Думаю, только в 10 часов вечера я, наконец, осознал, где я нахожусь. Это произошло в аттракционе сталкивающихся машин в центре Пхеньяна. Передо мной в красном автомобиле сидел старший офицер армии КНДР. Он издал корейский боевой клич и врезался в мою машину. Пока физика делала свое дело, и мое тело испытывало все последствия столкновения, я неожиданно понял, что все происходит на самом деле, и я нахожусь в Северной Корее, в новом парке аттракционов в Пхеньяне. Этот самый парк три года назад открывал лично Ким Чен Ын, и его сфотографировали между небом и землей, на американских горках. Я распечатал этот снимок и повесил на стену в кабинете. Глядя на него, я мечтал, что однажды тоже посещу этот парк в Пхеньяне.
Это произошло три года назад, и с тех пор я тщательно изучал способы въезда в КНДР. Узнав, что каждый год тысячи западных туристов посещают эту страну, я понял, что хочу стать одним из них. Но это было непросто. От человека требуют огромное количество документов. Ему требуется доказать две вещи — что он не журналист и вообще не связан со СМИ, и что он психически здоров. А я не подходил по обеим категориям! Пришлось придумать новую личность, никак не связанную со СМИ, и совершенно здоровую. Во время споров с родителями я осознал, что они натолкнули меня на решение проблемы. Когда я родился, моя мама хотела назвать меня «Лиор», а папа — «Амос». Ни один из них не был готов уступить, и теперь меня зовут Лиор Амос Даян. До сих пор я не видел никакого смысла в двойном имени. Но у корейцев все наоборот, то есть, сначала фамилия, а потом имя. Поэтому я решил представиться Даяном Амосом и забыть о Лиоре. Поиск в Google по имени Амос Даян не даст никаких проблемных результатов.
Но у меня все еще не было работодателя не из области журналистики, который подписал бы справку о том, что я работаю у него. Я подумал о друзьях-бизнесменах, которые могли бы сыграть эту роль. Я вспомнил про Нимрода Нира, владельца рекламного агентства. Через 10 секунд после начала беседы он уже поприветствовал меня как нового замдиректора по творческим вопросам Амоса Даяна. Я поблагодарил его, но тут он сказал, что у него есть одно условие. «Я поеду с тобой. У нас так принято. Директор и его зам ездят за границу вместе. Это давняя традиция», — сказал он. Я ответил, что, конечно, не имею права нарушать давнюю традицию, сложившуюся в течение долгих лет.
Оказавшись в парке аттракционов и глядя на американские горки, на которых катался Ким Чен Ын, я решил, что не пойду на этот аттракцион. Вернувшись в Израиль, я сказал младшему брату, что испугался. Он покачал головой и спросил, неужели сама поездка в КНДР была настолько спокойной, что меня напугал только аттракцион.
Поездка действительно сопряжена с риском. Недавно были арестованы два туриста из западных стран по странным обвинениям. Одного обвинили в том, что привез Библию, а второго — в неподобающем поведении в аэропорту. Их приговорили к 10 годам каторжных работ. В 2009 году произошло другое происшествие, действительно беспокоившее меня. Власти КНДР арестовали двух американских журналистов и обвинили их в том, что они прибыли в страну по служебной надобности. Их приговорили к 12 годам каторги. Лично я каторгу не выдержу. Но я все равно решил рискнуть и поехал.
Если американские горки в реальности оказались намного более пугающими, чем на фото с Ким Чен Ыном, то аттракцион со сталкивающимися машинками показался мне вполне мирным. Но я не ожидал, что там же окажутся северокорейские офицеры, воспитанные в ненависти к Западу и ожидавшие появления какого-нибудь паренька из западных стран, чтобы излить на него эту ненависть. Они таранили меня со всех сторон, а я отчаянно продолжал широко улыбаться им. Я все еще не мог поверить в реальность происходящего, я не верил, что нахожусь в парке аттракционов в Пхеньяне, рядом с тем местом, где 67 лет назад Ким Ир Сен объявил о создании Корейской народно-Демократической Республики. Сейчас там находится 30-метровое панно, запечатлевшее это событие.
Именно там была наша первая остановка после прибытия в аэропорт Пхеньяна, когда мы прошли в врата самого закрытого государства в мире. Мы остановились именно там, потому что так принято. Оттуда можно полюбоваться не только упомянутым настенным панно, но и 60-метровой триумфальной аркой, расположенной неподалеку. Пока мы смотрели на арку, приставленная к нам гид сказала, что семья Ким, в отличие от других людей, спустилась с небес. Это хорошо согласуется с официальной биографией Ким Чен Ира, предыдущего лидера КНДР и отца Ким Чен Ына. По этой версии, он научился водить машину в трехлетнем возрасте, а когда ему было девять лет, выиграл парусную регату. Вдобавок, согласно календарю КНДР, сейчас не 2015 год, а 104 год. Отсчет ведется со дня рождения отца нации Ким Ир Сена.
