капитал господствует в Европе, и ему выгодны беды и страдания Греции, — заявляет Глезос. — Но нам не нужны ваши деньги».
На его взгляд, немецкое настоящее напрямую связано с ужасным прошлым Германии, хотя Глезос подчеркивает, что он имеет в виду не народ этой страны, а ее правящие классы. Германия для него сегодня вновь стала агрессором: «Ее отношения с Грецией можно сравнить с отношениями между тираном и его рабами».
Глезос вспоминает статью Йозефа Геббельса «2000 год», в которой министр нацистской пропаганды размышляет о будущем Европы под руководством Германии. «Геббельс ошибся всего на 10 лет», — говорит Глезос, добавляя, что господство Германии началось в 2010 году во время финансового кризиса.
Долгое время мысли о нацистском прошлом Германии преследовали и мучили одних немцев, однако в последнее время к ним присоединились и другие страны Европы. Канцлер Германии Ангела Меркель с гитлеровскими усиками; идущие на югнемецкие танки — в последние недели и годы в Греции, Испании, Британии, Польше и Португалии появилась огромная волна подобных карикатур. А нацистская символика стала обязательным атрибутом демонстраций против мер жесткой экономии.
Люди даже начали говорить о «четвертом рейхе», приходящем к власти после третьего рейха Адольфа Гитлера. Это может показаться абсурдом, учитывая то, что Германия сегодня — это преуспевающая демократия без единого следа национал-социализма, и что никто на самом деле не ассоциирует Меркель с нацизмом. Но если задуматься над словом «рейх», одно из значений которого «империя», возникает мысль о том, что возможно, такое сравнение не так уж и неуместно. Это слово означает державу, центральная власть которой распространяется на многие страны и народы. Если исходить из такого определения, разве неправильно говорить о германском рейхе в экономической сфере?
Тень прошлого над сегодняшним днем
У греческого премьер-министра Алексиса Ципраса уж точно отсутствует уверенность в том, что он может проводить политику своей страны так, как ему нравится. В понедельник он направляется в Берлин, на встречу с канцлером Германии, где темой разговора станет национал-социалистическое прошлое этой страны. Греция требует от Германии выплатить ей репарации за нацистские военные преступления, совершенные против нее во время Второй мировой войны.
Конечно, эти требования во многом связаны с тем отчаянием, которое испытывает правительство, действующее пока весьма непрофессионально. Но было бы ошибкой считать, что немецкое прошлое уже неактуально. Оно снова и снова омрачает своей тенью сегодняшний день.
Против Германии некоторыми людьми выдвигаются серьезные обвинения — в Греции, в Испании, во Франции, а также в Великобритании и США. Как утверждают определенного рода политики, журналисты и экономисты, кризис евро позволил Берлину установить свое господство над Южной Европой и душить ее, навязывая ее странам свои принципы. И это несмотря на то, что экспортная политика Германии принесла ей гораздо больше выгод и прибыли от этого самого валютного кризиса, чем любой другой стране. В некоторых странах Германия обрела репутацию эгоистичного экономического оккупанта, окружившего себя мелкими государствами Северной Европы с такими же чертами характера.
С такими обвинениями выступают в основном люди, формирующие общественное мнение в странах, где уже несколько лет существует массовая безработица, и где сильно недовольство и возмущение. По этой причине и возвращаются демоны из германского прошлого. Неудивительно, что униженные требуют расплатиться по прежним долгам. Бессильные и безвластные сегодня размахивают исторической виной Германии как знаменем, устраивая шум и желая быть услышанными.
Конечно же, опросы показывают, что за рубежом немцев уважают. Но в сегодняшней Европе люди все равно сразу начинают кричать о нацизме, как только политика Германии становится для них некомфортной.
