Atlantico: В прошлом Россия предложила Ирану С-300, а затем отказалась от такого решения. Для чего были предназначены эти ракеты, и почему сегодня Москва решает восстановить отмененный договор?
Флоран Пармантье: Вопрос продажи этих ракетных комплексов поднимался еще давно. О поставке пяти батарей ракет С-300 государства договорились еще в 2007 году. Сумма договора оценивалась в 800 миллионов долларов.
Тем не менее в сентябре 2010 года Дмитрий Медведев заморозил соглашение, что не замедлило отразиться на российско-иранских отношениях.
Стоит отметить, что обсуждение вопроса стороны возобновили только в январе 2015 года, когда Иран начал постепенно выходить из изоляции и возвращаться на международную арену. Главный вопрос для Тегерана сейчас заключается в сроках отмены санкций.
— В чем стратегический интерес вооружения Ирана? Это оружие послужит для обороны в случае нападения или же для обеспечения безопасности ядерных объектов?
Флоран Пармантье: Комплексы С-300 относятся к категории ракет средней и большой дальности и приставляют собой передвижные системы ПВО, которые способны дать отпор в случае массированных авианалетов. То есть, это оружие, судя по всему, носит оборонительный характер и связано с обеспечением безопасности ядерного производства.
Как бы то ни было, подобное соглашение вызывает резкую критику со стороны Израиля, который вполне логично беспокоится насчет собственной безопасности, раз антиизраильская позиция служит для Ирана способом укрепления собственного престижа в арабо-мусульманском мире.
— Россия активизирует диалог с Ираном в тот самый момент, когда США и ООН предпринимают шаги для его возвращения на мировую арену. Тем самым Москва стремится укрепить собственные позиции на международных площадках, или же это часть стратегии по формированию альянса с ближневосточными государствами?
Флоран Пармантье: Россия, безусловно, стремится сохранить привилегированные отношения с Ираном, особенно после исламской революции 1979 года. Иранский шах Мухаммед Пехлеви выбрал для страны прозападный курс после свержения премьера Мосаддыка в 1953 году. Хотя Советский Союз и мог рассчитывать поддержку братской Народной партии Ирана, только смена режима повлекла за собой сближение с Тегерана с Москвой (сначала СССР, а затем уже России).
У Ирана тогда фактически не было выбора. Он оказался в дипломатической изоляции, вступил в конфликт с американской державой и был обескровлен войной с Ираком. Поэтому ему остро требовался международный альянс. Отсюда и парадоксальное сближение теократии со страной научного атеизма. В 1990-е годы у России и Ирана обнаружились схожие цели в Средней Азии и на Кавказе. Так, например, обе страны больше поддерживали Армению, а не Азербайджан.
Таким образом, нынешняя политика России заключается в укреплении существующих связей с Ираном, а также поддержке сирийского режима и расширении присутствия в забытых на время регионах вроде Йемена.
— Есть ли у Ирана средства, чтобы договариваться одновременно с Россией и ООН? Или же соглашение с одним будет означать, что ему придется повернуться спиной к другому?
Сириль Бре: Сила иранской дипломатии в том, что с 1979 года ей неизменно удается не позволять втягивать себя в борьбу одного лагеря с другим, избегать простых альтернатив и не влезать в односторонние альянсы. Так, например, Исламская республика отказалась выбирать между присоединением к договору о нераспространении ядерного оружия и развитием собственной ядерной программы. Ирану, несмотря ни на что, удалось остаться одной ногой в системе нераспространения, а другой вступить в лагерь не подписавших договор ядерных держав, таких как Индия, Пакистан и Израиль.
То же самое относится и к России: Иран неизменно опирается на альянс с Россией в вопросе американских санкций, на российские технологии перед лицом западных подозрений и на поддержку Москвы в противостоянии с Саудовской Аравией и Израилем. Как бы то ни было, его отношения с Россией отличаются сильнейшим прагматизмом: российские ракеты сегодня нужны ему в первую очередь для того, чтобы подать сигнал американским партнерам и будущим союзникам. В тоже время Иран не будет зацикливаться на нормализации отношений и даже формировании партнерских связей с США. Исламская республика намеревается сохранить поле для маневра как по отношению к историческому партнеру — России, так и по отношению к будущим американским партнерам. Это нужно Тегерану для формирования стратегии влияния и военных ресурсов, а также защиты национальных интересов.
Таким образом, у Ирана будут средства для выстраивания отношений как с МАГАТЭ, так и с Россией. В первом случае он будет пользоваться угрозой распространения ядерного оружия, а во втором напирать на опасения России насчет своей изоляции в регионе. С МАГАТЭ он будет говорить о сохранности системы нераспространения, а с Россией — о перспективе выхода из дипломатической изоляции.
— Как далеко готов зайти Владимир Путин в стратегии отношений с Ираном?
Сириль Бре: Подход России к Ирану — тоже сплошная прагматика. Действия России на Ближнем Востоке и в частности в отношениях с Ираном отличаются исторической подоплекой (со времен большой игры с Британской империей), решительностью (на регион выделяются существенные ресурсы) и отсутствием иллюзий (Иран не воспринимается ни как сателлит, ни как безусловный или даже стабильный союзник).
В своей иранской стратегии президент России преследует по большей части негативные цели: противодействие перспективе альянса с США, выход из возникшей в результате украинского кризиса дипломатической и военной изоляции, сохранение влияния в регионе, которое заметно сократилось с началом американского вмешательства в Афганистане и Ираке. У российской тактики в Иране ограниченные цели, несмотря на исторический размах. Россия будет работать в этом направлении так долго, как это потребуется для противодействия западным стратегиям.
Флоран Пармантье, преподаватель парижского Института политических исследований, автор блога Eurasia Prospective.
Сириль Бре, преподаватель парижского Института политических исследований, автор блога Eurasia Prospective.