Там, где Россия: стальная нить

Поезд набирает ход. Под ногами раздается ленивое там-там, там-там. Городской пейзаж сменяется рассыпанными по округе дачными домиками — на садовых участках энергично копошатся огородники. Состав разгоняется быстрее, и картинка за окном превращается в однородное серо-зеленое месиво.

Неважно, откуда выехал этот поезд, и где конечная точка его пути. Нет лучшего способа посмотреть страну, чем купить билет в плацкартный вагон и просто сесть у окна. Поезд идет уже очень долго, но пейзаж не меняется. Это бесконечная стена леса. Маленькие деревья, большие деревья, поваленные, разрубленные молнией или усохшие от времени. Кое-где лес уходит под воду, местами на несколько метров. В воде можно разглядеть стены разрушенных домов и острые верхушки заборов. Кажется, это была крошечная деревня. Ее и деревней-то назвать нельзя — просто пара каких-то строений. Вдоль железнодорожных путей рассыпаны сотни таких поселков по несколько домов. Совершенно непонятно, кто и почему там живет. И живет ли вообще?

Поезд притормаживает. За окном покосившиеся слепые дома — хозяева оставили их уже очень давно. Они даже бесплатно никому не нужны в этой карельской глуши. Они просто провожают пустыми глазницами проходящие поезда. Во дворах лежат ржавые скелеты советских машин — они уже никуда не поедут. В этой деревне, кажется, всего несколько домов, где есть хоть какая-то жизнь. На скамейке у одного из них сидит старуха в белом платке. И вокруг никого. Она словно призрак в этом забытом богом месте.

От окна тяжело отвести взгляд. Это что-то сродни медитации — бесконечно монотонные пейзажи просто всасывают в себя все мысли без остатка. Тем временем в поезде кипит жизнь. Люди суетливо ходят по коридору и наливают чай. В плацкартных вагонах воздух уже успел пропитаться запахом носков, вареных яиц, помидоров, копченой курицы и заварной лапши. Этот аромат неповторим, забыть его невозможно. Почему-то в дорогу принято брать именно эти продукты — это неотъемлемый культурный стандарт. На исходе второго часа путешествия кто-то один начинает шуршать пакетом с едой и ударять вареным яйцом о столешницу, и через полчаса весь вагон уже самозабвенно жует свои припасы.

Плацкартный вагон — это удивительное явление. Здесь нет никаких перегородок и дверей, никакого личного пространства — каждую минуту приходится быть на виду в открытом купе. Это как очень неудобная коммунальная квартира, в которой живут 54 человека. Место в таком вагоне стоит существенно дешевле, чем в купейном. Поэтому плацкарта пользуется популярностью — некоторые ездят в таких вагонах не только в соседний город. От Владивостока до Москвы поезд идет без малого неделю, и билеты на ближайшее число в плацкартном вагоне еще нужно успеть купить. Почти семь дней в компании незнакомых людей, чаще всего без душа и нормальной еды (только в вагоне-ресторане), с парой розеток на всех, в замкнутом и слабо проветриваемом помещении. Люди переодеваются «в домашнее»: спортивные костюмы, майки, шорты. Кто-то делает это в туалете в конце вагона, кто-то заматывается в простынь или раздевается без лишних комплексов там, где удобно. Этот общий стиль одежды сближает и располагает к общению. К концу рейса многие выходят из поезда уже друзьями. Если путешествие длится более суток, поневоле приходится знакомиться с людьми, слышать их разговоры, отвечать на вопросы. Соседи приглашают друг друга сыграть в карты, помочь разгадать сканворд или просто выпить.

