В российском интернете на поляков продолжает литься шквал претензий в том, что мы неблагодарны за жертву Красной армии, которая, в понимании россиян, принесла нам с 1945 году свободу. Идея, что окончание Второй мировой войны можно отмечать не только на Красной площади, называется ересью. Аргументы, что таким местом может стать Вестерплатте, не принимаются.
Можно признать, что, парадоксальным образом, Москва — тоже хороший символ: ведь там 23 августа 1939 года был подписан пакт Молотова-Риббентропа, который завершил межвоенное 20-летие в Европе и стал решающим фактором для начала войны. В последующие месяцы жертвой двух тоталитарных режимов пало много стран. Понятно, что те россияне, которые апеллируют к советским традициям, охотно об этом забывают или игнорируют этот факт. Поэтому в России до сих пор чаще используют название Великая Отечественная война, чем Вторая мировая. И хотя обе заканчиваются в мае 1945, Великая Отечественная началась в 1941 с нападения Третьего рейха на СССР. А раз 1941 год — это начало, то о советско-немецком союзе можно забыть.
Миф 9 мая
Миф советского народа, сплотившегося для борьбы с Гитлером, начали формировать уже в ходе войны. В частности, поэтому появилось название «отечественная война», отсылающее к изгнанию из России французов в 1812 году. Аналогии должны были легко считываться: как в 1812-1814 Россия привела к упадку Наполеона, так сейчас она победит Гитлера. Как в 1814–1815 гг. царь Александр в Вене упорядочивал Европу, так сделает сейчас Сталин. В 1815 Россия дала Европе свою «свободу» и сделает это снова. Коммунистическую идеологию усилили отсылками к русскому патриотизму и православию. И это сработало.
О том, что капитуляция Германии станет краеугольным событием для формирования мифа об «освободительной Красной армии», знали уже в мае 1945. Поэтому СССР объявил днем победы 9, а не 8 мая. До сих пор бытуют бессмысленные объяснения, будто это было связано с разными часовыми поясами (то есть, когда на Западе было еще 8 мая, в Москве перевалило за полночь). Достаточно, однако, обратиться к документам: решение Верховного совета СССР об объявлении 9 мая Днем Победы было принято… 8 мая. Это было сделано намеренно. И согласно тому документу московские торжества с тех пор посвящены победе не во Второй мировой, а в Отечественной войне.
Польские коммунисты пошли по стопам советских товарищей. В тот же день, что и в Москве, 8 мая 1945, они ввели Национальный праздник победы и свободы. Впрочем, с формальной точки зрения, он существует до сих пор: хотя он не является рабочим днем, его статус аналогичен 3 мая (национальный праздник, посвященный годовщине принятия конституции страны 1791 года, — прим. перев.) и 11 ноября (День независимости, — прим. перев.). Когда в 2014 году я обратил на это внимание, появился проект отмены этого праздника, но в последние месяцы работы над соответствующим указом приостановились. Неужели миф об освобождении Польши в 1944 и 1945 годах все еще действует?
Свободы!
«Малый словарь польского языка» 1969 года издания сообщает, что «освободить» означает: сделать кого-то свободным, предоставить свободу, спасти. Это одно определение. Есть и второе. Одним из основных документов для формирования антигитлеровской коалиции, воюющей с Третьим рейхом, была Атлантическая хартия. Ее в августе 1941 года подписали США и Великобритания (еще до формального вступления американцев в войну), а потом — другие страны, в том числе Польша и СССР.
Хартия в восьми пунктах описывает цели войны и стремления коалиции. В ней присутствуют также формулировки в какой-то мере определяющие ту свободу, за которую велась борьба: свобода от страха, от голода, личная свобода, свобода слова и убеждений, свобода передвижения, свобода выбора власти и формы управления. Так что при разговоре о том, что произошло в Польше и Восточной Европе в 1944 и 1945 годах, следует помнить об этом созданном тогда определении свободы. Взглянем, кого и что освободили в 1944-45 годах.
Когда мы говорим «освободили Польшу», мы представляем себе государство в его современных границах. Но когда Польшу «освобождали», фактически и юридически ее форма выглядела иначе. Если наложить друг на друга до- и послевоенные границы, общее пространство окажется немногим превосходящим по размеру Варшавское княжество XIX века.
Если даже принять тезис об «освободительном марше Красной армии», то и тогда сложно говорить об освобождении поляков в восточных воеводствах Второй Польской Республики. Ведь их аннексировал агрессор, который уже один раз их захватывал: в 1939 году жившим там полякам, желающим «освободиться», пришлось просто оставить свои дома. Между тем было объявлено, что первым «освобожденным» городом Польши был Хелм. Хелм, который до 1939 года находился в 150 километрах от географического центра Польши!