У обвинений в адрес немецкого правительства странная диалектика. Люди говорят, что Германия доминирует, но не ведет за собой. Она — гегемон, но гегемон слабый. В этой связи тоже уместно вспомнить историю. В своей вышедшей в 1987 году книге From Bismarck to Hitler (От Бисмарка до Гитлера) историк Себастьян Хаффнер (Sebastian Haffner) заявляет, что на рубеже веков Германия была очень громоздкой и трудноуправляемой. По его словам, она была слишком большой и одновременно слишком маленькой. Возможно, сегодня это тоже верно.
Как же в данный момент Германия и ее действия выглядят извне? И изнутри?
«Танковые дивизии былых времен»
Рядом с миланской биржей, недалеко от 11-метровой скульптуры среднего пальца, ставшего уникальным комментарием по поводу упадка крупного финансового капитала, находится редакция газеты Il Giornale. Там, в кабинете, где некогда работал прославленный итальянский журналист и писатель Индро Монтанелли (Indro Montanelli), сегодня сидит Витторио Фелтри (Vittorio Feltri). 71-летний Фелтри работает журналистом более полувека. Он трудился в редакции Corriere della Sera и прочих газет. В прошлом году он опубликовал замечательную книгу вместе с другим авторитетным журналистом Дженнаро Санджулиано (Gennaro Sangiuliano), который работает заместителем руководителя отдела новостей на первом канале государственной телерадиовещательной корпорации Rai. Называется она The Fourth Reich: How Germany Subdued Europe (Четвертый рейх. Как Германия подчинила себе Европу).
Сравнения с прошлым делают не только отчаявшиеся и радикализованные демонстранты. Зачастую тем же самым занимаются респектабельные интеллектуалы и граждане, не испытывающие финансовых проблем, такие как Фелтри и Санджулиано.
Авторы видят в евро средство для достижения германской цели и пишут, что общая валюта «к худу ли, к добру ли» напоминает «танковые дивизии былых времен». Они считают, что евро призвано застолбить территорию, которую будет контролировать Германия. А как насчет Федерального конституционного суда? «Звучит как оружие вермахта». Они пишут о канцлере «Меркиавелли», сидящей в своем претенциозном «Коль-изее», и говорят, что сейчас она осуществляет план, который не сумел претворить в жизнь Гитлер. Книга, говорит Фелтри, написана как полемический трактат, дабы показать «непригодность этой общей валюты, от которой выигрывает только Германия».
Взгляды Фелтри разделяют многие итальянские политики. В прошлом году бывший председатель Еврокомиссии социал-демократ Романо Проди (Romano Prodi) вызвал удивление своим очерком, опубликованным в L’Espresso. «В Германии популистские и националистические настроения прикрывает Меркель, — написал он. — Но в Брюсселе в последние годы лишь одна страна указывает направление. Германия даже посчитала возможным преподносить другим недопустимые нравственные уроки».
Если итальянский премьер-министр Маттео Ренци старательно подчеркивает свою близость к Германии, то на правом фланге слышны радикальные нотки. Эксперт по Германии Луиджи Рейтани (Luigi Reitani) заявил на конференции в конце прошлого года, что кое-кто в Италии «начал проводить связующую нить от вторжений варваров через Бисмарка и Гитлера к Меркель».
Иногда нечто подобное можно услышать во Франции. Арно Монтебур (Arnaud Montebourg), который позже займет кресло министра экономики, сказал в 2011 году: «Бисмарк объединил германские княжества, чтобы править всей Европой, и в частности, Францией. Поразительно схожим образом Ангела Меркель стремится решить свои внутренние проблемы, навязывая любимый экономический и финансовый порядок немецких консерваторов остальной Европе». Иными словами, прежняя экспансионистская политика Германии вернулась, но теперь уже в сферу экономики.
«Кровь нашего народа»
Наверное, нигде так не страшатся немецкой гегемонии в Европе, как во Франции, которая за 80 последних лет три раза была оккупирована своей соседкой, пусть даже частично. В последние годы «германофобия» резко усилилась по всему политическому спектру, от «Национального фронта» до левого крыла правящих социалистов. Отчасти цель здесь заключается в том, чтобы отвлекать внимание народа от неудач его лидеров в реализации реформ; но тем не менее, эти настроения заслуживают самого серьезного восприятия.
