Итак, у нас появилось рамочное соглашение с Ираном. Теперь нам следует ждать схода целой лавины разглагольствований о предполагаемой важности этого соглашения. Нет сомнений, что сторонники президента облачат его в мантию героя и гения тактики. Конечно, это полный абсурд.

Сейчас четверг, два часа дня, 2 апреля 2015 года, и когда я пишу эти строки, все говорит о том, что в Швейцарии достигнута рамочная договоренность, которая временно положит конец дипломатической игре «кто первым струсит». На протяжении последних дней мир завороженно следил за тем, чем закончится это переговорный марафон, хотя на самом деле не имеет особого значения, завершилась эта игра или нет. Теперь нам следует ждать схода целой лавины разглагольствований о предполагаемой важности этого соглашения, хотя это неправда. Нет сомнений, что сторонники президента облачат его в мантию героя и гения тактики. А это просто полный абсурд.

Многое в этом плане уже сделано, причем еще до прозвучавшего сегодня заявления. Здесь можно отметить прошедшую 31 марта телеконференцию госсекретаря Керри и министра энергетики Мониса с президентом, на которой президент, как известно, сказал американским переговорщикам проигнорировать конечный срок 31 марта, но четко заявить иранцам о том, что США готовы покинуть переговоры, и в этом случае все санкции останутся в силе. Извините, но полные надежд и оптимизма интерпретации такого решения, скажем, сегодняшняя статья в New York Times, абсолютно бессмысленны. Явное нежелание президента отказаться от этих все более нецелесообразных и даже нелепых переговоров напрямую противоречит поданному им сигналу о том, что он на самом деле готов уйти.

Иран просто не мог прочитать этот сигнал по-иному. Если бы высказывание «отсутствие сделки лучше, чем плохая сделка» было верно, то США должны были проявлять готовность покинуть зал переговоров на всем их протяжении. Однако то обстоятельство, что президент дал такие указания за час до окончания последнего срока, наглядно свидетельствует о том, что это не так. Более того, если американские участники переговоров идут на одну уступку за другой (а именно так и было), то возникает вопрос: где та черта, после которой хорошая сделка превращается в плохую, и после которой нам надо покидать переговоры? Ответ: скорее всего, такой черты нет.

Доказательства? 30 марта иранцы отказались от своего обещания о вывозе ядерного топлива за рубеж в Россию. Это было очень важное и содержательное обещание; но что еще важнее, в то время оно являлось критической мерой наращивания доверия, и мы воспринимали его как признак серьезных намерений Ирана заключить разумное соглашение. Отказ от этого обещания по всей справедливости должен был повлечь за собой немедленный уход США из-за стола переговоров (если такой уход как вариант действительно предусматривался). То, что президент не поднялся из-за стола и не направился к выходу, убедило иранцев в том, что будут и другие американские уступки.

Понятно, что и иранцы ехали в Швейцарию не с явной надеждой на крупные новые уступки, в частности, по времени снятия санкций. Мы увидим, чего они добились в этом плане, когда станут известны детали соглашения (если исходить из того, что они вообще станут известны). Но у меня не очень хорошее предчувствие в отношении этих нераскрытых пока деталей.

Почему? Ну, не так давно директор Национальной разведки Джеймс Клэппер (James Clapper) вычеркнул Иран и «Хезболлу» из списка террористических угроз, и в тот момент многие обозреватели не поняли в полной мере значимость этого шага. Тогда многие, как бы принижая важность прозвучавшего заявления, отмечали, что из списка официальных спонсоров терроризма их не убрали. Ах, да, и еще против Ирана продолжали действовать всевозможные санкции: часть из них ввела исполнительная ветвь власти США, часть конгресс, а часть Организация Объединенных Наций. Санкции касались разных вещей. Пожалуй, главным было несоблюдение протоколов инспекций МАГАТЭ, а еще иранская поддержка террористов. Иранские руководители наверняка уловили содержательную часть заявления Клэппера: администрация Обамы готовит почву для снятия или приостановки санкций за поддержку терроризма в рамках целого пакета по ослаблению санкционного режима, связанного с ядерными переговорами. Часть этих санкций администрация может отменить независимо от того, что думает или делает конгресс. Опять же, через день-два что-то может проясниться и в этом плане.

