Кто и как будет управлять Россией — для остального мира и, в первую очередь, для ее западных соседей вопрос далеко не праздный. Российский президент Владимир Путин — хочет он того или нет — является наследником царей и комиссаров. С тех пор как Европа живет на глазах у России — то есть после Великой Северной войны 300-летней давности, когда царь Петр Великий покорил империю на Балтике, — для Европы отношения с восточным соседом постоянно становились судьбоносным вопросом.
Можно ли назвать то, что происходит за красными кирпичными стенами Московского Кремля, неоцаризмом? История не повторяется, но иногда что-то новое на самом деле оказывается хорошо забытым старым.
Чем трактат о демократии в Америки, почти 200 лет назад написанный Алексисом де Токвиллем (Alexis de Tocqueville), до сих пор является с точки зрения представлений об Америке и американцах, тем же самым в отношении России являются написанные примерно в то же время (в 1839 году) заметки маркиза Астольфа де Кюстена (Astolphe de Custine), сделанные им во время путешествия по России. Вот он, ключ к менталитету и образу жизни, остающийся актуальным и поныне: «Русские тени».
За кремлевскими стенами
Маркиз, будучи аристократом, имел доступ к царскому двору в Петербурге и описывал то, что видел: «Царь является военным главой России, и каждый из дней его является днем войны». Слушая придворные разговоры, он обратил внимание на их отличие от разговоров в Париже: «Здесь никто ничего не говорит, но все всё знают». Пообщавшись с царем тет-а-тет, он загадочно заметил: «Я неожиданно для себя с сожалением заметил, что царь не может одновременно улыбаться и глазами, и ртом».
Гость России знал, что за стенами дворцов на Неве обитают люди, умеющие хранить тайны. «Русские осуществляют свою византийскую политику тайно. Они скрывают от нас, что у них по всей стране думают, делают и чего боятся».
Кюстен задался вопросом, насколько Россия является европейской страной. Этот вопрос остается открытым до сих пор. «Надо приехать в Россию, чтобы почувствовать результат этой устрашающей связи европейского духа и его молчания с силой духа Азии». Выяснялось, что маркизу были знакомы впечатления каждого путешественника, которые он «привозил с собой» из России. «Не надо обвинять меня в противоречиях. Я описывал вещи, не сглаживая острых углов, потому что они были такими, какими я их увидел — сказано раз и навсегда. Как я могу что-то правдоподобно описывать и не противоречить себе каждым словом?»