Французский интеллектуал левого толка Эммануэль Тодд (Emmanuel Todd) предостерегает, что Германия «все чаще проводит политику силы и скрытой экспансии». По его словам, Германия сегодня правит Европой, а в прошлом она металась между благоразумием и манией величия«. После объединения, говорит Тодд, Германия, преследуя экономические цели, взяла под свой контроль огромные территории в Восточной Европе, которая когда-то находилась под влиянием Советов.
Сидя в Афинах в здании, принадлежащем министерству культуры, заместитель министра культуры Никос Ксидакис (Nikos Xydakis), представляющий СИРИЗу, вторит этим настроениям.
«Моя страна как будто переживает последствия войны», — заявляет он. Европейская политика бережливости разрушила Грецию, говорит замминистра. «Мы потеряли четверть нашего ВВП, и четверть нашего населения осталась без работы». Далее он сказал, что Греция не просила срочные займы, но ей их навязали вместе с программой сокращения расходов. «А теперь мы расплачиваемся кровью нашего народа».
По мнению Ксидакиса, Германия в Европе стала слишком влиятельной. Эта страна, признает он, является лидером в экономическом и в политическом плане. «Но тот, кто хочет быть лидером, должен и вести себя по-лидерски», — заявляет Ксидакис. Германия, говорит он, должна проявлять больше щедрости и прекратить смотреть на более слабые страны Европы как на что-то неполноценное.
По словам замминистра, он вынужден вносить арендную плату за свой кабинет, потому что здание было продано одному фонду, чтобы Афины могли расплатиться по долгам. «Я чувствую себя как в Лейпциге или Дрездене, причем мне кажется, что сверху падают бомбы». Единственное отличие, говорит Ксидакис, это то, что сегодня бомбы закамуфлированы под меры экономии.
Его жалобы и претензии, как почти у каждого критика немецкой политики, сосредоточены на одном-единственном слове: экономия. Речь идет о политике бережливости, а в Германии это слово имеет положительное дополнительное значение. Но в странах, больше других страдающих от долгового кризиса, оно означает гнетущую политику лишений, навязанную извне. Германия сегодня экспортирует не только свои товары, она также экспортирует свои правила.
Агрессивная торговая политика?
Безусловно, товары продаются безо всякого принуждения. Европа любит немецкую продукцию, а активное сальдо внешнеторгового баланса у Берлина в 2014 году составляло более семи процентов от объема производства. Активное сальдо означает, что Германия в торговле с другими странами получает денег больше, чем тратит на их продукцию. Разница часто уходит из Германии в виде так называемого оттока капитала. Другими словами, банки Германии ссужают иностранные компании деньгами, чтобы они могли покупать немецкие товары.
С начала нового тысячелетия активное сальдо торгового баланса в Германии выросло почти в четыре раза и составляет сегодня 217 миллиардов евро. Только в торговле с Францией это превышение в 2014 году было равно 30 миллиардам евро. Даже если экспорт товаров в страны еврозоны в результате кризиса и снизился, ни у одной страны в мире нет такого огромного торгового профицита, как у Германии. Почему так? Из-за агрессивной торговой политики?
Немецкий экономист Хенрик Эндерляйн (Henrik Enderlein) не относится к догматикам, и не смотрит на мир через очки национализма. Этот профессор политэкономии из Школы государственного управления Херти в Берлине учился во Франции и США, работал в Европейском центробанке и преподавал в Гарварде. Он является советником немецких социал-демократов по вопросам экономики, а его отец был политиком в Свободной демократической партии Германии, которая позитивно настроена в отношении бизнеса. «У Германии сегодня самое большое активное сальдо торгового баланса из всех стран по очень простой причине, — говорит он. — После введения евро у нас не было выбора, кроме как стать конкурентоспособными. Но нелепо считать, будто Германия сделала это во вред другим странам».
