Москва. — На вопрос о том, как западные санкции против России и введенные в ответ российские импортные ограничения повлияли на их жизнь, некоторые москвичи среднего достатка говорят, что скучают по сыру, который пропал после введения Россией запрета на ввоз европейских сыров и некоторых других продуктов. Разговор порой переходит на обсуждение плюсов горгонзолы, камамбера, пармезана и недостатков их российских заменителей.
Тень украинского конфликта по-прежнему висит над Москвой, осложняя жизнь горожан. Некоторые трудности преходящи, другие — к примеру, безработица или серьезные финансовые проблемы — гораздо более серьезны. Однако все согласны, что жизнь изменилась не только с практической точки зрения, поменялся и общий настрой.
31-летний хирург Дмитрий Равилевич ведет меня по местному супермаркету в его родном городе Ногинске к востоку от Москвы. Три холодильника, на полках которых раньше стояли европейские сыры и йогурты, сейчас заполнены 17 сортами российских сыров — в них дефицита нет. «Раньше здесь продавали польские яблоки, теперь торгуют яблоками из Азии. По вкусу их не отличишь», — говорит он.
Вернувшись в свою двухкомнатную квартиру в «хрущевке» напротив, Дмитрий и его жена Елена открывают холодильник, чтобы рассказать, как санкции повлияли на их жизнь. Елене 26 лет, она инженер, и сейчас находится в декретном отпуске по уходу за их семимесячным сыном Георгием. В холодильнике лежат российские колбасы, стоят банки квашенной капусты, вишневый торт российского производства, банка детского питания Nestle (также произведенного в России), местные яйца и хлеб. По словам хозяев, их рацион практически не изменился.
«Может, мы и ощущали какие-то последствия в первые пару месяцев, но это все прошло, — говорит Дмитрий. — Мы все равно не покупали продукты, которые потом исчезли из магазинов. Мы не могли позволить себе иностранные сыры и всегда покупали только российские. Пропала рыба из Норвегии, на нас это мало отразилось. Мы, наверное, даже ничего и не заметили бы, если бы об этом столько не говорили по телевизору. Люди с высоким достатком, привыкшие это все покупать, может, и заметили, а мы — нет».
У Дмитрия хорошая работа в московской больнице, однако, снять квартиру в Москве ему не по карману. Каждый день он уходит из дома в 5:30 утра и два часа добирается до работы по перегруженному шоссе Энтузиастов. На своем пути он проезжает не внушающий оптимизма знак, на котором написано, что дорожные работы будут закончены через 29 месяцев и 15 дней.
Вечером он возвращается домой, проезжая мимо разрытой дороги и десятков строящихся жилых домов в 20-30 этажей. Огромные рекламные щиты призывают потенциальных покупателей приобретать квартиры задолго до завершения строительства. Дмитрий спокойно относится к дороге на работу и жизни в Москве.
«Мало что изменилось, разве что мы чуть больше стали говорить об экономике. Останови любого на улице, и он тебе скажет, сколько стоит баррель нефти или почем сегодня доллар», — он поворачивается, чтобы включить компьютер, который стоит в углу гостиной. Гостиная служит его кабинетом, спальней его новорожденному сыну и второму ребенку, трехлетнему Александру. «Вот смотрите: на каждом сайте есть панель информации о нефти и валюте. Об этом каждый думает, но пока мы просто интересуемся, а не беспокоимся», — поясняет он.
Ослабление рубля отразилось на жизни семьи, однако, без каких-то катастрофических последствий. «Вместо Греции летом повезем детей в Египет. Наши друзья едут в Крым, который теперь наш, в Египет или Турцию. Для нас это большой роли не играет. Мы планируем поехать в Крым, когда качество гостиниц там станет повыше», — говорит Дмитрий. Его друзья пересели с европейских машин на корейские или японские. Они опасаются, что европейские производители могут уйти из России, и тогда пропадут необходимые запчасти.
