Венгрия временно приостановила действие на своей территории ключевого правила миграционной политики Европейского союза, согласно которому она обязана принять мигрантов, выдворенных из других стран ЕС, если в Евросоюз они изначально въехали через ее территорию.
Это решение принято спустя несколько дней после объявления о строительстве стены вдоль границы с Сербией, призванного защитить страну от нелегальных мигрантов.
Недавно премьер-министр Венгрии Виктор Орбан предложил начать дискуссию с партнерами по Евросоюзу о возможности восстановления смертной казни.
Все вместе это заставляет задуматься о том, не поторопился ли Евросоюз с расширением на восток.
Ведущий «Пятого этажа» Михаил Смотряев беседует с профессором венгерского университета Корвинус Павелом Томашом.
Михаил Смотряев: Что происходит в Венгрии?
Павел Томаш: В вашем коротком комментарии вы перепутали две вещи, которые никак не связаны друг с другом. Дискуссия о смертной казни — обычная глупость Орбана, или он пытается выяснить границы возможностей поведения небольшой страны в ЕС. Я — оппозиционер по отношению к этому правительству. И всем, и ему понятно, что смертная казнь, отказ от нее — составная часть европейской доктрины прав человека, поэтому ее восстановление не стоит как цель.
По второму вопросу — Орбан и его правительство не говорили, что они приостанавливают европейское законодательство по вопросу беженцев. Они говорили, что выполнять Дублин-3 (европейский регламент по защите прав беженцев — прим. ред.) технически страна не может, поскольку нет средств, а ЕС их не дает. Но не отказываются, а приостанавливают за отсутствием средств.
Венгрия, в отличие от Великобритании, не остров, и беженцы не обращаются с просьбой, а просто переходят границу без всяких разрешений. Там имеется забор из колючей проволоки, с помощью которого они направляются в точки приема, где уже обращаются за разрешением. С первого января этого года через эту «зеленую границу» прошло 60 тысяч человек. Страна наша маленькая, населения 10 миллионов. Беженцы, в основном албанцы, стремятся в Австрию и Германию, я видел переполненные поезда, но у них нет никаких бумаг, и их возвращают в Венгрию, потому что здесь они попали на территорию ЕС. Проблема, что с ними делать? Таким образом, страны, граничащие с теми, откуда прибывают беженцы — Испания, Греция, Италия, Венгрия — становятся жертвами более богатых стран, куда эти беженцы стремятся. Они не собираются в Венгрии оставаться. Кое-что ЕС выделяет — 50% средств на питание и проживание этих беженцев, но этих денег не хватает. В этом основной конфликт.
— Если посмотреть на цифры по миграции, Венгрия на втором месте по количеству поданных заявлений на получение убежища. Но от Германии по данным прошлого года она отстает сильно — около 40 тысяч в прошлом году было подано на убежище в Венгрии, 173 тысячи — в Германии.
— А какое соотношение между экономической мощью Германии и Венгрии?
— Но ЕС платит Венгрии достаточно большие деньги...
— Вы считаете, что достаточно, а я повторяю вчерашнее высказывание венгерского правительства: нужно вдвое больше. Я ничего не могу утверждать, но спор о деньгах, а не о морали.
— Если речь идет исключительно о финансах, зачем тогда облекать его в такие жесткие формулировки? Есть версия, что господин Орбан так пытается отстоять свой электорат от радикалов, которые в этот раз добились успеха.
— Радикалы добились успеха не радикализмом, а тем, что пытались быть более умеренными, более чувствительными к социальным вопросам. Они хотят построить сеть социальной поддержки, защиты для жителей маленьких деревень. Но дело не в этом. Очень широкие слои населения, как и в Великобритании, Германии и других европейских странах, к сожалению, отказываются от беженцев даже в тех вариантах, когда их немного — пара сотен, а не десятки тысяч. И здесь это уже вопрос морали.
— Ну, наиболее бедным слоям населения оказывали поддержку и Каморра, и японские якудза, не забывая при этом и свой интерес. Я далек от того, чтобы напрямую сравнивать мафию и Йоббик...
— Те структуры — чисто криминальные, а эта сейчас вторая политическая сила в национальном парламенте страны, это другое.
— Вот и интересно, как структура подобного рода оказалась второй политической силой страны. Означает ли это, что ситуация у Орбана и Фидеша близка к критической?
— В стране начался экономический рост, социальные и экономические прогнозы структур, близких к оппозиции, довольно оптимистичны, так что кризиса нет. Орбан хладнокровно играет в эксперимент с ЕС. Доказывая, что небольшая слабая страна может это делать, и у нее больше силы, чем предполагалось раньше.
—То есть такой урок странам, у которых ВВП меньше германского или французского?
— А поскольку это так почти у всех, то это интересно многим европейским странам. Посмотрите, что случилось на прошлой неделе в Дании, на праворадикальную партию в правительстве Финляндии, можно долго продолжать. К сожалению, это общеевропейский тренд.
— Устойчивость экономических правил ЕС который год тестирует Греция. И другие примеры, что показывает, что ЕС — довольно вязкая структура. И, если уметь этим пользоваться, то оттуда для своего государства можно извлечь пользу. Что в определенной степени подрывает европейскую идею в целом.
— Конечно, финансовые преференции Финляндии и Дании мало кого интересуют.
Европейская идея в данный момент заключается в шенгенском паспорте. Кроме того, в огромном количестве опросов, которые регулярно проводятся в разных странах, образованные слои населения смотрят на Европу как на далекую, но реалистическую мечту, утопию. Эти прослойки живут утопией, а другие — нет.
— То есть интеллигенция размышляет о том, как Европа когда-то сделается единой и сравняется с США и Китаем и по экономике, и по политическому весу. А большая часть простых европейских граждан озабочена добыванием пропитания и поддержанием жизненного уровня, занята текущими проблемами, и политика их не интересует.
— Они заняты политикой, но представляют ее себе на национальном уровне. И их занимают вопросы экономики и безопасности.
