Сейчас Исламское государство вплотную подступило к городу Хасеке в Сирии, а коалиции Запада и арабских государств не удалось остановить продвижение исламистов, несмотря на заявления об уничтожении 10 тысяч боевиков. Кроме того, нельзя не отметить, что все вооруженные конфликты, в которых принимали участие западные государства после Второй мировой войны, по большей части заканчивались для них неудачно.
Atlantico: В прошлом военно-технический прогресс был нацелен на противостояние с СССР. Однако в итоге получилось, что западные государства не приспособлены для ведения современных конфликтов?
Вальтер Брюйер-Остель: Средства и доктрины крупнейших западных армий действительно создавались с прицелом на симметричный конфликт с равной по силам державой. В этой связи нельзя не отметить успех британцев в войне с Аргентиной за Фолкленды. Тем не менее приоритетное отношение к перспективе континентальной войны в Европе против СССР, например, создало перекос в пользу штурмовых танков, которые оказались неэффективными в новых конфликтах (Чеченская война 1994-1995 годов, противостояние Израиля с «Хезболлой» в 2006 году).
Как бы то ни было, с 1990-х годов западные армии начали приспосабливаться к новым условиям с помощью все более активного перевода армии на контрактную основу, расширения взаимодействия различных родов войск и переоценки новых условий (это касается, например, увеличения значимости боевых вертолетов).
Филипп де Вей: В продвижении войск Исламского государства к Хасеке на севере Сирии нет ничего удивительного. Армия Башара Асада истощена после четырех лет войны (конфликт начался в 2011 году), а виляния западных лидеров ситуацию ничуть не улучшили. Сейчас совершенно очевидно, что падение режима Башара Асада будет означать не победу над диктатурой, а триумф радикального исламистского государства и формирование прямой угрозы для соседей вроде Ливана и Иордании. Речь идет о стратегическом поворотном моменте.
Кроме того, ИГ прекрасно информировано, тогда как нам известно о нем очень мало. Как говорил Сунь-цзы (китайский стратег IV века до н.э.), «познай своего врага лучше самого себя, и ты одержишь больше 100 побед».
Лидеры исламистской организации предельно внимательно следят за всеми нашими политическими разногласиями, оружием, политиками, военной тактикой... Они даже учли наше технологическое превосходство. Пока они следуют динамике завоеваний и при движении на новую территорию проявляют завидную организационную методичность, вводят эффективную антикоррупционную программу.
— Как ожидания населения западных демократий ограничили поле для маневра и в конечном итоге эффективность внешних военных операций?
Вальтер Брюйер-Остель: Идеализм 1990-х годов породил надежды на «конец истории» Фукуямы (триумф демократии и мира) и военные вмешательства с небольшим числом жертв, по крайней мере, среди западных военных. Все эти тенденции закрепились в западном обществе, для которого война стала далеким горизонтом, а понятие смертельного противостояния практически полностью исчезло из повседневной жизни. Как бы то ни было, общественное мнение действительно, как вы сказали, «ограничивает поле для маневра», причем сегодня куда больше, чем в прошлом: различные военные происшествия (неудачи, «сопутствующий ущерб) становятся известны людям куда быстрее (многообразие СМИ, круглосуточные новостные телеканалы...). Все это может качнуть чашу весов гораздо быстрее, чем во время войны в Алжире или Вьетнамской войны.
Филипп де Вей: В эпоху холодной войны у нас десятилетиями готовились к конфликту с СССР. Ядерное сдерживание позволило нам избежать традиционного вооруженного противостояния. Как бы то ни было, за плечами у Франции имеется и недавний боевой опыт. Мы отправили войска на внешнюю операцию в Афганистан (с 2001 по 2014 год). Там наши солдаты научились ведению боя на обширном и скалистом пространстве. Морская авиация (и в частности Rafale) доказала свое превосходство в Ливии (2011), а операция «Сервал» в Мали (2013) была проведена успешно, несмотря на небольшой объем задействованных средств.
Сейчас же точечные удары по Исламскому государству оказываются неэффективными. Если наступление ведется на суше, ответить на него должны тоже сухопутные силы. Нам придется пойти на такой риск, если мы на самом деле хотим их остановить. В любом случае, нужно быть реалистом, потому что присутствие наземных войск вовсе не является гарантией победы. Примером тому служит поражение французской армии в Дьенбьенфу 7 мая 1954 года и неудача американцев во Вьетнаме, несмотря на все задействованные средства. У вьетнамцев были решительный настрой и прекрасные лидеры вроде генерала Зяпа и харизматичного Хо Ши Мина, которые отлично знали Запад и в том числе Францию.
— Кстати говоря, что общественное мнение готово принять в рамках внешней операции?
