В гражданской войне победил Путин

Российские власти любят круглые исторические даты. Только что с помпой было отпраздновано 70-летие победы в Великой Отечественной войне, и уже начата подготовка к другому юбилею — столетию революции 1917 года, которую теперь, согласно новейшим образовательным методикам, полагается называть «Великой российской», не разделяя на Февральскую и Октябрьскую. В связи с этим министр культуры Владимир Мединский на днях выступил с необычной инициативой: возвести в Крыму памятник разным сторонам тогдашнего конфликта — красным, белым и даже махновцам.

Почему именно Крым? Как известно, в 1920 году здесь произошло одно из последних крупных сражений гражданской войны в бывшей Российской империи, хотя в Крыму она не «закончилась», как сказал министр Мединский, выступая на круглом столе в Музее современной истории России. В ноябре 1920-го после штурма укреплений белогвардейской Русской армии генерала Врангеля большевистские войска за несколько дней заняли Крым, а белые спешно эвакуировались из Севастополя и других крымских портов за границу. В качестве союзников Красной армии в ходе той операции выступали махновцы (Революционная повстанческая армия Украины).

После этого в Крыму была развязана кампания террора, жертвами которой в течение года стали, по разным оценкам, от 50 до 100 тысяч человек: как не успевшие бежать бывшие белогвардейцы, так и многочисленные «классово чуждые элементы». Писатель Иван Шмелев, ставший свидетелем той трагедии (он сам был на некоторое время арестован, а его сын расстрелян), позднее, в эмиграции, опубликовал посвященное той трагедии повествование «Солнце мертвых», в котором приводил еще большие цифры: «Устроить бойни, заносить цифры для баланса, подводить итоги... показать, как „железная метла“ метет чисто, работает без отказу. Убить надо было очень много. Больше ста двадцати тысяч. Убить на бойнях. Не знаю, сколько убивают на чикагских бойнях. Тут дело было проще: убивали и зарывали. А то и совсем просто: заваливали овраги. А то и совсем просто-просто: выкидывали в море. По воле людей, которые открыли тайну: сделать человека счастливым. Для этого надо начать — с человеческих боен».

В результате советизация Крыма оказалась настолько успешной, что в городах полуострова до сих пор остаются улицы, названные, например, в честь Белы Куна — венгерского революционера, ставшего главой Крымского ревкома и организатором террора в Крыму. Рассказывает крымский журналист Павел Казарин.

— В постсоветский период, конечно, «мемориальная карта» Крыма менялась. Появились объекты, увековечивающие память солдат и офицеров белой армии, мемориальные доски, в 1995 году проходила крупная конференция, посвященная 75-летию исхода русской эскадры в Бизерту (Тунис). Тем не менее нужно понимать, что нынешний Крым — не российский или пророссийский, а просоветский. После распада СССР, находясь в составе Украины, Крым не знал постсоветской России и, смотря в ее сторону, по привычке видел там Советский Союз. Поэтому в Крыму очень болезненно относились ко всему, что было связано с исчезновением советского наследия. Это относится и, скажем, к улицам имени Белы Куна.

И даже в самое последнее время особо ничего не поменялось. Скажем, в прошлом году в Крыму состоялась презентация фильма Никиты Михалкова «Солнечный удар». Там, напомню, одна из сюжетных линий — большевики в Крыму топят взятых в плен белых офицеров. И после этого поднялась небольшая волна: мол, да-да, нам нужно переименовать то, что названо в честь кровавых палачей прошлого. Но в конечном итоге все это кануло в Лету и никакого актуального развития не получило.

— Ну, может, теперь, в связи с «примиренческой» инициативой министра Мединского, касающейся увековечения памяти всех участников гражданской войны, ситуация изменится? Как могут отнестись к таким предложениям в нынешнем Крыму?

— Крым сейчас, после событий прошлого года, напоминает неофита, только что сильно во что-то уверовавшего. Большинство уверовало в Москву, так что любая инициатива, спущенная оттуда, «сверху», думаю, крымскими неофитами будет приветствоваться, вне зависимости от того, здравой эта инициатива будет или нет. Что же касается вопросов примирения как такового, то они, по-моему, касаются не столько памятников, сколько актуального политического поведения.