Эндерляйн полагает, что Германия не стремилась специально к своему нынешнему положению, и что произошло это из-за структуры зоны евро. Он также считает, что отчасти в этом виноват ЕЦБ, потому что после введения в 1999 году евро базисные процентные ставки в еврозоне удерживались на уровне между тремя и четырьмя процентами. Для южноевропейских стран это была слишком низкая ставка, приведшая к быстрому подъему, стремительному росту зарплат и цен. Для Германии же эти ставки были слишком высоки, и работодатели были вынуждены сдерживать рост зарплат, чтобы их продукция была доступна по цене. На первый взгляд, такая политика не кажется агрессивной, однако южноевропейские страны жаловались, что Германия виновна в «демпинге зарплат» и в их искусственном занижении внутри страны.
Такое сопротивление увеличению зарплат привело к росту в Германии, повысило ее уверенность в себе, а в результате укрепило ее влияние. Когда Ангела Меркель едет в Брюссель, она делает это как руководитель самой сильной экономики еврозоны, намного опережающей остальных. Те политические решения, с которыми она не согласна, не проходят. Власть не такая уж и плохая вещь, если пользоваться ею разумно. Но разумно ли ею пользуется Германия?
В речи у Германии появились новые нотки. Она больше не соблюдает благородные обычаи дипломатии. На смену шепоту, предположениям и намекам пришли гневные тирады и угрозы.
Вот как звучат эти новые нотки в устах немецкого министра финансов Вольфганга Шойбле. По поводу Греции он заявил: «Страна, которая десятилетиями страдала и жила далеко не по средствам из-за некомпетентности своей элиты — не из-за Европы, Брюсселя или Берлина — а исключительно из-за некомпетентности своей элиты, медленно возвращается к реальности. А когда ответственные лица в этой стране лгут своему народу, неудивительно, что народ реагирует таким образом». Он сделал такое заявление в прошлый понедельник на мероприятии, которое устроил правоцентристский фонд имени Конрада Аденауэра.
Триумфаторство
За день до этого министр финансов Баварии Маркус Зедер (Markus Söder) выступил не менее агрессивно на немецком ток-шоу с участием греческого министра финансов Яниса Варуфакиса (Yanis Varoufakis). Он не упустил ни единой возможности похвастаться экономической и финансовой мощью Баварии.
Фолькер Каудер (Volker Kauder), возглавляющий консервативную фракцию в бундестаге, отличается особо триумфаторскими заявлениями, показывая пример новой немецкой тональности еще с 2011 года. На партийной конференции ХДС в Лейпциге Каудер заявил в ходе своего выступления: «Внезапно в Европе заговорили по-немецки». Делегатам ХДС это понравилось, но реакция в других кругах оказалась далеко не такой положительной, и сейчас Каудер говорит, что не стал бы повторять эту фразу.
Безусловно, Меркель в такой тональности не выступает никогда, по крайней мере, публично. Она намного внимательнее и осторожнее. Порой ее высказывания кажутся такими замысловатыми, что не сразу становится понятно, о чем она хочет сказать. В прошлый вторник она заявила консервативным депутатам бундестага в Берлине: «Германия обязана быть страной, которая должна испытать все средства в поисках прогресса». Она имела в виду прогресс за рубежом, в Греции.
У канцлера есть один масштабный проект, который в конечном итоге должен привести к возникновению этакого «рейха Меркель». Она не настолько сосредоточена на Европе, как ее предшественник Гельмут Коль, который хотел, чтобы Германия растворилась в Евросоюзе. Меркель в большей степени мыслит категориями суверенного государства, однако понимает, что в одиночку у Германии в мире будет мало влияния. Страны, желающие обладать весом и правом голоса, должны иметь большое население и сильную экономику. У Германии есть второе, но нет первого (если сравнивать ее с Китаем или с США), и поэтому немцам нужная густонаселенная Европа. Но это должна быть конкурентоспособная и экономически сильная Европа — и Меркель упорно над этим работает.