СССР отобрал у Польши практически половину территории, присоединив к ней, по своему усмотрению, немецкие земли. То, что новая граница никоим образом не связана с этническими, экономическими и социальными границами, не учитывалось. Наоборот: Сталин решил отрезать от Польши земли, которые испокон веков были оплотом польской культуры, науки, экономической жизни. «Взамен» урезанное государство получило территории, которые, порой, на протяжении многих веков, не имели с Польшей ничего общего, например, Валбжих, Кошалин, Щецин. Если право на обладание Щецином определять по тому, кто в истории дольше его контролировал, то Польшу опередила бы… Швеция.
Сейчас во многих городах на бывшей немецкой территории остаются названия улиц, памятники и мемориальные плиты, напоминающие о дате «освобождения». Но, скажем прямо, там почти никого не освобождали (ведь можно ли отнести это к немцам?). Просто, происходило занятие земель, на которые в следующие годы перемещали польских переселенцев.
Нарушенная преемственность
Раз сложно говорить об освобождении в территориальном смысле, следует задать вопрос, от чего освобождали советские войска поляков? Чья власть свергалась? Каждый автоматически скажет: немцев. Это правда, но не вся. Помимо аппарата немецких оккупантов в Польше функционировал аппарат Польского подпольного государства. Идеей акции «Буря» было выведение его на поверхность вместе с вооруженными силами, то есть Армией Крайовой, и получение власти. Этот аппарат был частью остающегося в эмиграции в Лондоне законного руководства страны, которое признавали союзники по коалиции (за исключением Сталина).
Между тем Красная армия и другие советские органы при помощи польских союзников стали создавать собственные структуры, арестовывая, убивая и высылая представителей Подпольного государства в СССР. Венчал все Процесс шестнадцати: советская сторона совершенно спокойно арестовала и вынесла (на основании собственного законодательства) обвинения лидерам Польского подпольного государства во главе с вице-премьером конституционного правительства Яном Станиславом Янковским (Jan Stanisław Jankowski) (между тем Августовская облава, самое масштабное преступление против польских граждан после окончания войны, было совершено советской армией на формально освобожденной польской территории).
«Освобождение» Польши от этого законного руководства прервало правовую преемственность государства. Здесь важно напомнить, что по конституции 1935 года польское руководство могло функционировать в Лондоне и что, парадоксальным образом, власть попала в руки оппозиции, которая до этого резко эту конституцию критиковала. В тот момент непрерывность существования государства оказалась важнее политических разногласий, и хотя до 1939 политическая жизнь была очень бурной, эту преемственность не прервали. Это сделали лишь коммунистические власти, законность которых была подкреплена лишь силой Красной армии (и создаваемыми ими самими документами).
Трижды «освобожденные»
Недавно я разговаривал с женщиной, которая еще помнит вход советских войск в варшавский район Прага в 1944 году. Она рассказывала, что многие тогда, действительно, чувствовали, что пришло освобождение. В том, что это было за освобождение, можно было убедиться лишь через некоторое время.
Поэтому стоит взглянуть на то, как воспринимали «освобождение» на землях, где в течение пяти лет оно происходило трижды, например, в регионе Белостока. В 1939 году эти места освобождали от «польских панов» красноармейцы, тогда тоже в ходу было определение «освобождение», ведь Советский Союз никогда в своей истории не выступал агрессором.
Потом «освободители» пришли с Запада: в 1941 году появились немцы, и тогда тоже многие говорили, что наступило освобождение от власти тиранов. Командующий Союза вооруженной борьбы генерал Стефан Ровецкий (Stefan Rowecki) в отправленном правительству рапорте писал, что первые сообщения с занятых вермахтом территорий указывали на непроизвольную симпатию к «избавителям от большевистского гнета». Разведка СВБ в сентябре 1941 года сообщала, что поляки принимали вермахт «почти с энтузиазмом»: с цветами, иногда триумфальными воротами. Но этот энтузиазм длился недолго. На «освобожденных» вермахтом территориях быстро почувствовали, что такое немецкий тоталитаризм.
В третий раз жителей региона Белостока «освободили» летом 1944. Глава Бюро информации и пропаганды Армии Крайовой по округу города Замбрув сообщал: «Польское село дает советским силам благоразумную оценку, называя их повсюду бандитами. По поводу входа Красной армии энтузиазма не было, никто ее не встречал, население ведет себя с достоинством, не веря в искренность заявлений о Польше и ее руководстве и помня предыдущую оккупацию. Ненависть усиливает эвакуация и грабительская экономика советских сил, а также повсеместный разбой бойцов и их командиров».