В больнице, где работает Дмитрий, за ослаблением курса рубля последовало введение режима экономии: «За прошлый год мы стали более рационально относиться к оборудованию и ресурсам. Например, если раньше мы брали два анализа для перестраховки, сейчас берем только один. На качестве медикаментов и медоборудования нововведения негативно не отразились. Большая часть лекарств российского или индийского производства».
В целом Дмитрий и Елена поддерживают присоединение Крыма. «Мы минуту поколебались, задумались: “А нужен ли нам этот Крым?” Однако, как и большинство наших друзей, мы считаем, что это пошло на пользу России. Только мы почти перестали обсуждать эту тему». Дмитрий отмечает, что отношение к Западу переменилось за прошлый год: «Мы стали более патриотичными. Люди стали более негативно относится к Западу».
«Любая история про Путина становилась приоритетной»
До марта 2014 года Лиза Лерер работала на «России», втором по популярности телеканале в стране. Она возглавляла отдел, занимающийся производством межпрограммных роликов-анонсов. Несколько лет назад Лиза стала замечать, что от нее ожидают, чтобы тон этих будто бы безобидных 30-секундных клипов отражал линию правительственной риторики.
«Можно монтировать эти промо-ролики в нейтральном ключе, чтобы они просто анонсировали документальный фильм или новостную программу — или же это может быть рекламой государственной политики. Со временем они превратились в маленькие инструменты пропаганды», — рассказывает Лерер. Не желая делать из своих анонсов государственную агитку, она ушла с работы.
За минувший год в ее жизни произошли очень большие изменения. Заняв определенную моральную позицию, Лерер в итоге потеряла возможность арендовать большую квартиру, и они с мужем вернулись в скромную двушку, в которой она выросла. Ей пока не удалось найти новую работу, и она беспокоится о том, как она сможет платить за обучение детей и рассчитаться по кредитам на поездки в Европу, взятым в лучшие времена.
Мы разговариваем на маленькой кухне на верхнем этаже «хрущевки». Через окно доносятся голоса детей. Они играют на площадке, которую установили московские власти несколько лет назад, еще до начала экономических проблем.
По словам Лерер, она впервые почувствовала неловкость на работе в 2011 году, когда ей поручили сделать промо-ролики восьмисерийного документального фильма о Владимире Путине. Она говорит, что фильм был «снят красиво», но «наводил скуку». В сериях рассказывалось о «Путине и молодежи России» или «Путине и сельском хозяйстве». Путин, который тогда занимал пост премьер-министра, в каждой серии был свеж и загорел.
«Я спросила, зачем делать столько промо-роликов такой занудной программы, которую и смотреть никто не будет», — говорит Лерер. Это был риторический вопрос. Стало очевидно, что для канала «любая история про Путина становилась приоритетной. Независимо от качества программы ее рекламу вертели постоянно, и ее видели миллионы зрителей. Теоретически они рекламировали документальное кино о Путине, но фактически они рекламировали самого Путина».
Значимость этих промо-роликов, мелькающих вперемешку с анонсами «Танцев на льду», «Танцев со звездами» и коммерческой рекламой, легко недооценить. Однако, по словам Лизы, они играют существенную роль в государственной телевещательной машине: «Канал смотрят десятки миллионов телезрителей. Поэтому я была обеспокоена моей ролью в этом процессе».
Когда десятки тысяч людей собрались на Болотной площади в Москве в мае 2012 года, чтобы выразить свое недовольство результатами выборов и возвращением Путина в президентское кресло, новостные программы на канале стали еще более лояльными к властям. Лерер (ей сейчас 43) сама ходила на эти демонстрации, и перед ней встала моральная дилемма. Ей стало казаться, что своей работой она подрывает доверие к поведению и мотивам протестующих и их лидеров: «Наши промо-ролики анонсировали, что в программе будут задаваться вопросы о том, кто эти люди, чего они хотят, те же ли у них цели, что и у их лидеров, зачем они на самом деле вышли на площадь?»
