Недавняя смерть Гюнтера Грасса — повод к тому, чтобы вспомнить, как немецкие писатели боролись с гитлеровским режимом.

Берлин. — В период, предшествовавший победе партии Гитлера на выборах января 1933 года, о приближающейся опасности говорило очень многое. Но лишь отдельные писатели (Брехт, Генрих Манн, Фейхтвангер) сразу поняли, какую чудовищную угрозу таит в себе национал-социализм. Брехт и Манн, не колеблясь, выбрали для себя ссылку, Фейхтвангер же, будучи за пределами Германии, решил туда не возвращаться.

Прочие поначалу не принимали нацистов всерьез. Интеллектуалы социал-демократического толка и коммунисты были уверены в том, что неминуемая революция превратит правление буйнопомешанного крикуна в исторический фарс. А когда они осознали свою ошибку, было уже слишком поздно. Очень скоро на улицах стали жечь книги, началась волна массовых арестов и системное уничтожение инакомыслия.

Немало известных людей поставили свое перо на службу официальной пропаганде, отстаивая, по убеждениям или из оппортунистских соображений, идеалы, составлявшие основу террора. Другие предпочли молчать или сопротивляться. Последним журнал Neue Deutsche Blätter в своем сентябрьском выпуске 1933 года, опубликованном в ссылке в Праге, предложил три варианта. Писатель мог сражаться с национал-социализмом тайно, с риском в любой момент быть раскрытым и уничтоженным. Он также мог анонимно писать для иностранных антифашистских печатных изданий. Наконец, как и многие другие, он мог искать спасения за пределами Германии. По общему мнению, цвет немецких литераторов выбрал для себя бегство.

Адепты

Впрочем, немало интеллектуалов и артистов предпочло поддержать тиранию. В благодарность за это их осыпали должностями и привилегиями. Это, в частности, случай врача и поэта Готтфрида Бенна (Gottfried Benn), одним из первых громогласно приветствовавшего становление нового государства и яростно нападавшего на бежавших писателей. Позднее он впал в немилость, с 1938 года его произведения были запрещены к публикации.

Несмоненно и активное участие в деле национал-социализма философа Мартина Хайдеггера. Весной 1933 года он был назначен ректором Фрайбургского университета, но уже на следующий год подал в отставку, занял острожную выжидательную позицию и отошел на второй план. При этом до самого конца он платил партии членские взносы. Драматург Герхарт Гауптман (Gerhart Hauptmann), гордость нации (лауреат Нобелевской премии 1912 года), подписал декларацию верности режиму, но сосуществовал с ним как бы параллельно, не давая ему поглотить себя. Нечто подобное можно сказать и про Эрнста Юнга (Ernst Jünger), писателя, далекого от левых взглядов. Нацистские власти настойчиво пытались заполучить его в свои ряды, но он предпочел уйти в тень еще до начала войны, в которой он, кстати, участвовал в звании капитана вермахта.

Ссыльные

Ключевые фигуры немецкой литературы сделали выбор в пользу жизни на чужбине. По приблизительным подсчетам около 1500 авторов, как литераторов, так и журналистов, бежали из Германии. Многие из них были вынуждены сменить не одну страну, страдая от безработицы и нищеты.

Отчаяние, невозможность заниматься литературой, отсутствие доходов и многие другие проблемы, последовавшие за эмиграцией, стали причиной целого ряда самоубийств. Австриец Стефан Цвейг (Stefan Zweig) и его жена совершили суицид в Бразилии; Вальтер Беньямин (Walter Benjamin) наложил на себя руки в Портбоу из страха экстрадиции; Эрнст Толлер (Ernst Toller) повесился в 1939 году в Нью-Йорке, будучи уверенным, что конец гражданской войны в Испании означает безоговорочную победу фашизма в Европе.

