Кто такие эти гибнущие в море мигранты? СМИ и политики рассматривают эти трагедии с точки зрения геополитики, статистики, юриспруденции и гуманизма. Одержимое самыми разными иллюзиями и заблуждениями гражданское общество разрывается между желанием приютить, страхом наплыва приезжих, а иногда и просто ненавистью. Незнание порождает самые резкие чувства и самое осторожное поведение. Если Европа не сводится к ностальгии по покойным страстям, ей нужно почерпнуть силы в собственной культуре, чтобы взглянуть на себя, понять себя, обрести вдохновение. Более двух тысячелетий тому назад Вергилий описал в «Энеиде» трагедию побежденных троянцев.
Эти люди уже тогда бежали от расправы. По улицам Трои реками текла кровь, заливая дворцы и храмы. Греки убивали сыновей на глазах отцов... Ужас и насилие так и не перестали быть частью человеческой истории. Более того, они по-прежнему остаются ее движущей силой. Разве можно не понять этих людей, которые сегодня мечтают о собственной Италии? Они тоже пересекают Средиземное море. Как Эней, неся на плечах отца и держа за руку сына.
Но ведь судьба современных мигрантов еще печальнее, чем у троянцев. Они познали ужасы в Ливии, Сирии и Африке, но у них нет тех возможностей, которые были даны героям Вергилия в снах и прозрениях. Без способных реализовать их мечты лидеров у них нет видения будущего. Их ведут вперед «проводники», которые лишь еще больше тянут из них соки. Море же — это лишь новое продолжение ужасов. Они выходят в него без карт, документов и надежды.
Как тут не вспомнить о Вергилии? Когда Эней с товарищами приезжают в Карфаген, в одном из дворцов их внимание привлекает мраморный барельеф. Они с удивлением обнаруживают запечатленную в камне историю их злоключений. Так далеко от Трои, в чужой стране кого-то волновала их судьба. «Lacrimae sunt rerum (Есть слезы для бед, есть слезы для чужих бед)», — писал Вергилий. Это должно послужить нам напоминанием о том, что первый признак человечности — это готовность оплакать участь других. Скорбь в данном случае — не просто мимолетное сочувствие, а признание ценности жизней других.