На начальном этапе еврокризиса она разрабатывали идеи так называемого эталонного сопоставления. Такая концепция предусматривает сравнение европейских стран по нескольким категориям по отношению к лучшему в этой категории. А лучшей часто была Германия. Таким образом планировалось создать немецкую Европу.
В борьбе против долгового кризиса в Ирландии, Испании, Португалии, на Кипре и в Греции Европа рассматривала два разных подхода. Южные страны хотели стимулировать рост за счет увеличения расходов в надежде на то, что государственные доходы увеличатся. Германия и страны Северной Европы, напротив, отдавали предпочтение сокращению расходов и структурным реформам. При таком подходе предъявлялись высокие требования к гражданам согласившихся на него стран.
Мощная в экономическом плане Германия настояла на своем. Чтобы поставить попавшие в трудное положение страны на правильный путь, то есть, на немецкий путь, Меркель привлекла к этой работе Международный валютный фонд, стремясь снять с Германии обязанность играть роль сурового надзирателя. Тем не менее, невозможно скрыть то обстоятельство, что Берлин в этом деле главный.
С самого начала кризиса другие европейские лидеры отважились на открытый протест. Бывший премьер-министр Польши Дональд Туск сказал, что у него есть «фундаментальные сомнения в методике» и спросил Меркель на саммите ЕС: «Зачем вам сеять разногласия?» Но спустя девять месяцев Меркель добилась своего, когда был принят немецкий в основном вариант «бюджетного пакта». Кроме того, лидеры ЕС договорились увязать долговые лимиты со своими национальными конституциями, дабы ввести более строгие штрафные санкции против тех, кто превышает максимально допустимый предел дефицита, а также осуществить структурные реформы по немецкому образцу, чем Германия занималась с 2003 по 2005 годы. Ныне покойный немецкий социолог Ульрих Бек (Ulrich Beck) назвал «меркиавеллизмом» то давление, которое Берлин оказывал на Европу.
«Мадам Нет»
Изменения в подходах Германии к европейской политике оказались драматическими. Гельмут Коль всеми силами старался не допускать изоляции на важных переговорах, однако Меркель практически полностью отвергла такой подход. «Я довольно одинока в ЕС, но мне это безразлично. Я права», — заявила она как-то небольшой группе советников на совещании о роли МВФ. Позднее она сказала: «Мы для Европы то, чем американцы являются для мира: нелюбимая держава-лидер».
Председатель Европарламента Мартин Шульц говорит, что во время избирательной кампании в 2014 году ему как ведущему кандидату от левоцентристов часто задавали вопрос: «Как вы можете баллотироваться на пост председателя Еврокомиссии? Ведь вы же немец». Надо сказать, что Шульц свободно владеет четырьмя языками, почти всю свою политическую карьеру провел в Брюсселе и давно уже борется за позитивные отношения между Германией и Францией. «Меня считали составной частью немецкого господства, — рассказывает он. — Есть такое ощущение, что Германия слишком сильна, но когда начинаешь задавать вопросы на эту тему, никогда не получаешь конкретный ответ».
Высокопоставленные чиновники из ведомства канцлера размышляют о том, как ситуация дошла до такой точки, и приходят к заключению, что во многом это связано с увеличением значимости государств в еврокризисе. В конце концов, только государства в состоянии оперативно мобилизовать те средства, которые необходимы для оказания срочной помощи недомогающим партнерам по зоне евро. Кроме того, чем больше отставала французская экономика, тем более мощно выглядела Германия.
Меркель иногда называют «Мадам Нет». Говорят, что когда какой-нибудь лидер ЕС заканчивает свое выступление на европейском саммите в Брюсселе, все в первую очередь смотрят на Меркель, пытаясь оценить ее реакцию.