Лерер поделилась своими терзаниями с коллегами. Некоторые согласились с ее словами, однако они боялись принять этически мотивированное решение и уйти по своей воле. Другие оказались ярыми сторонниками Путина. «Большинству, однако, было все равно. В воздухе витало ощущение апатии, чувство, что мы имеем того лидера, которого заслуживаем. Люди говорят: “Разве на Западе лучше? Там тоже коррупция”. Люди привыкли не выделяться — мы выросли при Советском Союзе. Очень немногие уходили с работы по политическим причинам. Я думала, что таких людей будет больше, но даже те из них, кому не по себе, ведут комфортный образ жизни, а от этого сложно отказаться».
Через два месяца после начала украинских событий приказы следовать официальной идеологии зазвучали громче. «Нам сказали, чтобы ролики стали более агрессивными. Нам приходилось монтировать кадры с украинскими лидерами, с драками протестующих, так, чтобы показать их в негативном свете: если эти люди придут к власти, то все станет очень плохо, — вспоминает Татьяна. — Я начала чувствовать, что это невыносимо, и что мои действия могут иметь, очевидно, опасные последствия для страны. Мне было стыдно. Я знала, что будет еще хуже, и давление сверху, направленное на пропаганду правительственной линии, только усилится».
Лерер подала заявление об уходе: «У меня не было выбора. Я не могла там оставаться. Мой начальник знал, почему я ушла, кто-то еще знал. Директору канала было все равно, почему глава промо-отдела уволилась с работы».
Она не жалеет о своем уходе, однако ее семье пришлось заплатить большую цену. Увольнение с канала совпало с экономическим кризисом в стране, и пока ей не удалось найти новую работу. Работать на другом новостном и политическом госканале, где ей придется столкнуться с такой же проблемой, она не хочет. А хороших вакансий в других СМИ очень немного.
Когда разговор заходит о средствах к существованию, Лерер пожимает плечами: «Это не так уж и важно». В ее теплой квартире на многочисленных полках разместились книги и диски, в гостиную втиснут рояль, расставлены антикварные пишущие машинки. Она выросла в Советском Союзе и пережила финансовые трудности в 1990-х, так что ощущение нехватки денег ей знакомо.
«В 1990-х мы были молоды, нас не беспокоило отсутствие денег. Нам казалось, что мы живем в интересные времена, и что страна меняется к лучшему. Мы привыкли к свободе. Мы открыто писали, открыто говорили. Страшно видеть, как далеко все продвинулось в противоположном направлении, — говорит она. — Сейчас мы зашли в тупик и сложно представить, как что-то может измениться к лучшему. Мы переживаем ужасные времена. Впервые за всю жизнь я не вижу будущего».
Ее муж, журналист Александр Столярчук, тоже отмечает произошедшие за минувший год резкие перемены: «Мы как будто живем в чужой стране». Он присоединятся к нам, выйдя из другой комнаты, гладит немолодую кошку и заваривает черный чай: «За последний год я слышал, как мои друзья — люди, которые, как я думал, были на моей стороне — говорили, что «пора проучить Америку» и «что нам нужен Сталин», а еще «хорошо, что Россия наконец встала на защиту своих ценностей».
По его ощущениям, в Москве стало больше ксенофобии и агрессии по отношению к Западу. Его семья переживает не лучшие времена.
Под европейским флером
По крайней мере внешне Москва кажется процветающей. Гуляя по центру, на каждом шагу видишь новые бары и рестораны со столиками на улице: стоит выйти солнцу, и кажется, будто ты в Париже. Наряду со Starbucks и Burger King здесь есть спа-салоны для собак и круглосуточные суши-бары, ночные караоке-клубы и маленькие пекарни, где можно купить сделанные вручную миндальные пирожные пастельных цветов. Пассажиры метро, как и любой другой европейской подземки, едут, уткнувшись носом в экраны планшетов и мобильных телефонов (в московском метро работает беспроводной интернет); кто-то, бредя по платформе, играет в Candy Crush.
Однако под европейским флером видны признаки нового, демонстративного национализма. Визуально он проявляется в виде черно-оранжевых георгиевских ленточек, символизирующих победу в Великой Отечественной войне (в ходе украинского конфликта их стали использовать в качестве знака отличия пророссийски настроенные ополченцы). Их можно видеть и на автомобильных антеннах и на одежде школьников, едущих домой в метро.
