Как спасти Украину

Состоявшаяся несколько недель тому назад в Сочи встреча между российским президентом Владимиром Путиным и госсекретарем Джоном Керри внушает оптимизм. Миру сегодня меньше всего нужна новая холодная война, а тем более — горячая с участием двух ядерных сверхдержав. Но позитивные дипломатические знаки не должны нас успокаивать, вызывая веру в то, что кризис на Украине близок к завершению. Боевые действия на востоке страны спорадически вспыхивают даже сейчас, и эскалация вполне реальна. Выступая 27 мая в Институте Брукингса, вице-президент Джо Байден предупредил, что Путин наверняка надеется выдержать напор Запада, а может, и убедить Евросоюз не продлевать против России санкции, действие которых истекает этим летом, либо каким-то еще способом выиграть время.

Нам нужна большая идея — комплексный пакет мер, о которых могли бы договориться Россия, европейские члены Организации Североатлантического договора и Соединенные Штаты с подключением к этому процессу Украины — чтобы создать новую и прочную архитектуру безопасности для Восточной Европы. Пора дать дипломатии еще один большой шанс, прежде чем начнется эскалация, прежде чем из-за давления конгресса президенту Бараку Обаме станет труднее сопротивляться планам вооружения Украины, и прежде чем из-за политики американского президента зондирующие переговоры станут практически невозможными.

Нынешняя стратегия администрации, представляющая собой попытку убедить Путина прекратить создание проблем на востоке Украины, кажется довольно разумной и обоснованной. Понимая, что Украина не является членом НАТО и не представляет жизненно важных интересов для США в любых прочих отношениях, Обама отказывается втягиваться из-за нее в военную конфронтацию с Россией. Зная, что Путин — человек жесткий и готов вступить в драку, Обама также понял, что решение Америки вооружить Украину может привести к активизации действий России и к усилению конфликта. Признавая, что из-за падения нефтяных цен Россия находится в трудном положении, Обама вместе с западными союзниками старается закрутить экономические гайки. Но пока он не соглашается на тотальные санкции против России, поскольку еще надеется на деэскалацию кризиса, и потому, что Вашингтону до сих пор нужна помощь России в вопросах Ирана и Афганистана. Есть надежда, что Минское соглашение, заключенное несколько месяцев тому назад между ключевыми сторонами и предусматривающее отмену санкций после того, как Украина предоставит больше автономии восточным областям, а Россия выведет оттуда свои войска, со временем приведет к миру.

Хотя стратегия Обамы в своей основе вполне разумна, она вполне может потерпеть неудачу. Достигнутое зимой соглашение о прекращении огня не решает основополагающую проблему, существующую между Западом и Москвой — проблему расширения НАТО в восточном направлении. Безусловно, Россия не должна возражать против расширения организации, у которой нет враждебных намерений, нет значительных группировок войск вблизи российских границ, и которая основное внимание уделяет укреплению демократии и мирных норм внутри Европы. Но как бы мы, американцы, отнеслись к расширению враждебного прежде военного альянса вблизи наших границ? Смирились бы мы с этим? Может, Россия и неправа со своей паранойей по поводу НАТО, но эта ее неправота неудивительна и объяснима в свете человеческой природы.

Западные лидеры часто заверяют русских, что в ближайшем будущем никто не собирается давать Украине шанс на вступление в НАТО, поскольку там слабая система государственного управления и плохо соблюдаются нормы права. Но эти заверения носят временный характер. Подтекст при этом таков: когда-нибудь Украина может получить предложение о вступлении в НАТО. А это будет означать, что тот самый западный альянс, который победил Варшавский договор и четверть века тому назад содействовал распаду Советского Союза, уже скоро — возможно, через десяток лет — может приблизиться к центральным районам России.