Но при чем здесь карикатуры с гитлеровскими усами? И как можно называть Германию «четвертым рейхом»?
Нацисты называли свою Германию «третьим рейхом» в попытке связать ее с двумя предыдущими эпохами немецкого владычества. Первым рейхом была Священная Римская империя, родившаяся в средние века. Она была отнюдь не национальным государством, а территорией, которой правили в основном германские императоры, контролировавшие значительную часть Европы вплоть до Сицилии. Ей положил конец Наполеон, захвативший многие территории, когда-то принадлежавшие этой империи. По этому счету вторым рейхом был так называемый «Kaiserreich», основанный Бисмарком в 1871 году после победы над Данией, Австрией и Францией. Небольшие германские государства вскоре объединились под руководством Пруссии, и поэтому сегодня считается, что Бисмарк заложил основы современной Германии. 1 апреля она будет отмечать свою двухсотую годовщину.
Но вскоре после основания второго рейха под началом кайзера там стали распространяться опасные настроения. То было немецкое высокомерие, ощущение превосходства над другими, претензии на высшее знание и на собственное величие. Но эти настроения были тесно переплетены с малодушием и острым ощущением угрозы.
Господство над другими
Рейх Бисмарка при императоре Вильгельме II по состоянию на 1888 год был весьма странного и неудобного размера. Он был слишком велик в том плане, что являлся самым мощным государством в Европе, из-за чего Франция, Британия и Россия ощущали исходящую от него опасность. В то же время, он был слишком мал, чтобы самому править Европой. Немцам тоже приходилось вступать в альянсы — а внутренняя и внешняя логика таких альянсов была одной из главных причин для начала Первой мировой войны. Кайзеровский рейх проиграл в этой войне, и в 1918 году распался.
Гитлер считал, что его «великая Германия» достаточно велика, чтобы править Европой, но он серьезно заблуждался. Несмотря на исключительно жестокие методы ведения войны и угнетение, нацистская Германия не смогла разгромить союзников.
После падения третьего рейха казалось, что Германия уже никогда не вернется к господству в Европе. Западная Германия и Восточная Германия сначала казались условными государствами, которые более или менее добровольно подчинились своим большим братьям — США и Советскому Союзу. Они уступили господство другим.
Но у Западной Германии вскоре появился новый, на сей раз, экономический инструмент власти — немецкая марка. Поскольку экономика Западной Германии быстро развивалась, а ее государственный долг был довольно невелик, центробанк Германии в 1970-х и 1980-х годах доминировал в экономической и финансовой политике Европы. Правительства Франции, Германии и Италии пристально следили за решениями, которые принимались во Франкфурте. Незадолго до объединения Германии один высокопоставленный руководитель из администрации французского президента заявил: «Пусть у нас есть атомная бомба, но у Германии есть немецкая марка».
Франсуа Миттеран, руководивший Францией в момент падения Берлинской стены, не был сторонником воссоединения Германии. Он боялся, что немецкий колосс в самом центре Европы может вскоре снова устремиться к политическому господству. Так же считала и премьер-министр Британии Маргарет Тэтчер. В это верили и многие немцы, особенно на левом фланге политики. Писатель Гюнтер Грасс полагал, что его страна вернется к своему старому высокомерию, вновь ощутив собственное превосходство.
Тренер немецкой сборной Франц Бекенбауэр подтвердил точку зрения Грасса в 1990-е годы, когда после победы на чемпионате мира в Италии заявил: «Мы долгое время были номером один в Европе, а теперь стали номером один в мире. Теперь мы получаем игроков из Восточной Германии. Мне жаль остальной мир, но немецкая команда долгие годы будет непобедима».