Когда меня спрашивают, почему я так интересуюсь КНДР, я отвечаю — из-за семьи Ким. Это единственная в мире семья, более безумная, чем семья Даян (Лиор Даян приходится внуком генералу Моше Даяну, бывшему министру обороны Израиля, — прим. перев.).
Воздушным путем в КНДР можно попасть только на самолете авиакомпании Koryo Air. Поднимаясь по трапу, сразу понимаешь, что попал на северокорейскую территорию. Авиакомпания располагает советскими самолетами «Ан» и «Ту», которые придают полету марксистско-ленинистскую винтажную атмосферу. Пассажирам дают северокорейскую газету, где на каждой странице помещен портрет Ким Чен Ына. Стоит пассажирам занять свои места, как включаются большие экраны, на которых показывают странный концерт — женщины, одетые как медсестры, с красными звездами на головных уборах, играют на музыкальных инструментах. За ними на сцене огромный флаг с символикой Трудовой партии КНДР. Потом становится видно, что на сцене стоят также около ста певцов в военной форме. Понятия не имею, о чем они поют. Но вряд ли это была обработка хита «I want to break free» группы Queen.
Без сомнения, атмосфера в самолете готовит вас к прибытию в тоталитарное коммунистическое государство, чтобы переход был гладким. Но к тому, что я увидел в аэропорту Пхеньяна, меня ничего не могло подготовить. Выглянув из окна самолета, я увидел нечто, свидетельствующее о том, что я попал в другой мир, совершенно мне не знакомый, и я не уверен, что хотел бы познакомиться с ним. К самолету четким шагом, соблюдая идеальный строй, подошли 20 солдат. Впереди шел командир. Он подвел их к багажному отделению, и они начали выгружать чемоданы. Я понял, что это грузчики. Пока они работали, командир орал на них и делал угрожающие жесты.
Можно и нельзя
«Меня зовут Ли, и я ваш гид», — представилась невысокая азиатка, встретившая нас на выходе из терминала. Она забрала наши паспорта, пообещав вернуть в конце экскурсии. Мы поздоровались и с трудом выдавили улыбки. Мы были утомлены после дотошного досмотра, так как список предметов, запрещенных к ввозу в КНДР, весьма велик. Под запретом Библия, DVD, футболки с политическими лозунгами и многое другое. При досмотре проверяют каждую мелочь.
«Все, кто носит такой значок, местные», — объяснила гид на довольно беглом английском. — «У нас принято носить такой значок на левой стороне рубашки». Вскоре мы узнали, что «принято» означает «требуется по закону». Во время пребывания в КНДР мы часто слышали это слово: «принято» простираться ниц перед статуей одного из великих вождей, «принято» экономить электроэнергию и не включать электроприборы весь день, «принято» сообщать властям о поездке в другой город. Есть и отрицательные словосочетания: «у нас не принято носить джинсы». Да, законы КНДР запрещают носить джинсы.
Я закурил и посмотрел на солдат, патрулировавших забор вокруг аэропорта. Они держали в руках автоматы Калашникова и всем своим видом показывали, что готовы к войне, которая может начаться в любой момент. Тут ко мне подошла гид и сказала, что, закурив так близко рядом с фотографией отца нации Ким Ир Сена, я проявил неуважение. Я обернулся и увидел огромный портрет Ким Ир Сена над терминалом аэропорта, рядом с которым я стоял. Я отошел подальше. Тогда мне еще не было известно, что «неуважение» значит примерно то же, что «не принято». Если бы знал, то отреагировал бы более энергично.
Потом к нам подошли еще двое. Они представились и сообщили, что будут сопровождать нас. При этом «нас» было всего трое — я, Нимрод и американец Уильямс, я помню только его фамилию. Три иностранца, к которым приставили трех сопровождающих. Было очевидно, что на экскурсии главная Ли, и что только она получила подготовку гида. Двое других на любой вопрос отвечали «Спросите у Ли». В общем, так как я довольно много читал про КНДР, стало ясно, что это сотрудники спецслужб, которые всегда сопровождают туристов из западных стран.
Мы сели в микроавтобус и поехали в центр Пхеньяна. По пути Ли объяснила нам несколько основных правил, которые необходимо соблюдать. Первое правило запрещало фотографировать из микроавтобуса, кроме как в центральной, самой красивой части города. Причину запрета Ли скрывать не стала. По ее словам, есть хорошие стороны и менее хорошие, которые фотографировать не стоит. В случае КНДР менее хорошие стороны включают большие группы населения, живущие в нищете, испытывающие нехватку продовольствия или помещенные в трудовые лагеря для врагов властей. Несколько месяцев назад ООН заявила, что режим КНДР совершает преступления против человечности, очень похожие на преступления нацистов.