1933 году Томас Манн (Thomas Mann) давал конференции в ряде европейских стран. Его произведения избежали нацистских костров, в отличие от книг его брата Генриха и его сына Клауса. Манн не решался открыто порвать с гитлеровским режимом, несмотря на увещевания Клауса (также покончившего с собой) и его дочери Эрики, бывших политически очень активными. Его дом в Мюнхене был реквизирован, на его имущество был наложен арест. Томас Манн принял чешское (а затем и американское) гражданство и был лишен гражданства немецкого. При этом он всегда говорил: «Где я, там и Германия». Всем мы помним его радиопередачи на ВВС, в которых, среди прочего, он отрицал факт массового уничтожения евреев. В конце концов, Манн обосновался в США, где удостоился личной встречи в Белом доме с президентом Рузвельтом. В Германию он вернулся только после войны и проездом. Его последним пристанищем стала небольшая деревушка на берегах озера Цюрих. Умер Манн в 1955 году. За несколько недель до смерти он был в Голландии и публично попросил от имени немецкого народа прощения за преступления, совершенные против голландцев.

Особо следует отметить случай Вольфганга Борхерта (Wolfgang Borchert), полное собрание сочинений которого автор настоящей статьи имел честь перевести на испанский язык. Арест, пытки, тюремное заключение, высылка на фронт, — все эти тяготы Борхерт пережил, будучи тяжело больным. За два года, мучимый слабым здоровьем, он смог написать рассказы, которые читают и сегодня, и трогательную театральную постановку «Там, за дверью», открывшую в послевоенный период, цикл так называемой литературы развалин. Борхерт умер в швейцарском госпитале накануне премьеры своего произведения в 1947 году. Ему было всего 26 лет.

Литература развалин или «Группа 47»

Борхерт относится к поколению писателей, отрочество которых пришлось на период национал-социализма и Вторую мировую войну. Эти люди еще не успели отточить свое авторское мастерство, но были достаточно зрелыми, чтобы осознавать происходящее, в закружившем их водовороте исторических событий. К ним, в частности, относится Генрих Бёлль ((Heinrich Böll)лауреат нобелевской премии 1972 года), которого война застала на первых курсах университета. Будучи призван в армию с самого начала боевых действий, он воевал на разных фронтах практически до самой капитуляции. Бёлль — истинный представитель литературы развалин, известной также под названием «Группа 47». В вышедших из-под его пера романах и сборниках рассказов дается критический анализ судьбы проигравших, простых солдат и горожан, страна которых превратилась в развалины. Бёлль, неожиданно для себя, стал воплощением морали для своих соотечественников. Это был глубоко честный человек, писавший без прикрас, в то время как другие прикрывались полутонами, ударялись в ревизионизм или просто молчали. Католик левых взглядов, вплоть до самой смерти (в этом году исполняется тридцатилетие с момента его кончины) он всегда и везде отстаивал социальную справедливость.

Именно на этих писателях, бывших, в той или иной степени, прямыми свидетелями национал-социалистических изуверств, лежит отвественность оставить нам критическую оценку этого периода. Это задача не только литературная, но и политическая и моральная, задача, которую Гюнтер Грасс (Günter Grass) за несколько дней до своей кончины назвал незавершенной.

Сегодня мы знаем, что, в случае Грасса, задача поиска истины и моральных критериев для исторического суда была напрямую связана с тем человеком, которого он видел в зеркале, оставаясь наедине с самим собой. На вопрос, почему он, столь суровый к нацистскому прошлому других интеллектуалов, молчал о своем добровольном зачислении в ряды СС в возрасте 17 лет, он ответил, что не смог найти подходящую литературную форму, чтобы рассказать об этом. Война оставила Гюнтеру Грассу на память о себе гранатный осколок, засевший у него в плече. Точно так же, по его собственному признанию, в его сознании и совести засел осколок его национал-социалистического прошлого.

Другой писатель, Мартин Уолсер (Martin Walser), в своей речи, произнесенной по случаю вручения Премии мира немецких библиотекарей, полученной им в 1998 году, посетовал на то, что СМИ ежедневно вызывают к жизни, муссируют и обсуждают эту постыдную главу немецкой истории. «На мой взгляд, некоторые намеренно подбрасывают дров в огонь обвинений, используя его для своего рода шантажа». Скандал, который вызвали его слова, и последующая критика со стороны еврейского сообщества в очередной раз показали, что национал-социалистическое прошлое Германии, несмотря на прошедшие десятилетия, все еще живо.