В туалетах недавно открывшегося бара Sanctions Bar посетители могут воспользоваться туалетной бумагой с изображением стодолларовой купюры или головы Барака Обамы. На стенах развешаны картинки, основной посыл которых — фундаментальный идиотизм американского президента и относительная мудрость российского. Чек подается внутри деревянной матрешки с изображением Путина, интерьер освещен канделябром, сделанным из банкнот (доллары и евро внизу, рубли — наверху) а блюда приготовлены исключительно из российских продуктов. Арт-директор ресторана Евгений Белкин, один из авторов идеи, поясняет, что это отчасти шутка, однако в бар приходят и те посетители, которые хотели бы показать свое неприятие западных санкций против России.
Для многих этот новый патриотизм — положительный знак, однако одна женщина, которая не считает себя сторонницей Владимира Путина, рассказывает мне о том, что активно занимается получением израильского гражданства. Она боится, что ее маленькую дочь в школе будут заставлять соответствовать новому духу национализма: «Я выросла во времена, когда ты мог свободно высказываться дома, однако в школе нужно было следить за своими словами. Я не хочу, чтобы она тоже прошла через это».
«Наши ценности обменяли на сникерсы и кока-колу»
Алиса Крылова, победительница конкурсов «Миссис Россия» и «Миссис Земной шар», в марте привлекла к себе внимание, дав интервью, в котором она пошутила о вреде санкций и крахе курса рубля. Она сказала, что ей всего лишь пришлось отказаться от некоторых поездок на горнолыжные курорты в Европе и отложить покупку новой модели «Мерседеса». Ее не беспокоило отсутствие европейских сыров в московских супермаркетах — свои любимые сорта она закупала во время регулярных поездок в Париж.
Сегодня, когда мы встречаемся у нее дома, Крылова более осторожна в своих высказываниях, она не хочет показаться равнодушной к трудностям простых россиян. Она живет в просторной квартире в новом жилом комплексе, на первом этаже которого расположен ресторан итальянской кухни «Марио» (в путеводителях по Москве он входит в пятерку самых дорогих ресторанов города). Для того, чтобы попасть в квартиру, нужно пройти два кордона охраны: сначала позвонить по видеофону, за которым смотрят охранники за тяжелыми металлическими воротами, а затем пройти мимо еще одного охранника в вестибюле. У лифта кто-то оставил серебристый детский «Бентли» и коляску.
В своей семье Крылова ввела режим экономии — каникулы проводятся в России: «Конечно, я отказалась от отпуска за границей с детьми. Почему я должна переплачивать только за то, чтобы уехать за рубеж? Не вижу в этом смысла, — говорит она. — Я стала обращать внимание на цены и на то, сколько я готова потратить. Я ощутила падение курса рубля, но не могу сказать, что это меня сильно обеспокоило. Паники не было».
Она рассказывает, что люди из ее круга общения больше не хотят переплачивать за европейские бренды, и как следствие резко выросла популярность российских дизайнеров. «Сейчас мы поддерживаем наши таланты, и это положительный результат», — говорит Крылова, признавая, что сегодня на ней ярко-розовая сорочка парижской марки Balmain.
Дочкам Крыловой — 5 и 11 лет, и они то и дело забегают в гостиную, что-то шепчут на ушко маме. Им хочется попробовать глазурь на огромном и необычном торте, который Крылова заказала для мужа. Торт украшает большая фигурка из марципана, в которой по длинным светлым волосам и характерным скулам можно легко узнать мою собеседницу. Рядом пристроился крылатый ангел. Крылова излучает вежливость и гостеприимство. Она предлагает мне чай в фарфоровых чашках и блюдечко с клубничным вареньем ее бабушки, которое я ем маленькой ложечкой. На стенах висят большие портреты хозяйки маслом в бальных платьях. Они были написаны после ее победы на конкурсах красоты «Миссис Россия-2010» и «Миссис Земной шар» в 2011 году.