Там, там, там. Поезд замедляет ход. Остановка. Люди накидывают куртки и выходят размять ноги и покурить. На перроне стоят продавцы с большими сумками на плечах. Они торгуют водой, мороженым, пирожками, семечками, бутербродами, соленой рыбой. Маленькие дети путаются под ногами у взрослых, царит неразбериха. Через пару минут все поднимаются обратно в поезд. Сосед слева купил огромный пакет семечек и целеустремленно щелкает их, складывая шелуху в аккуратную пирамиду. За соседним столом усатый дядя Петя угощает всех пивом — на отказ обижается. Ближе к вечеру он перейдет на водку. Даже если ты не хочешь знать о том, что пьет сосед, о чем говорит и как часто дышит, никакого выбора нет — тут все общее: звуки, запахи и пространство. — Алло, солнышко, ты уроки уже сделал? А кашу собакам сварил? Сварил? А? Не слышу! Не слышу! Не слышу! Молодец какой! — кричит в экран шестого айфона грузная брюнетка неопределенного возраста с сиденья напротив.

Она, как и все пассажиры, переодета в дешевую спортивную одежду, на ногах вьетнамки с большими черно-белыми пушистыми цветами. У нее нездоровый цвет кожи и тяжелое дыхание. Вот уже третий час подряд она разговаривает по телефону. Это невозможно игнорировать — она буквально кричит, потому что качество сотовой связи в лесу ни к черту. Весь вагон вынужден слушать о том, сколько у нее квартир, машин и счетов в швейцарском банке, — 50 тысяч? Ты смеешься? Да что это за зарплата такая? Жить на это как? Это ж хрень собачья, — сердится брюнетка. Из разговора следует, что для нее 50 тысяч рублей — смешные деньги. Другому собеседнику она рассказывала, что работает механиком на заводе в маленьком городке на севере. Что должен производить региональный завод на границе Полярного круга, чтобы его сотрудникам казалось, что 50 тысяч — это нищенская зарплата? Не прекращая разговора по одному телефону, она неуклюже роется в сумке и достает другой — тоже не самый дешевый, но постарше. Беседа продолжается уже с другим человеком. Она подробно пересказывает только что случившийся разговор, а потом рассказывает про своих собак. «Собак в приют отдала. Не напоминай. Я сегодня даже видюху смотрела. Хайс мой, у-у-у-у. Он скучает по мне, плохо ест. В том году я его тоже отдавала в приют, так он потом вообще не подходил ко мне. Я ему: «Ну Хайс, ну малыш! Собака моя!» А он морду воротит — вообще охренел! У меня слезы. Предала. А он ведь моется со мной постоянно. Я в ванну — он за мной. Один раз в воду прямо прыгнул, дебил. Смотрел на меня, смотрел, а потом плюх! Скотина! Да что ты мне про этот гуляш из собаки рассказываешь?!» — у брюнетки писклявый смех.

Она говорит уже больше трех часов. О том, что сестра купила квартиру за три миллиона, о том, куда хочет поехать в отпуск и где уже была, о том, что ее, кажется, уволят с работы, но она полетит куда-то в Арабские Эмираты. А потом она достает из сумки третий телефон и звонит кому-то еще. Она пересказывает два последних разговора и интересуется, заберут ее с вокзала или нет. И это выглядит очень комично — она рассуждает про какие-то большие суммы и удивительные путешествия, сидя в дешевой старой одежде и сланцах с ободранными черно-белыми цветами в плацкартном вагоне. Даже не в купейном, где едут люди посостоятельнее. Она постоянно перебирает свои модные смартфоны, но экономит на собственном здоровье. Все, что касается достатка и благосостояния, произносится громко, отчетливо и с акцентом, словно она хочет продемонстрировать всем сидящим, что она не какой-то там нищеброд, а просто попала сюда случайно.

Ничего удивительного в этом нет — желание казаться кем-то значимым и успешным в глазах соседа (пусть даже соседа по купе на пару дней), производить впечатление — это чертовски важно. Лучше купить в кредит шестой айфон, чем ходить со старым самсунгом. Там-там, там-там, там-там. Поезд останавливается. Люди выстраиваются в длинную очередь — все хотят скорее выйти на улицу. Нашу говорливую соседку никто не встречает, и она одиноко плетется по перрону — в одной руке тяжеленная сумка, в другой — телефон. Разговор не прекращается ни на минуту.