В политической сфере также время от времени появлялись признаки мании величия. Канцлер Гельмут Шмидт в конце 1970-х и в начале 1980-х годов считал себя лучшим в мире экономистом. Встречаясь с американским президентом Джимми Картером, он считал, что это не встреча между большой Америкой и маленькой Германией, а встреча между большим Шмидтом и маленьким Картером — и не по причине их физических размеров. Затем в 1990-е годы появился Оскар Лафонтен, который в то время был членом СДПГ. Будучи в 1998 году министром финансов Германии, Лафонтен предпринял первое усилие по перестройке Европы в соответствии с немецкой концепцией. Он хотел гармонизировать европейские финансовые рынки и боролся за создание валютного союза, из-за чего британский таблоид Sun заподозрил, что Лафонтен это «самый опасный человек в Европе».
Слишком маленькая и нерешительная?
В конечном итоге Лафонтен потерпел неудачу, да и немецкая сборная вошла в полосу поражений, по крайней мере, до 2014 года. Более того, объединенная Германия вначале вела себя скромно и незаметно на политическом поле. Но потом появился евро, который, как надеялся Миттеран, отнимет у Германии ее «атомную бомбу». Предполагалось, что евро разрушит экономическое господство Германии, но все произошло с точностью до наоборот. Общая валюта связала воедино судьбы стран-членов еврозоны и дала Германии власть над остальными.
Вот почему «немецкий вопрос» вернулся. Так как же: новая Германия слишком велика и сильна для других европейских государств, или она слишком мала и нерешительна?
Ханс Кунднани (Hans Kundnani) возглавляет исследовательскую работу в аналитическом Европейском совете по международным отношениям (European Council on Foreign Relations), который находится в Лондоне и выступает за единую Европу. Он специализируется на внешней политике Германии и является автором известной книги об этой стране под названием The Paradox of German Power (Парадокс германской мощи). Кунднани связывает старый германский вопрос с новыми дебатами на тему роли Германии в еврозоне. Он утверждает, что сила германской экономики вкупе со взаимозависимостью стран-членов породила экономическую нестабильность, сравнимую с политической нестабильностью, характерной для эпохи Бисмарка.
По мнению Кунднани, проблема заключается не столько в том, что Германия пользуется в Европе властью гегемона, а в том, что она применяет такую власть лишь наполовину. Она сосредоточилась исключительно на себе — и возможно, она слишком мала для той роли, которую должна играть.
«Германия снова превратилась в парадокс. Она одновременно сильна и слаба — как в 19-м веке после объединения. Со стороны она кажется мощной, однако многие немцы считают ее уязвимой, — пишет Кунднани. — Она не хочет лидировать и противится объединению долгов, но в то же время стремится переделать Европу по собственному образу и подобию, чтобы сделать ее более конкурентноспособной».
«Лидировать» в данном контексте означает часто платить, и именно в таком свете смотрит на ситуацию Варуфакис. Греческий министр финансов хочет, чтобы Меркель создала нечто вроде Фонда Маршалла, как когда-то поступили США, чтобы поднять послевоенную Европу из разрухи.
Настоящий гегемон типа США, пишет Кунднани, не просто устанавливает нормы. Он также создает стимулы для тех, кем правит, чтобы они не выходили из системы. В этих целях он должен идти на краткосрочные компромиссы, чтобы обеспечить свои долгосрочные интересы.
«Похоже на империю»
Безусловно, Германия была главной сторонницей и спонсором двух первых пакетов помощи Греции, но их оказалось недостаточно. Новое греческое правительство намерено коренным образом изменить еврозону, в которой должно быть больше коллективного долга и меньше немецких правил. С ним согласны многие. «Это не валютный союз, — написала в мае 2012 года Financial Times. — Это больше похоже на империю».
Инвестор Джордж Сорос предупреждал, что Европа может расколоться на страны с профицитом торгового баланса и страны с дефицитом, заявив, что это будет германская империя посреди Европы, а ее периферия превратится в глухомань. Конечно, империя это синоним рейха.