До того как стать моделью, 32-летняя Крылова изучала экономику в университете, и ее адекватное понимание кризиса помогает игнорировать незначительные лишения, с которыми она столкнулась. В привычный рацион пришлось внести некоторые изменения, но жаловаться здесь, по ее мнению, особо нечему: «Раньше мы ели французскую рыбу. Сейчас едим морепродукты из Туниса. И что из того?» Но некоторые из ее любимых магазинов закрылись, сетует она. Особенно не хватает ювелирного магазина Graf, недавно закрывшего свое отделение недалеко от ее дома. «Многие магазины закрылись, так как их аренда была привязана к доллару, и платить ее стало не по карману», — говорит она.
Помимо мелких житейских неудобств Крылову беспокоит, что обоюдные санкции вредят экономическим связям, налаженным между Россией и западными странами за последние два десятилетия: «Вся работа, проделанная на протяжении многих лет, была сведена на нет практически в одночасье — зачем?»
И все же она полностью поддерживает действия Путина по возвращению Крыма и его ответ на санкции со стороны Запада. События последних полутора лет сделали ее еще более патриотично настроенной и лояльной по отношению к российскому президенту. «Хорошо, что во главе страны стоит такой интеллигентный и мудрый человек, достойный вождь. Как гражданка России я очень горда тем, что наконец мы получили лидера, способного управлять этой огромной страной, — говорит она. — Возможно, его методы кажутся некоторым довольно резкими, но люди, разбирающиеся в политике, экономике и истории, поймут, что он действует продуманно и делает то, что необходимо в данный момент. Владимир Владимирович сделал много хорошего для нашей страны».
Крыловой нравится новая политика популяризации патриотического воспитания в России. В школе ее старшая дочка в течение месяца готовилась к празднованию 70-летия окончания Великой Отечественной войны и триумфальной победы над фашизмом: учила стихи, писала сочинения и репетировала праздничный концерт для родителей. «Мы жили во времена, когда наши самые сокровенные ценности были обменяны на сникерсы и кока-колу. Этот новый акцент на сохранении нашей истории очень важен», — считает она.
Крылова говорит, что знакома с людьми, которым был запрещен въезд в западные страны, и чьи активы могут быть арестованы. Да, они переживают не лучшие времена, признает она — как и все, кто пытается делать бизнес в России. За последний год из-за кризиса предложения модельной работы снизились на 30%, однако и в этой ситуации Крылова находит положительные моменты. В ее планах — открыть центр персонального обучения: «Я собираюсь учить желающих тому, как быть супермоделью, успешной женщиной, матерью и женой».
«С началом крымской истерики возросла и ксенофобия»
68-летний бывший переводчик Евгений и его супруга Елена (ей 67), до выхода на пенсию работавшая врачом-биохимиком, с легкостью согласились принять корреспондента Guardian в своей квартире в центре Москвы и рассказать об изменениях, произошедших в их жизни в связи в событиями в Украине, спадом в экономике и санкциями. Однако, согласившись на интервью, они решили не раскрывать своих полных имен и отклонили предложение сфотографироваться для статьи. Объяснение Евгения о том, почему он предпочитает анонимность, хорошо показывает, как быстро меняются настроения в Москве.
«Возможно, пять лет назад я был бы не против назвать себя, однако с началом крымской истерики возросли и ксенофобские настроения. Страна стала более изолированной. Люди скептически настроены по отношению к иностранцам. Мы уже в возрасте и имели возможность насладиться многими “благами” жизни в Советском Союзе — когда тебя могли наказать за контакт с иностранцами, когда всюду царили подозрение и недовольство», — говорит он.
Он вспоминает звонок из США от своей знакомой американской журналистки — дело было в 1980-х. «Мне позвонили из КГБ и пригласили на встречу, где меня спрашивали, как мы познакомились, и кто нас с ней свел. Подозрительность возвращается. Может, не до такой степени, как раньше, но я ее чувствую. Думаю, что сейчас есть люди, которые следят за западной прессой и за тем, что говорят люди. Не знаю, как пристально они следят за всеми, но следят точно».
