Когда на экране появляются титры, в зале, бывшем помещении, где жили пленные, не найдется ни одного человека, у которого не было бы на глазах слез. Кто-то всхлипывает, кто-то тихо плачет в носовой платок, другие, не стесняясь, рыдают навзрыд. «Я считаю, что это нечестно, показывать нам такие сцены», — говорит 35-летняя Анника (имя изменено) в слезах. Участники семинара посмотрели исторические черно-белые кадры освобождения концентрационного лагеря Берген-Бельзен в апреле 1945 года — в камеры смотрят изнуренные лица, видны горы трупов, мертвые, наполовину изможденные тела.
Зрители, которые в прошлое воскресенье находились в зале мемориального комплекса концлагеря, знакомы с этой темой. Они принимают участие в семинаре «Преступник в семье?», на котором потомки нацистских преступников пытаются понять, что же совершили их деды во время Второй мировой войны — и как сегодня жить с этим их семьям.
Унаследованная вина?
Ханс-Юрген Бреннеке (Hans-Jürgen Brennecke) из Люнебурга показывает фильм. Он, как и многие в зале, принимает участие в семинаре не в первый раз. В январе он подал заявление в прокуратуру против Михниа, поскольку «не мог понять, почему этого еще не произошло». Отец Бреннеке в годы войны был членом различных полицейских батальонов и ездил из города в город для отражения бомбардировок.
Подразделения были известны расстрелами евреев в тылу Восточного фронта, в которых отец Бреннеке хотя не принимал участие, но одобрял их. «После смерти матери десять лет назад я нашел стопку бумаг, в которых мой отец положительно высказывался об убийствах, организованных его товарищами», — говорит Бреннеке. Ему было «очень больно».
Но что это означает теперь? Унаследована ли вина? Должны ли мучать угрызения совести детей и внуков нацистских преступников? И почему в зале сидят только 15 человек, а не тысячи тех, кому следовало бы изучить свою историю? Руководитель и автор семинара, Оливер фон Врохем (Oliver von Wrochem), говорит, речь идет, прежде всего, об оказании практической помощи.
«Пришло время»
«Потребность в исследованиях очень велика, и мы даем советы, как и в какое время обратиться в архивы, чтобы получить справки». Историк Фон Врохем с 2009 года работает в мемориальном комплексе, он руководит учебным центром. С 2010 он организует семинары, в которых родственники нацистских преступников преодолевают свое прошлое. По его мнению, прошло большое количество времени после окончания войны, чтобы внуки и дети преступников сумели с ним разобраться. «Пришло время».
Волна негативной публичной реакции внуков и детей на деяния своих родственников началась в 1987 году, когда журналист Никлас Франк (Niklas Frank), сын бывшего генерал-губернатора Польши, Ганса Франка (Hans Frank), сводил счеты со своим отцом. В своей книге «Отец» он открыто высказывал ненависть к отцу, который вошел в историю как «палач Польши». В интервью он рассказывал в 2014 году, что на протяжении 40 лет носит с собой фотографию казненного отца, чтобы убедиться в том, что «он мертв».
В документальном фильме «Две или три вещи, которые я о нем знаю», режиссер Мальте Лудин (Martin Ludin) в 2005 году повествовал о жизни своего отца Ганса, пособника Гитлера в оккупированной Словакии, который организовывал массовые убийства евреев. Фильм, в котором также описываются сложные отношения и страхи братьев и сестер Лудин, на передний план выходит проблема работы с воспоминаниями. Частное является же еще и политическим, поступки отцов или дедов нельзя замалчивать, нужно говорить о них — ценой тому может стать нарушение образа члена семьи или же его распад.
Дедушка, возможно, был нацистом
Многие участники семинара боятся, что то, что они рассказывают, выльется наружу. Анника настаивает на том, чтобы ее имя, возраст и место жительства были изменены, потому что ее семья не должна знать, что она принимает участие в семинаре. «Я из консервативной семьи, и я не хочу, чтобы этот конфликт вылился наружу». В начале ее исследования был миф, характерный для всех немецких семей — возможно, дедушка был нацистом, но втайне он был против и «предотвратил худшее», говорит Анника. Она быстро поняла, что в случае ее деда, юриста, который умер в 60-ые годы, это было не так. «Он помогал людям погибать», — говорит она.