Вообще, если инициатива эта примирительная, то я не очень понимаю, кого с кем мирить: в Крыму по этому поводу никто ни с кем уже давным-давно не враждует. Если же речь идет просто об увековечении памяти всех сторон той войны, то почему нет. Но хорошо бы, чтобы такие вопросы решались путем общественной дискуссии. А то выйдет как с памятником князю Владимиру на Воробьевых горах, — считает крымский журналист Павел Казарин.

Историк и литератор Кирилл Кобрин видит в инициативе Владимира Мединского очередной образец игр с историей, столь характерных для российских властей.

— Подобные начинания, особенно у Мединского, всегда строятся по одной и той же модели: посмотрите, ну вот на Западе так же! А потом все это переиначивается, реальное содержание вынимается, остается пустая форма, куда набивается то, что нужно именно сейчас этой власти.

— А что в данном случае взято от Запада и от какого именно Запада?

— Возьмем Францию. Там действительно в фундамент нынешней Пятой республики, основанной Шарлем де Голлем, заложены и революционно-республиканская, и бонапартистская, и монархическая традиции. Вот, мне кажется, где-то тут и лежит источник вдохновения для господина Мединского и его помощников: все там как-то «упакованы» в истории, от Робеспьера и Людовика XVI до Наполеона и Парижской коммуны, а главная идея — величие Франции. Так вот, мол, давайте и мы так же. Но дело в том, что в нынешнем понимании французов величие — в первую очередь величие общества, создавшего французское государство, ныне являющееся Пятой республикой. Общество и государство нерасторжимы. Ну и второе: со времен Великой французской революции и наполеоновской эпопеи прошло очень много времени, а время, конечно, лечит и примиряет.

— Ну, в российском случае прошло сто лет почти, тоже солидный срок.

— Да, и именно поэтому сопоставлять следует не с тем, как история воспринимается во Франции сегодняшней, а с тем, как это было там в конце XIX века, когда картина была далеко не столь благостной. А у российских властей по отношению к революции и гражданской войне логика какая? Все были хорошие, все патриоты — и красные, и белые, и махновцы. А то, что великое множество людей погибло, так это давайте оставим и забудем. Таким образом происходит моральное предательство этих людей, которые сражались, убивали и сами погибали за свои принципы и идеалы, очень разные. А их теперь выстраивают в какую-то единую фалангу под лозунгом «традиции патриотизма». Ну какой патриот Ленин, подписавший Брестский мир?! Какой патриот Троцкий с его идеей «мировой революции»?!

— Тогда вопрос: для чего это нужно? Сто лет прошло, и на самом деле очень немногих уже волнует вопрос о том, кто был тогда прав: люди со звездами на буденовках или люди с погонами на плечах.

— Власти очень важно создать какой-то непрерывный, внутренне непротиворечивый исторический нарратив, повествование о некоем великом государстве, которое развивалось — не без проблем — и вот сейчас достигло своего зенита. И все чаяния этого государства и его народа теперь воплощены в нынешнем режиме.

— Я намеренно слегка упрощу: то есть Фрунзе, Врангель и их солдаты истребляли друг друга, чтобы наконец Путин пришел и всех примирил?

— Конечно. Тем более что представления людей типа Мединского, таких полуобученных полуисториков, основаны в основном на поп-культуре позднесоветского периода. Это не гражданская война, а «Новые приключения неуловимых». Там ведь есть, вспомните, хорошие красные в лице главных персонажей — но и хорошие белые, скажем, такой голубоглазый офицер, который проникновенно поет песню про «русское поле». Все хорошие, сколько бы они ни убивали, потому что все это происходит в конечном итоге для того, чтобы установилась нынешняя власть, которая всех примирила, кроме тех, кто против этой власти, — а это вот как раз совсем нехорошие отщепенцы, — вот во имя такой идеи все нынешние игры с историей и происходят. Ну и, конечно, бюджетец можно освоить — без этого куда?