В битве при Аррасе (Arras — город на севере Франции — прим. пер.) блестящая карьера Эрвина Роммеля (Erwin Rommel) едва не оборвалась. Когда танки под командованием генерала стремительно катились к Ла-Маншу, британцы подготовили контрнаступление на открытые фланги немцев. Услышав по рации крики «На помощь! На помощь!», Роммель пробудился от победных мечтаний. Боевое донесение гласило, что враг прорывается через оборонительные рубежи, расстреливает немецкие пушки вместе с расчетами. Роммелю пришлось приложить немало усилий, чтобы отразить вражескую атаку. Однако для этого танковому генералу пришлось прибегнуть к помощи пушек и других традиционных видов оружия. Его же собственные танки оказались беспомощны против британской техники.
Прорыв англичан при Аррасе состоялся 21 мая 1940 года. За шесть дней до этого и на пятый день после начала похода Вермахта на запад французский премьер-министр Поль Рейно (Paul Reynaud) разбудил своего британского коллегу Уинстона Черчилля неприятной новостью о прорыве немцев сквозь линию фронта в Бельгии. «Мы повержены. Фронт прорван под Седаном. Немцы в большом количестве едут на танках и бронетранспортерах».
Таким образом, символом французского поражения стали именно танки. С обеих сторон. В то время как во Франции и Великобритании признали превосходство двигателя внутреннего сгорания, установленного на бронетехнику, и сочли его достаточным основанием для катастрофы, Гитлер и вовсе возомнил, что имеет в своих руках идеальное оружие для ведения блицкрига. Травма позиционной войны, которую диктатор в звании ефрейтора и британский премьер-командир батальона получили на Первой мировой войне, и повторение которой ожидалось в ходе Второй мировой, отошла на второй план с появлением стального колосса, с помощью которого гитлеровские солдаты на десятки километров в день продвигались вглубь вражеской территории.
Однако трудности, с которыми Роммель столкнулся при отражении атаки британцев, доказали, что все было не так просто. Союзники располагали весьма мощными танковыми соединениями, а немцы вовсе не были непобедимыми махинами, которым, по словам Черчилля, никто не был в силах противостоять. При более детальном рассмотрении ситуация разъясняется: у британцев и французов было значительно больше танков, которые к тому же были технически более совершенными. Но использовали они их в соответствии с устаревшими методами и представлениями, не отвечавшими возможностям нового оружия. В этом и только в этом немцы имели превосходство, но это было скорее случайностью.
Сначала давайте поговорим о технике: большинство танков, находившихся на вооружении десяти танковых дивизий Вермахта, находились «на рудиментарной стадии развития немецких танковых войск, которые весной 1940 года переживали еще только первую стадию своего становления», как это охарактеризовал военный историй Карл-Хайнц Фризер (Karl-Heinz Frieser) в своей книге «Легенда блицкрига» (Blitzkrieg-Legende). По его словам, модели Panzer I и Panzer II (в переводе просто «Танк I» и «Танк II» — прим. пер.) были вообще-то учебными машинами, которые использовались, по сути, от безысходности. Их броня достигала толщины лишь, соответственно, 13 и 14,5 миллиметра, а вооружение состояло из пулеметов и — в случае с моделью Panzer II — двухсантиметровой пушки, которую сами танкисты называли «колотушкой».
Даже более новые модели Panzer III и Panzer IV имели не намного лучшее вооружение, а именно короткоствольную пушку калибра, соответственно, 37 и 75 милиметров. Это же касалось и двух чешских моделей танков, у которых пушки имели калибр 37 милиметров.
Это вооружение не шло ни в какое сравнение с орудием британского пехотного танка Mark II Matilda, имевшего броню до 80 миллиметров толщиной. Только в ближнем бою против французских SOMUA и Char B немецкие Panzer III и Panzer IV имели некоторый шанс, у остальных немецких танков не было и его. Мощнейшие модели «Тигр» и «Пантера», олицетворяющие немецкую бронетехнику времен Второй мировой войны, были приняты на вооружение лишь в 1943 году.
Этот дисбаланс дополнительно усиливается, если обратить внимание на цифры. На одном лишь своем Северо-восточном фронте французы и британцы располагали более чем 3200 танками. Еще 1000 танков оставались в боеготовности в тылу. У Вермахта же было лишь 2800 бронемашин, из которых 1500 приходились на Panzer I и Panzer II. Лишь 630 танков были «третьей» и «четвертой» модели, и это было меньше, чем количество машин SOMUA и Char B у французов. К тому же тем готовы были прийти на помощь 300 бельгийских и нидерландских боевых машин.