Евгений и Елена были против отделения Крыма. Они даже перестали общаться с некоторыми из своих друзей, когда те, на их взгляд, c чрезмерно пылким патриотизмом отнеслись к украинской ситуации.
«Люди резко разделись в своем отношении к Крыму. В течение некоторого времени все только об этом и говорили, и в результате наш круг общения сузился. По большей части я воздерживаюсь от подобных разговоров. Никогда сам их не начинаю. Стараюсь быть как можно более нейтральным в этом отношении. Однако те, кто поддерживает ксенофобские настроения, ведут себя более агрессивно. У меня есть пара друзей, и в их компании я вообще не поднимаю эту тему, а еще с парой приятелей не виделся почти год. Дело в том, что у нас настолько разные точки зрения, что я не хочу их слышать. В любом случае, мы сейчас реже говорим на эти темы, чем год назад. Это уже стало частью нашей жизни», — говорит Евгений.
Оба признают, что стали гораздо более аккуратными в разговорах о политике и не станут выражать свое негативное отношение к Путину публично. «Я точно не стану говорить о Путине на людях. Не хочу провоцировать на конфронтацию. Пожив в Советском Союзе, учишься осторожности. Ты всегда искал знак, что да, этому человеку можно высказать свое мнение. Можно было уловить по паре слов, по выражению лица. Ну а если кто-то сам заводил разговор, ты молчал. Сейчас такой опасности нет, но потенциально разговор может стать очень неприятным», — поясняет он.
Показной патриотизм в Москве вызывает у Евгения негативную реакцию: «Сейчас патриот — это не тот, человек, который любит свою страну. Это тот, кто поддерживает курс правительства, одобряет ксенофобию и отвергает либеральное мышление. Значение слова “патриот” приобрело совершенно определенный оттенок». Однако он с трудом представляет Россию без Путина: «Боюсь, что представить себе такого не могу. Он уже 15 лет правит страной. Как можно представить жизнь без него?»
С залитого солнечным светом балконом супруги показывают мне, как сильно за последние 10 лет изменился городской ландшафт. Рядом с их домом выросли две стеклянные многоэтажки, закрыв собой более старые здания. Евгений и Елена не в восторге от архитектуры. Они предпочитают возиться с гвоздиками, растущими в ящике на балконе. Елена купила рассаду в самом большом в Европе торговом центре «Авиапарк» на севере Москвы. Его открытие в ноябре прошлого года совпало с обвалом курса рубля, и из запланированных 500 магазинов и 80 ресторанов заработали далеко не все.
Елена и Евгений получают пенсию в размере 30 тысяч рублей ежемесячно, и, как большинство москвичей, теперь более внимательно относятся к выбору продуктов, почувствовав на собственном кошельке воздействие санкций и слабого рубля. Продукты, которые они раньше покупали постоянно, перешли в разряд редких лакомств.
«Раньше я каждую неделю покупал бутылку вина. Теперь не чаще раза в месяц, — сетует Евгений. — Это абсурд, но мне не хватает сыров. В Советском Союзе не было разнообразия сортов, был, по сути, только один. Это даже был не сыр, а масса, похожая на сыр. Поэтому когда в 1990-х мы распробовали настоящие сыры, сыр стал символом богатства выбора в новой России».
«Даже люди с невысоким достатком могли выбрать между 5-10 сортами импортного сыра, — вспоминает Евгений, усмехаясь шумихе, раздутой вокруг сыра после запрета на ввоз ряда товаров. — Я обожаю зрелые сыры — камамбер, бри. Их все еще можно найти в магазинах, только стоят они неподъемных денег».
Перевод выполнила Светлана Граудт.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
На вопрос о том, как западные санкции против России и введенные в ответ российские импортные ограничения повлияли на их жизнь, некоторые москвичи среднего достатка говорят, что скучают по сыру, который пропал после введения Россией запрета на ввоз европейских сыров и некоторых других продуктов. Разговор порой переходит на обсуждение плюсов горгонзолы, камамбера, пармезана и недостатков их российских заменителей.