Вальтер Брюйер-Остелль: «Справедливая война» была бы упрощенческим ответом, тем более что это понятие обсуждается еще с древних времен (на эту тему рассуждал еще Святой Августин). Недавние конфликты (Афганистан и Ирак) наводят на мысль, что западная общественность не может похвастаться стойкостью (то есть способностью преодолеть психологически травмирующее событие) по отношению к возникающим во время внешних операций проблемам. Тем не менее, несмотря на все сложности с интерпретацией, недавние события (например, марш 11 января 2015 года) говорят и о возможном подъеме в общественном мнении. Кроме того, политика играет тут ключевую роль. После долгих лет урезаний и сокращений оборонного бюджета политики первого плана (как среди левых, так и среди правых) сегодня утверждают, что нам не стоит больше жертвовать оборонными ресурсами и указывают на перестановки в других регионах мира (в частности в Юго-Восточной Азии).
Филипп де Вей: Психологический аспект играет ключевую роль в войне. Вот вам пример: устроенная террористом стрельба в западной демократии воспринимается как невероятная трагедия, но при этом массированные бомбардировки Сирии и Ирака стали почти обычным делом. Обе этих страны уже десять лет живут в состоянии войны. Чего не скажешь о нас... Вторая мировая война в Европе закончилась 70 лет назад. С тех пор Запад имел дело лишь с колониальными и периферийными войнами.
Кроме того, как мы могли убедиться, военная победа вовсе не обязательно влечет за собой политическую. Мы видели это в 1962 году в Алжире и недавно в Ливии после операции в 2011 году. Хотя авиаударам и удалось рассеять войска Каддафи, сегодня страна погрузилась в глубочайший политический хаос и грозит распространением конфликта на соседние государства (Тунис, Египет, Нигер, Чад и Судан), а также миграционной катастрофой для средиземноморского побережья Европы.
— Хотя Запад и может положиться на военную мощь, его противникам всегда хватало решимости (Вьетнам, Алжир, Ирак...). Как такое несоответствие психологических и материальных ресурсов отражается на месте событий?
Вальтер Брюйер-Остелль: Как мне кажется, тут есть два главных момента. Первый и самый сложный — это отношение к смерти. Ее куда легче принять в рамках идеологической борьбы с политической (Алжир, Вьетнам) или религиозной окраской (Ирак), чего не сказать о западном обществе, где уже давно пустили глубокие корни мир и демократия. Второй касается самого типа боев. Техно-повстанческие конфликты сочетают в себе повстанческие средства ведения войны и технологии, которые изначально считают уделом государства (иракские танки в руках ИГ). Кроме того, тут максимально используются принципы партизанской войны с упором на преимущества труднодоступной территории (боевики «Аль-Каиды» в исламском Магрибе«, например, скрываются в горах Адрар-Ифорас) и расселения мирных жителей (это в частности затрудняет нанесение упомянутых вами авиаударов коалиции).
Филипп де Вей: Франция — одна из немногих европейских стран, которые участвуют в масштабных внешних операциях. Но наши возможности не безграничны. Прежде всего, это касается бюджета: хотя Франсуа Олланд недавно расширил финансирование французской армии (она представляет собой настоящий стержень страны), ей все равно остро не хватает людских и материальных ресурсов.
К тому же общественное мнение крайне восприимчиво к потерям, и последствия войны никогда не встречают особенно позитивного отклика, потому что она всегда — самое худшее из возможных решений.
Как бы то ни было, теракты 7 января, по всей видимости, привлекли внимание французской общественности к террористическим угрозам, и сейчас все силы на территории страны находятся в состоянии готовности.
— Как западные армии сейчас справляются с этими структурными проблемами? Какие реформы представляются вам наиболее многообещающими?
Вальтер Брюйер-Остель: Они приспосабливаются. Первое направление касается расширения использования спецподразделений (и, по возможности, проведения наземных операций): тяжелые условия в массиве Адрар-Ифорас не помешали французским силам во время операции «Сервал» «зачистить» регион от боевиков. Второй момент — это растущая «технологизация». Беспилотники и разведка позволяют получить серьезное преимущество над противником, установив его передвижения и позиции. Далее, следует отметить упор на создании все более эффективного и точного оружия и его применении вместо людей: это относится, например, к французским модульным бомбам с лазерным наведением. Наиболее многообещающими сейчас выглядят работы в области кибернетики, однако, повторюсь, нам в любом случае нельзя забывать о наземных операциях, даже в сложных условиях.
Вальтер Брюйер-Остель — преподаватель, научный сотрудник Сорбонны, специалист по военной истории.
Филипп де Вей — адвокат Парижской коллегии, специалист по дипломатическим и стратегическим вопросам.