Однако решающую роль сыграли некоторые технические детали. Немецкие танки были меньшего размера, но зато быстрее, чем машины-гиганты союзников, а также имели лучшие прицелы. Башни «третьей» и «четвертой» моделей были сконструированы так, что внутри находилось место и для наводчика. Таким образом, командир экипажа мог целиком сконцентрироваться на командовании, тогда как в британских и французских танках именно командир отвечал за наводку. Кроме того, все немецкие танки были оборудованы рациями, тогда как британские и французские офицеры вынуждены были общаться между собой с помощью жестов.
Различные технические возможности предопределили различия в тактике. Немецкие генералы танковых войск, такие как Гудериан (Heinz Guderian), Хот (Hermann Hoth) или Роммель, задействовали свои части в комплексе и объединяли скорость и огневую мощь своих войск. Их противники, однако, продолжали мыслить категориями Первой мировой войны. Вместо того чтобы определять ключевые участки фронта, они вели боевые действия по всей его линии, расставляя танки на равном удалении друг от друга. Но если противнику удавалось прорвать эту цепь, то ему ничто не мешало и дальше идти через линию фронта.
Однако в этом мышлении командование союзников не было одиноко. Большинство немецких генералов также считали танковые войска не самостоятельной боевой силой, а лишь вспомогательным элементом по отношению к пехоте, основным транспортным средством которой по-прежнему оставались животные: так, одна дивизия Вермахта состояла из примерно 15 тысяч солдат и 5 тысяч лошадей. И для того, чтобы немецкий генеральный штаб, скрипя зубами, принял «Желтый план» генерала Эриха фон Манштейна (Erich von Manstein), потребовалось властное слово Гитлера.
Его основной идеей было то, что семь танковых дивизий должны были перебраться через Арденны и напасть с фланга на силы союзников, продвигавшихся на север. С этой целью было создано крупнейшее моторизованное соединение из 41 тысячи машин, которое до этого уже имело опыт ведения боевых действий. Но командование оставило за собой возможность в срочном порядке отправить эти силы на помощь двигавшимся следом пехотным частям, если бы танкам не удалось с первого же раза прорвать французский фронт на реке Маас.
Танковому соединению Кляйста это удалось — благодаря еще одному фактору: принципу делегирования полномочий. В отличие от офицеров союзников, которые получали не только приказы, но сразу же и средства для их исполнения, немецким военным предоставлялись необычно широкие возможности по принятию решений. Эта традиция зародилась еще во времена Первой мировой войны. Командирам отдельных частей поручалось ориентироваться в соответствии с конкретными условиями на местности, не «привязываясь» к оценкам расположенных на отдалении штабов. Эту традицию принял и нацистский режим, по крайней мере, на тактическом уровне.
В соответствии с этим принципом, танковые генералы повели своих солдат вперед. Пока противники разрабатывали сложные наступательные операции и выдвигались вперед лишь в случаях, когда складывались воедино все элементы операции, немцам было дозволено импровизировать, исходя из развития ситуации и используя каждую слабость союзников.
К этому следует добавить технические инновации, из которых смогли извлечь выгоду молодые офицеры Гитлера. В частности, им на помощь приходили пикирующие бомбардировщики, уничтожавшие вражеские бункеры, и тяжелые зенитки, которые задействовались также в наземном бою. С помощью именно этих пушек калибра 8,8 сантиметра Роммелю удалось переломить критическую ситуацию при Аррасе.
Французский историк Марк Блок (Marc Bloch), сам участвовавший в войне, увидел основную причину «странного поражения» хорошо вооруженных союзников в этом «методологическом оппортунизме» Гитлера и его танковых генералов. Но диктатора и его новых героев связывало еще одно убеждение: они были готовы все поставить на одну карту.
«Блицкриг» на западном направлении, провозглашенный геббельсовской пропагандой великой победой, стал, таким образом, не только химерой в борьбе против большевизма за мировое господство. Он еще и превратил войну в игру ва-банк, в которой излишняя самоуверенность взяла верх над рациональной оценкой собственных возможностей. И символом этого сумасшествия стали танки.