Несомненно, иранцы в последние месяцы привыкли к американским уступкам. Смотрите, чего они добились. Когда эти переговоры начинались, с точки зрения США и их союзников, их цель была в том, чтобы не позволить Ирану создать или сохранить ядерную инфраструктуру, имея которую, он мог бы обрести статус ядерной державы. А в последнее время они свелись к тому, чтобы обеспечить приличный промежуток времени минимум в год, исключающий прорыв к ядерному статусу. Если правительство США не отказалось от переговоров в тот момент, когда была сорвана их основная цель, то почему иранцы должны думать, что оно откажется сейчас?

Более того, идея приличного промежутка времени предполагает, что президент в случае необходимости прикажет применить силу, дабы предотвратить появление у Тегерана ядерного оружия. Он много раз говорил об этом прежде; он даже заставил сказать это Саманту Пауэр (Samantha Power) в прошлом месяце на конференции Американо-израильского комитета по общественным связям — сказать настолько прямо и четко, что ни один наделенный разумом человек не смог бы неверно истолковать смысл сделанного заявления. Но несмотря на вопиющую безалаберность нынешнего президента, который самым неслыханным образом отрекается от американской власти и от американских принципов, многие люди просто не верят в это.

Далее, если кто-то не верит, что существуют обстоятельства, в которых президент Обама применит силу против Ирана — или начнет серьезную экономическую войну, а то и поднимет на новый уровень грязные кибернетические уловки — то ценность концепции приличного промежутка времени снижается почти до нулевой отметки. А если кто-то верит, то что такие люди думают о подлинных целях и замыслах президента на этих переговорах?

Оказывается, очень многие люди считают, что президенту на самом деле безразлично, будет или нет у Ирана атомная бомба; а некоторые даже верят в то, что переговоры являются прикрытием для создания бомбы, и что такой ценой Вашингтон добьется учреждения американо-иранского партнерства в целях «стабилизации» Ближнего Востока. Так считают многие саудовцы, а теперь и многие сторонники американо-израильского альянса (как это ни странно). На самом деле, кое-кто из второго лагеря полагает, что это плата за президентское заявление от 2009 года о его желании создать определенную дистанцию между США и Израилем. Тот факт, что в середине февраля министерство обороны выборочно рассекретило документ от 1987 года, в котором сообщаются данные о ядерном арсенале Израиля, многие расценили как свидетельство поддержки такой точки зрения. Как я уже писал ранее, если мы почувствуем дурной запах от предложений о безъядерной зоне на Ближнем Востоке, то мы будем знать, что идея президента о «дистанцировании» сводится к ослаблению израильского компонента устрашения и обеспечения безопасности.

Как я уже говорил ранее, такая оценка граничит с теорией заговора. Говорить так могут те, кто с этих позиций объясняет причины, по которым американский президент считает, что ядерное распространение на Ближнем Востоке соответствует средне- и долгосрочным интересам национальной безопасности США. Очевидно, что он так не считает, а поэтому рационального объяснения этих позиций не существует.

Но есть и своего рода промежуточная оценка, в которой подтверждается предполагаемая готовность администрации если не способствовать, то позволить Ирану стать обладателем ядерного оружия, так как у нее нет сколь-либо привлекательного способа предотвратить это. Ведь несколько лет тому назад существовало мнение, что и от Северной Кореи можно добиться отказа от создания ядерного оружия по приемлемой цене, но оно не оправдалось. Администрация уже много лет утверждает, что сдерживание неприменимо в такой многовалентной стратегической обстановке, которая существует на Ближнем Востоке, и что к нему в таких условиях не может быть доверия. Однако можно себе представить некий сдвиг, который де-факто приведет к созданию сдерживания (причем сдерживания расширенного) как связки между иранским ядерным прорывом и новыми американскими усилиями по свертыванию программы Ирана. Поскольку такой ядерный прорыв будет неоднозначным — а его можно сделать таким, если США по определенным причинам будут медлить с выявлением и признанием проблемы — он создаст возможность для начала разговора в таком духе: Иран может иметь один или два ядерных заряда со средствами доставки, но если он не будет угрожать его применением, Соединенные Штаты займутся переговорами об отказе Тегерана от такого оружия, не прибегая к мерам упреждения. Даже если здесь не использовать слово «сдерживание» такая позиция сводится именно к этому.

Слова важны. Заметьте: хотя администрация настойчиво и постоянно твердит о том, что «возможны любые варианты», а также постоянно заявляет, что не позволит Ирану стать обладателем ядерного оружия, она при описании своих действий ни разу не воспользовалась словом «упреждение». Конечно, все сводится именно к этому, но произносить это слово было бы как-то очень уж по-бушевски. Если сегодня курс взят на упреждение, но слово это не произносится, то вполне можно представить себе такую ситуацию, в которой и сдерживание тоже может стать политическим курсом без открытых заявлений об этом.