В сегодняшнем мире, где доминируют экономические проблемы, правители и их подданные уступили свои исторические роли кредиторам и должникам. Германия это крупнейший кредитор в Европе. Кредиторы обладают властью над должниками: они рассчитывают на благодарность, и зачастую у них есть четкое представление о том, что должны делать должники, дабы вернуть когда-нибудь взятые взаймы деньги. И кредиторов обычно не любят.
Кредиторы хотят обладать властью над должниками, потому что они боятся. Боятся, что не увидят своих денег. Германия может оплатить греческие долги, но не итальянские и не испанские.
Кунднани пишет, что Германия, может, и не такая большая, чтобы навязывать правила Европе, однако она слишком маленькая, чтобы быть настоящим гегемоном. Подобно тому, как это было перед Первой мировой войной, Германия боится оказаться в окружении меньших стран. Отчасти ее опасения заключаются в том, что ЕЦБ может в конечном итоге попасть под власть южноевропейских государств, и что эта власть будет передана странам-должникам.
Германия ведет себя не как гегемон, а как «полугегемон». Такие доводы ранее приводил немецкий историк Людвиг Дехийо (Ludwig Dehio), описывая положение Германии в Европе после 1871 года. Хотя сегодня ситуация совершенно иная, бывший министр иностранных дел Польши Радослав Сикорский заявил в ноябре 2011 года в Берлине, что немецкой мощи он боится в меньшей степени, чем немецкого бездействия, и призвал Германию взять на себя роль лидера в Европе.
Кунднани отметил такую тенденцию, что немцы считают самих себя истинными жертвами еврокризиса, и что такая точка зрения диаметрально противоположна мнению стран-должников. В результате возникает агрессия, которая прослеживается в новой политической «тональности» в Германии и на страницах немецкого таблоида Bild, который без устали называет греков алчными.
Необоснованные сравнения с нацистами
Если в экономическом плане Германия во время еврокризиса доминирует в Европе, то в сфере внешней политики она остается карликом. Кульминацией такого нежелания играть значительную политическую роль стало решение Германии воздержаться в марте 2011 года при голосовании в Совете Безопасности ООН по вопросу интервенции в Ливии. Европейские партнеры типа Франции также увидели в этом отказе шаг Германии назад. В конце концов, Берлин же участвовал в косовских авиаударах и в войне в Афганистане.
На первый взгляд, призывы к Германии активнее брать на себя функции лидера, которые в последние годы раздаются во многих странах Восточной Европы, резко контрастируют с жалобами на экономическое господство немцев. Но эти вещи взаимосвязаны. Германия стремится быть экономической державой, но не военной. Ее национализм зиждется на цифрах промышленного производства и экспорта, а не на желании обладать геополитической мощью. Та же самая дилемма просматривается в той роли, которую Германия играет в украинском кризисе.
Как пишет Кунднани, для Германии «характерна странная смесь экономической напористости и военной сдержанности». Даже по одной этой причине ссылки на нацизм являются необоснованными. Речь не о насилии или расизме. Речь о деньгах. И в этом колоссальное отличие, даже если денежные вопросы вызывают дискомфорт.
Но империя все же существует, по крайней мере, в экономической сфере. Германия явно правит в еврозоне, хотя господство Берлина не является неоспоримым. Германия может оказывать огромное влияние на судьбы миллионов людей из других стран. Такая власть порождает огромную ответственность, и тем не менее, правительство и немецкие политики порой ведут себя так, будто руководят какой-то крохотной страной.
На самом деле, Германия недостаточно велика, чтобы решать проблемы всех прочих стран посредством денег. Но иногда важно демонстрировать побольше величия, проявляя время от времени щедрость. И конечно, в Европе будет намного легче продвигаться вперед, если Мюнхен и Берлин откажутся от своей новой агрессивной тональности. Власть и величие можно порой проявлять, игнорируя неуместные сравнения, или изящно их опровергая.