Это напоминает анекдот тех времен. Политрук задает солдату вопрос: кому бы тот стал помогать: немцам или советским силам? А тот отвечает: «Вы видели, как собаки дерутся за кость?». «Да», — отвечает политрук. «А кость в этой драке участие принимала?»
Как это могло выглядеть
Как люди представляли себе это освобождение? Ведь оно, конечно, оставалось в сфере представлений, которые позже исказила пропаганда Польской народной республики, превратив в «генерала Андерса на белом коне». Версия, над которой иронизировали, была близка к той, какой ждали. Как ожидалось, польские военные (как находившиеся в конспирации, так и воевавшие на Западе) под общим командованием торжественно установят польскую власть. Этот момент должен был стать днем радости и триумфа. Отчасти такое освобождение почувствовали 1 августа 1944 жители Варшавы. Взрыв энтузиазма был невероятным, повсюду появились бело-красные флаги, люди, где это было возможно, высыпали на улицы. Они праздновали момент, которого так ждали. Подпольные военные и гражданские структуры вышли на поверхность, начав управлять клочком освобожденной территории. Под контроль было взято снабжение, медицинская помощь, создавалась почта, появились газеты разных политических групп. Конечно, это все было эфемерно. Но это показывает, к чему стремились люди. Стоит еще напомнить, как польские города встречали подразделения Армии Крайовой в дни акции «Буря». Когда территории занимала Красная армия, таких настроений не было: там радость от изгнания немцев сопровождалась опасениями по поводу намерений СССР. Разумеется, не все находились в одинаковой ситуации. Иначе воспринимали приход Красной армии узники концлагерей: в этом случае слово «освобождение» выглядит адекватным. Многие, кого фронт застал за колючей проволокой лагерей, остались живы благодаря победе над немцами. Хотя стоит одновременно помнить, что никто не называет в Польше «освобожденными» тех, кто спасся из советских тюрем и эшелонов благодаря немецкой атаке 1941. Они сохранили жизнь, но свободными они не были.
Эту тему хорошо отражает стихотворение погибшего в Варшавском восстании бойца Армии Крайовой Юзефа Щепаньского (Józef Szczepański), носившего псевдоним Зютек. Он был, в частности, автором текстов песни «Особняк Михля», а во время Восстания написал стихотворение «Красная зараза». Вот его фрагмент:
Мы ждем тебя, красная зараза,
чтобы спасла нас от черной смерти,
чтоб четвертованный край наш встретил
освобождение твое, как проказу.
Мы ждем тебя, лиходей вековечный,
собратьев наших убийца кровавый,
не жаждем мести, расплаты, расправы,
а с хлебом и солью выйдем навстречу,
Чтобы ты знал, ненавистный спасатель,
какой тебе смерти в награду желаем,
как в кулаке свою ярость сжимаем,
прося твоей помощи, хитрый каратель.
Цели и методы
Возможно, вышеприведенные аргументы кого-то возмутят, и он скажет, что нельзя сравнивать две ситуации: немецкую оккупацию и приход Красной армии на польскую территорию. Я считаю, что можно, в том числе для того, чтобы сделать из этого сравнения выводы и выявить сходства и различия. Многое указывает на то, что немецкая оккупация могла в дальнейшей перспективе закончиться для поляков полным истреблением. Этого никто не отрицает. Но это не означает, что политика Сталина на польских землях была в первую очередь нацелена на то, чтобы это предотвратить. Сталин ставил практически ту же цель, что Гитлер: ликвидировать независимое польское государство и постепенно лишить его национального облика. Только эта цель претворялась в жизнь иными средствами. К счастью для поляков следствием было приостановление (в значительно мере, но не полностью) процесса физического уничтожения. Но это не должно заслонять от нас проблему. Министр иностранных дел Второй Польской Республики Юзеф Бек (Józef Beck) сказал перед войной: «Немцы могут нас убить, а СССР отберет у нас душу».
Россия, как преемница советского государства, получила в наследство не только славу победителя, но и позор союзника Гитлера. В 1945 году она помогла освободить Европу от нацизма, но не принесла свободы. В 1945 граница СССР с Финляндией, Польшей, Чехословакией и Румынией мало отличалась от той, что была нарисована в Москве Сталиным и Риббентропом в 1939 г. На карте без Литвы, Латвии и Эстонии, народы которых тоже мечтали о свободе.
Анджей Завистовский — руководителя Отдела общественного образования Института национальной памяти, сотрудник кафедры экономической и общественной истории варшавской Школы экономики (SGH).