Второй запрет касался фотографии всего, что связанно с армией. В столь милитаризованном государстве, как КНДР, это серьезный вызов фотографу. Огромное число граждан проходят срочную службу в армии — 20% людей в возрасте от 17 до 54 лет. На военные нужды расходуется не менее 15% ВВП. Общая численность армии достигает 1 190 000 солдат, что делает северокорейскую армию четвертой по размеру в мире. Для сравнения, США содержат армию в 1 389 000 солдат, и это при населении в 318 миллионов, а не в 25 миллионов человек, как в КНДР. Не так-то просто сделать снимок без того, чтобы в кадр не попал какой-нибудь солдат.
Ну и еще одно правило — в стране не принято говорить «Северная Корея». Они считают весь Корейский полуостров своим и не видят необходимости делить Корею на Север и Юг. Они настаивают на использовании аббревиатуры КНДР.
Звонок домой
«Посмотрите-ка на это, — сказал Уильямс за ужином, просматривая фотографии в своем цифровом фотоаппарате. — Помните, мы стояли возле триумфальной арки, а мимо проехал один из этих электроавтобусов, которыми они тут очень гордятся?»
«Помним», — ответили мы.
«Тогда смотрите сюда, смотрите внимательно, — сказал он, показывая нам фотографию. — Видите? У автобуса сзади нет фар, это просто рисунок». Да, на снимке было заметно, что фары нарисованы красной, желтой и белой краской.
«Но зачем им это? Чего они добиваются?» — спросил Нимрод.
«Они хотят, чтобы ты считал их государство самым продвинутым в мире. Они не хотят, чтобы ты видел истинное лицо их прогнившей, недоразвитой и нищей страны, которая не в состоянии даже обеспечить автобусы настоящими фарами. Они хотят, чтобы, вернувшись домой, ты всем рассказывал, что долбанные Клинтон, Буш и Обама врут об этой райской стране. Понимаете суть игры?»
«Во бред. Не верю, что я в таком месте», — сказал Нимрод.
«Ты это в положительном смысле или в отрицательном? — спросил я. — Если в положительном, то дома я потребуют прибавки к зарплате! Раз уж я, как замдиректора, организовал тебе такую шикарную поездку».
После ужина мы разошлись по номерам, чтобы приготовиться к поездке в парк аттракционов. По дороге в номер Уильямс неожиданно заявил, что не собирается отказываться от утренней пробежки. Я удивился. Нас предупредили, что мы не имеем права уходить из отеля по своему желанию. В КНДР вообще не позволяют иностранным туристам гулять без присмотра. Исключением может быть разве что Деннис Родмэн. Уильмяс сказал, что не собирается никого ни о чем спрашивать. «Выйду из отеля утром и побегу себе. Посмотрим, что будет», — сказал он.
«Ты рехнулся? Что значит "что будет"? Ты в КНДР, тут не так много вариантов "что будет". Будет нечто довольно суровое», — ответил я.
«Завтра у меня пробежка», — ответил он упрямо.
В нашем с Нимродом номере я посмотрел на огромное зеркало возле уголка для курения. Мне вдруг подумалось, что, возможно, утверждение о том, что иностранцев селят в номера, которые все время под наблюдением, не лишено смысла. Иначе зачем тут такое зеркало.
«Ладно, я уже готов, — сказал Нимрод, надевший куртку. — Давай, собирайся».
«Иди в холл, а я позвоню Рони и приду», — ответил я ему. Я снял трубку старого телефонного аппарата, чтобы позвонить жене по тарифу 2,5 евро за минуту. В такой стране, как КНДР, где нет сотовой связи, а доступ к интернету есть у 605 человек, звонок за границу служит глотком свежего воздуха.
«Я на месте, дорогая», — сказал я жене. Она сообщила, что чуть не уронила телефон, так как на экране высветилось «Входящий звонок из Северной Кореи».
Я сказал, что тут все выглядит странным, но вполне приемлемым, и спросил, как у нее дела. Жена пожаловалась, что наш маленький сын не давал ей спать, и утром она с трудом довезла его до детского садика.
«Не волнуйся. Я тут узнал, что кое-кто научился водить машину в трехлетнем возрасте, наш сын тоже научится, и будет ездить в садик самостоятельно», — успокоил я ее.
«Ты что, в самолете не спал?» — спросила жена подозрительно.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Я тщательно изучал способы въезда в КНДР. Узнав, что каждый год тысячи западных туристов посещают эту страну, я понял, что хочу стать одним из них. Но это было непросто. От человека требуют огромное количество документов. Ему требуется доказать две вещи — что он не журналист и вообще не связан со СМИ, и что он психически здоров. Поездка действительно сопряжена с риском.
