La Croix: Впервые вы поставили «Вишневый сад» в 2001 году. С чем связано решение вернуться к нему?
Лев Додин: Эта пьеса не отпускает меня. Это одно из самых проницательных произведений Чехова, у него глубокие корни в истории. Он закончил его незадолго до смерти в 1904 году, за 13 лет до октябрьской революции. Он предчувствовал конец эпохи и ощущал, что как бы решительно ни были настроены на борьбу олигархия и интеллигенция, они все равно обречены. Сейчас мы живем в точно такой же период перемен. Наше общество очень близко к тому, о котором пишет Чехов.
— В чем нынешняя постановка отличается от той, что была 14 лет назад?
— В отличие от большинства современных произведений, которые говорят со зрителем прямо, классикам свойственно держать дистанцию, в результате чего их работы воспринимаются по-разному в зависимости от момента. Мир 2010-х годов не похож на мир перестройки. «Вишневый сад» тоже меняется. В первой постановке конец был если и не радостнее, то по крайней мере лиричнее. У меня был слегка романтический взгляд на пьесу и персонажей. Я не знал, что произойдет с Россией, но мог мечтать, надеяться.
Сейчас я все еще не знаю, что ждет нас в будущем, но опасаюсь худшего. В частности из-за усиления власти денег, о которой писал Чехов. Раньше деньги были для россиян более теоретическим понятием. У большинства их не было, они их не видели. Сейчас они повсюду. Предприниматели открывают офисы во дворцах. Театры скупают бизнесмены...
— Объясняет ли это определенную ностальгию по коммунистической эпохе в России?
— Эта ностальгия вполне реальна и касается не только старших поколений. Она охватила множество молодых людей, которые забыли или не знают историю. Они мистифицируют прошлое. От их восприятия коммунистических лет бросает в дрожь. Я сам помню эти времена и знаю, что все было не так. Но когда я рассказываю им о том, чему был сам свидетелем, они мне не верят. Они говорят, что я брежу!
— Вы разбили обреченный на исчезновение «Вишневый сад» не только на сцене, но и по всему театру. Означает ли это, что его ждет такая же судьба?
— Если взглянуть на то, как государство ведет себя с театром, как, впрочем, с любым другим видом искусства, не может не возникнуть беспокойство. Оно не только ничего не предпринимает, чтобы помешать исчезновению театров, а наоборот лишь способствует этому. Культура, то есть основа цивилизации, не представляет для него интереса.
Что касается актеров, тут все больше набирает обороты одно тревожное явление: звездность. Чтобы остаться самими собой, им нужно проявить небывалую отвагу. Именно это я стараюсь им привить в Малом театре. Я понимаю, что такая подготовка и борьба — отчаянные шаги. Но они необходимы.
— Все актеры, которые играют в ваших спектаклях, окончили училище при Малом театре. Как вы с ними работаете?
— Мы образуем группу. Все они не играют в каждом моем спектакле. Они могут работать где-то еще, сниматься в кино. Но когда они тут, они должны обязательно присутствовать на всех репетициях. Они говорят о себе, своей жизни, личных переживаниях. Отталкиваясь от этого взаимодействия, они импровизируют. Сценарий постановки может меняться до самой премьеры. Главное, чтобы они не зацикливались на анализе произведения и их персонажей. Они должны искать в глубине самих себя смысл того, что пытается выразить спектакль.
Мы никогда не работаем беспрерывно. Репетиции перемежаются перерывами, которые дают подключиться бессознательному. И когда мы вновь возвращаемся к работе, то видим, что не годится в постановке или подходе к персонажу вне зависимости от его значимости. В каждом скрывается целый мир. Как в жизни. Не бывает больших или маленьких людей.
— Такая манера работы означает большое личностное участие в спектаклях. То отчаяние, что ощущается в «Вишневом саду», принадлежит вам?
— Каждый спектакль — это в некотором роде отражение тебя самого. Размышлять о постановке значит размышлять о себе. Поэтому мое присутствие в «Вишневом саду» действительно весьма ощутимо. Но я не чувствую отчаяния. Пока мы в силах думать о том, что говорит нам произведение, у нас остается надежда. Хотя это и не отменяет пессимизма. Оптимисты зачастую просто боятся быть пессимистами... Пессимисты же яснее видят мир, они смелее. Они могут быть неудобными. При советской власти величайших писателей критиковали, называя их пессимистами...
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Чехов закончил «Вишневый сад» незадолго до смерти в 1904 году, за 13 лет до октябрьской революции. Он предчувствовал конец эпохи и ощущал, что как бы решительно ни были настроены на борьбу олигархия и интеллигенция, они все равно обречены. Сейчас мы живем в точно такой же период перемен. Наше общество очень близко к тому, о котором пишет Чехов.