Повторюсь: в НАТО нет ничего агрессивного и угрожающего, и на мой взгляд, страхи России по поводу начавшегося расширения альянса с включением в его состав прежде входивших в Советский Союз прибалтийских стран являются в военном плане необоснованными. Что примечательно, Соединенные Штаты никогда не размещали на территории новых членов значительные военные силы, способные к совершению наступательных маневров, и даже с началом в прошлом году кризиса на Украине их реакция была довольно приглушенной.

Но так ситуация выглядит с точки зрения США, и это военный анализ. А для многих россиян расширение НАТО, пусть даже не представляющее прямой физической опасности, является отражением американского триумфализма, и это их раздражает. Это пусть не военная, но психологическая угроза. Возможное вступление Украины в Евросоюз тревожно само по себе, а шанс на вступление Киева в НАТО — это с точки зрения геостратегии — уже слишком.

Поэтому есть определенная логика в том, чтобы заключить с Путиным некую сделку, даже если это придется не по вкусу США и их партнерам по НАТО. В рамках такого пакета мер они должны заявить, что Украина и не входящие сегодня в НАТО бывшие советские республики никогда не получат предложение о вступлении — по крайней мере, пока Москва в будущем не даст согласия на такую идею (или при другом руководстве сама не пожелает вступить в альянс).

Цена за такие гарантии со стороны Брюсселя, Вашингтона и прочих западных столиц будет высока. В соответствии с Минским соглашением России надо будет вывести с востока Украины все своим войска и технику с возможностью проверки такого вывода. Ей придется надавить на сепаратистов, чтобы те согласились на мирное соглашение, дающее им некую разумную степень автономии, но не более того. В Минском соглашении на сей счет уже есть определенные положения, но мы пока не видим, чтобы Москва поддерживала их. России придется дать согласие стать в будущем гарантом украинского суверенитета вдоль существующих границ и дать аналогичные обещания всем остальным своим соседям, закрепив это договором. Нейтральный орган типа Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе получит полномочия следить за выполнением этих положений на местах на неопределенно долгий срок. Москве также придется согласиться на возможность вступления Украины в ЕС через несколько лет. Если Москва не выполнит эти обязательства, в будущем можно рассмотреть вопрос о вступлении Украины в НАТО — и Москва в таком случае не будет иметь права голоса в данном вопросе.

В вопросе Крыма может быть несколько вариантов с учетом его истории и этнического состава. То есть, здесь решение может быть не таким, как по восточной Украине. Возможно, для определения его будущего следует провести референдум под международным наблюдением (который может дать такой же результат, как и прошлогодний бутафорский референдум, организованный Путиным). Кроме того, решение этого вопроса можно просто отложить на более поздний срок. Может, Россия согласится выплатить Киеву большую сумму денег для решения данного вопроса, и как бывшая хозяйка этого региона, вернет себе права на него.

Кто-то может назвать такого рода сделку с Путиным умиротворением. Но та политическая траектория, на которой мы в настоящее время находимся, вполне может дать гораздо худший результат для украинского народа, чем вышеописанное предложение. Более того, Путин и российский народ уже существенно наказаны за агрессию. Конечно, наказание это следует сохранить, пока в поведении России нет изменений. Но карательные меры уже достаточно суровы, и никакого вознаграждения Путину за его агрессию не будет.

Главное здесь следующее: основную долю вины за украинский кризис несет Путин. Всем нам будет гораздо лучше, если мы сможем отвести его до той точки, в которой он сможет в будущем воздерживаться от такого поведения. Российское сотрудничество и содействие по целому ряду глобальных вопросов слишком важно для нас, а опасность продолжения кризиса на Украине слишком велика, и мы не можем оставаться на этом пути, если у нас есть возможность найти выход. Никакая договоренность не должна быть в ущерб интересам украинского народа. И Запад способен вести переговоры с позиции силы. Но при этом он должен вести такие переговоры.

Майкл О’Хэнлон — старший научный сотрудник Института Брукингса (Brookings Institution).