Кода она три с половиной года назад начала приподнимать завесу тайны, она испугалась. «Со мной что-то произошло. Я заметила, что я не независима от своего деда. Я должна изучить эту историю». Семинар в Нойенгамме помогает ей разобраться с семейной ситуацией. «Я думала, что со мной что-то не так, потому что мне плохо. Но и многие другие так же себя ощущают».
Анника говорит медленно, анализирует ситуацию. Многие участники семинара работают в социальной сфере, у них есть опыт проведения терапевтических разговоров. Это помогает называть вещи, о которых трудно говорить.
О нацистах в семье не говорят
Анника надеется, что в конце своего исследования она разберется в отношениях своей семьи. «Мой дед был преступником. Это фраза трудная, но ее нужно выговорить», — считает она. Конфликт лояльности, предательство, в котором ее, вероятно, будут упрекать, нужно пережить. «Отношения ненастоящие, если нельзя пойти на риск», — говорит Анника. «Если разрушится фасад, а за ним ничего нет, тогда это ничего и не стоило».
На шаг вперед ушла 46-летняя Катя Б. из Гамбурга. У нее известный дед, она пролила свет на историю его жизни. Бернхард Ракерс (Bernhard Rakers) был эсэсовцем, работал в различных концлагерях, в том числе в Освенциме, и был первым немцем, представшим в ФРГ перед судом за свою деятельность в Освенциме. В ходе трех процессов он был приговорен к 15 годам каторжных работ и пожизненному заключению. Ранее он был военнопленным. В 1971 году он был помилован и до самой смерти в 1980 году жил в Бармштедте.
Только 15 лет назад Катя Б. узнала, что этот человек ее дед. «После смерти моего предполагаемого деда в 2000 году выяснилось, что он был приемным дедушкой. Биологический дед, Ракерс, развелся в годы заключения — и о нацисте, с которым не поддерживался контакт, в семье не говорили».
«Чем больше я читаю, тем легче мне становится»
Они признались, что у них есть родственники по разным линиям — необычная ситуация. Катя Б. объясняет свое сегодняшнее поведение тем, что у нее уже тогда было ощущение того, что она не может о чем-то спрашивать. «Что-то такое было, и это не было чем-то хорошим». Такое неопределенное чувство есть у многих потомков, когда они впервые осмеливаются обратиться к «коробке из-под сигар с дедушкиными документами», говорит Катя Б.
И вот она приступила. Она нашла акты процесса. Прочитала показания свидетеля, выжившего еврея, который рассказал об ужаснейших преступлениях ее деда, и застыла на последнем слове Бернхарда Ракерса в ходе процесса. «У меня чистая совесть, и я не виновен», — сказал Ракерс перед судом. «Однажды я предстану перед вечным судом Бога, и он, я знаю, оправдает меня».
Без сожаления, без рефлексии, без сочувствия. Ничего. «Для меня это было издевательство над жертвами, я была лишена дара речи». Что она имела общего с человеком, который мучил людей, убивал и проводил процедуры селекции в Освенциме? Ее мучал этот вопрос, и Кате Б. исследование помогло приподнять завесу над темным прошлым ее деда. «Чем больше я читаю, тем легче мне становится».
«Замалчивание не дает покоя»
Она скопировала сотни страниц судебных актов, все прочитала, переработала и переварила. «Только так получится — все переработать и потом об этом говорить», — говорит Катя Б. «Замалчивание не дает покоя». Ее мама, она это знает, не будет рада видеть имя биологического отца и фотографию своей дочери в газете. Но она хочет с ней поговорить, хочет прервать молчание и поделиться с ней информацией. Когда Катя Б. думает о Бернхарде Ракерсе, ее начинает тошнить, говорит она. Это не ее дедушка, это «только Ракерс».
Ракерс. Не является ли такое дистанцирование своего рода предательством по отношению к семье? «Считаю, что нет. Это четкое признание деяний, которые лежат на его совести, и за которые он никогда не брал ответственности», — говорит Катя Б. Она советует всем тем, кто ищет, собраться и раскрыть правду. «Иначе это будет лежать грузом».
Ханс Юрген Бреннеке считает, что сегодня сыновья, дочери или внуки не должны чувствовать себя виноватыми. «Но речь идет о том, чтобы взять на себя ответственность. Поскольку многие преступники не сознались в своих преступлениях, это ноша передается последующим поколениям, хотят они того или нет». Он надеется, что еще больше людей захотят обратиться к прошлому. «Только таким образом возможно примирение с прошлым, жертвами и теми, кто остался», — говорит он. «Даже если правда в большинстве случаев делает больно».