Хотя кредит доверия нынешняя администрация разбазарила, есть основания поверить президенту на слово. В национальных интересах США не попасть в мышеловку распространения оружия массового уничтожения на Ближнем Востоке. Ядерная война не может быть в интересах США, как и распространение делящихся веществ в регионе, где распадаются государства, и где почти каждую неделю появляются все новые негосударственные актеры экстремистской и антиамериканской направленности. По этой причине ни один из известных мне серьезных и сведущих в этих вопросах людей не считает, что президент Обама втайне причастен к появлению у Ирана ядерного оружия.

Более того, президент на протяжении нескольких лет наглядно демонстрирует, что его по-настоящему беспокоят только две угрозы, которые могут пересекаться. Это новое террористическое нападение на американской земле, сопоставимое по масштабам с 11 сентября или еще крупнее, и распространение оружия массового уничтожения — и прежде всего, сочетание этих двух угроз.

Данные угрозы беспокоят его по той причине, что сегодня внешняя политика имеет исключительно пристрастный и узкопартийный характер. Конечно, любая администрация думает о том, чтобы внешнеполитические решения не изменили вектор ее партийного курса, но в основном все они применяли иные критерии, когда решали, что надо делать, а чего следует избегать. Но не эти ребята. Администрация Обамы в свой первый срок решила, что такие критерии во внешней политике/национальной безопасности будут иметь самые негативные политические последствия для партии. Отсюда и страсть президента к применению беспилотников в Вазиристане, отсюда вся эта чепуха насчет «глобального нуля», отсюда — до настоящего времени — серьезная обеспокоенность поведением Ирана (поскольку к концу 2009 года делать что-то с Северной Кореей было уже поздно) до такой степени, что администрация сегодня готова ликвидировать увязку между его действиями в регионе и ядерной программой.

Безусловно, важно не то, верите вы или нет, что президент применит силу против Ирана, если у него не будет иных средств в распоряжении, и не то, верю ли в это я. Важно то, верит ли в это Али Хаменеи. Убедил ли его Джеффри Фелтман (Jeffrey Feltman) во время своей секретной поездки в Иран, которая создала условия для нынешних переговоров, или не убедил? Я думаю, что этого не знает наверняка даже сам посол Фелтман. Судя по всему, верховный лидер не очень доверчивый человек.

Почему так? Как я уже говорил прежде, Иран в конечном итоге может отказаться от этой сделки, какой бы выгодной, по мнению западных обозревателей, она ни являлась для Тегерана. От сделки откажется не Рухани, и не Зариф, и произойдет это не сейчас, после появления сегодняшних новостей. Скорее, это произойдет по указанию верховного лидера где-то в конце июня — если позиция Запада по отмене санкций не рухнет окончательно. Позвольте объяснить.

С этими переговорами верховный лидер оказался в беспроигрышной ситуации. Он отправил Рухани и Зарифа в Швейцарию с указанием избавиться от санкций, не идя взамен ни на какие существенные и долгосрочные уступки. Иными словами: поезжайте и посмотрите, насколько расколот, беспомощен и слаб Запад. Если они сломаются, хорошо. Мы в таком случае прикарманим деньги и уступки, а потом откажемся от любых сдерживающих нас договорных ограничений, из которых не сможем выпутаться обманным путем. При желании мы сможем сделать это задолго до окончания десятилетнего срока. И прежде всего, когда это случится, мы снова сможем сказать то, что сказал аятолла Хомейни: «Американцы ни черта не могут сделать». Мы вытянем из них все по максимуму; у них не останется даже весомых аргументов для того, чтобы грозить нам применением силы, а уж тем более, чтобы реально ее применить. И все будут знать об этом.

Если они не сломаются, мы получим запас времени, в течение которого против нас не будут действовать какие-то серьезные ограничения. Мы покажем миру, насколько благоразумно и взвешенно себя ведем. А дома нам не придется объяснять, как мы дошли до сделок с Великим Сатаной вопреки нашей идеологии. Они в любом случае не будут на нас нападать, а мы перетерпим санкции и дождемся, когда алчность Запада в свое время заставит его сломаться.

Такая оценка означает, что Иран добровольно и искренне не согласится ни на какие ограничения своих ядерных амбиций. Поэтому, если США не откажутся полностью от своих позиций, Хаменеи не сможет согласиться на построенную на реальных взаимных уступках сделку, которая способна дать волю накопившейся, но до поры сдерживаемой энергии противодействия иранскому режиму внутри страны. Режим этот хрупок и непопулярен, и ему это известно. Он не может допустить, чтобы прекратилась демонизация США, потому что снизу появятся всевозможные требования, удовлетворить которые властям будет очень сложно. Поэтому Хаменеи нужна «победа» на переговорах, нужна сейчас и до конца июня (предположительно), иначе он может посчитать, что продолжать этот процесс слишком опасно. Если он не сможет победить, он взбрыкнет, отзовет своих переговорщиков и в этот момент обвинит США в неуважении к Ирану и в давлении на него, как будто он не равноправный участник переговорного процесса. Все это создаст очень удачную обстановку в общественном мнении Ирана, ибо Тегеран непревзойденный актер, мастерски изображающий из себя жертву.

Будет интересно посмотреть на происходящее в США. Дурной политический спектакль с участием Белого дома и конгресса с республиканским большинством станет во многом неактуален, хотя до этого он может нанести немалый вред. У республиканцев появится мысль о том, что им надо позволить иранцам пойти до конца, не делая ничего для того, чтобы отвести от США вину за неудачи. В политическом плане они такие же корыстолюбивые, как и Белый дом, поэтому не поддаться соблазну не смогут.

Об этом редко говорится в открытую, хотя надо бы, но есть здесь еще один важный аспект. Речь идет о том, что все эти переговоры основаны на наглой иранской лжи: что его ядерная программа не имеет военного предназначения. Это очень странно, когда иранцы постоянно настаивают на том, чтобы к ним относились уважительно и достойно, а сами на переговорах придерживаются явно бесчестной, а потому недостойной уважения линии. Но что есть, то есть, и администрация мирится с этим, хотя республиканцы грозят Белому дому адскими муками за его прегрешения.

Но и это тоже неважно, потому что, к худу ли, к добру ли, мерами контроля вооружений нельзя создать стратегические условия, которых не существует в действительности. Можно как-то повлиять на время и форму такой действительности, управляя впечатлениями о намерениях или искажая их, но не более того. Так как же на самом деле будет выглядеть действительность, если мы снимем розовые очки нашей зацикленности на контроле вооружений?

Первый важный факт заключается в том, что Иран уже подошел к порогу ядерной державы и не отступится от своего, даже когда наступит 30 июня, что бы ни случилось до этого времени на переговорах (кстати, тот, кто думает, что 30 июня это по-настоящему окончательный срок, глубоко заблуждается).

Второй важный факт проистекает из первого: мы уже стоим на грани распространения оружия массового уничтожения по странам региона. Эти вызывающие враждебное отношение действия серьезно усугубляются тем, что администрация, как это кажется многим, склоняется в сторону Ирана. Такое впечатление усиливается от того, что администрация развела в разные стороны проблему агрессивности Ирана в регионе и его ядерные устремления, а сама в свойственной ей манере «взаимодействует» с противниками, и в то же время унижает, устраивает разносы или игнорирует своих союзников. Короче говоря, если вся эта политика с самого начала была нацелена на недопущение худшего сценария, каким является распространение ядерного оружия в регионе, то уже сейчас видно, что она близка к провалу по причине тех неприемлемых методов, которыми ее реализуют.

И с этим ничего нельзя поделать до января 2017 года, а то и позднее. Лед тронулся, и никто уже не воспримет всерьез покаянные речи администрации. Хорошо, что Белый дом, наконец, отменил контрпродуктивный запрет на поставки некоторых систем вооружений, обещанных Египту. Конечно, на этом фоне все его прежние грозные окрики в адрес Каира выглядят очень глупо, но по крайней мере, это хотя бы какой-то шаг в правильном направлении.

Наверное, оставшиеся 20 месяцев такой политики — еще не конец света, но и особой радости она тоже не вызывает. Если нам повезет, это будет время монотонного плавания вниз по течению. Рано или поздно, при нынешней администрации или при следующей мы вернемся к тому, с чего это началось. Нам придется делать выбор: примириться с существованием ядерного Ирана, позволить некоторым другим странам заняться созданием ядерного оружия, либо применить комплекс умеренных и рискованных мер, чтобы сначала парализовать, а затем остановить эту деятельность. Когда все будет сказано и сделано, на произошедшее сегодня в Швейцарии будут смотреть как на слабый удар молотка, оставивший едва заметный след в этой стене плохих решений.