Похоже, никто и не ожидал, что Фридрих Ницше — философ-смутьян XIX века и любимый интеллектуальный вдохновитель Гитлера — появится накануне проходившего на прошлой неделе важного греческого референдума. Но он точно появлялся в прошлый вторник, скрываясь за фразами канцлера Германии Ангелы Меркель (Angela Merkel), когда она в последний раз попыталась убедить греков сказать Европе «да».
«Хороший европеец — это не тот, кто стремится достичь соглашения любой ценой, — подчеркнула Меркель. — Хороший европеец это тот, кто соблюдает европейские соглашения и соответствующие государственные законы и тем самым помогает обеспечивать гарантии того, что стабильность еврозоны не будет нарушена».
А несколько дней спустя Ницше явился опять — на этот раз стараниями обозревателя New York Times Пола Кругмана (Paul Krugman), который — как только итоги референдума оформились в решительное «нет» — написал, чтобы успокоить греков, что если они вдруг решат отказаться от единой валюты, то не станут из-за этого «плохими европейцами».
Возможно, ни Меркель, ни Кругман не знали, что цитируют Ницше. Вероятно, не знал этого и британский премьер-министр Дэвид Кэмерон (David Cameron), когда в 2012 году обвинял Меркель в том, что она не относится к «хорошим европейцам» после того, как застопорились их переговоры по вопросу бюджета Евросоюза. А те, кто участвовал в споре о том, является ли «хорошим европейцем» президент Франции Франсуа Олланд (François Hollande), просивший привести национальные интересы Франции в международных организациях в соответствие с националистическими настроениями внутри страны, похоже, тоже не знали, откуда взялся термин, которым они так ловко пользуются. (Показывать друг на друга пальцами и навешивать ярлыки «хороший европеец» или «плохой европеец» стало на континенте своего рода любимым занятием еще с самого начала кризиса в еврозоне в 2010 году). Все вышеперечисленные лица могут поблагодарить Ницше — философа более известного своими рассуждениями о «сверхчеловеке», нигилизме и аристократической элите, нежели о международной дипломатии — за то, что он подарил им именно эту фразу для риторического жонглирования.
Введенное Ницше понятие «добрый или хороший европеец» уходит корнями в XIX век — когда немецкая нация, как и немецкая культура, находились еще на ранней стадии развития. Ницше, несмотря на то, что впоследствии его имя ассоциировалось с Адольфом Гитлером — был одним из первых сторонников идеи космополитической Германии, готовой заимствовать самые лучшие европейские традиции. Его беспокоило то, что он считал вульгарным национализмом, грозившим охватить всю страну и уничтожить яркую зарождающуюся культуру. Поэтому в качестве антипода такому германскому центризму он предложил понятие «добрый европеец». По его мнению, «добрый европеец» — это политически ответственный, интеллектуал-космополит, который поможет обеспечить Европе — точнее, всей Европе — то положение в мире, которого она по праву заслуживает.
Однако сегодня первоначальный смысл — бесспорно, широкий и допускающий разные толкования, хотя и основанный на определенной философии — искажен, затемнен и в целом утрачен. (Ницше, который никогда не был поклонником прагматичных англичан, сегодня пришел бы в ужас, если бы услышал свои слова из уст Кэмерона — любителя выражаться двусмысленно). Это понятие «хорошего европейца» настолько сегодня запутано, что им пользуются как сторонники жесткой экономии (за то, что она способствует поддержанию стабильности на континенте), так и ее противники (поскольку она приносит страдания соседям-европейцам). То, насколько был утрачен первоначальный смысл понятия «достойный общеевропейский гражданин», отчасти отражает историю запутанных и неоднозначных событий в самой Германии в XX веке — от зарождающейся империи и затем фашистской диктатуры до демократической сверхдержавы. А борьба за право называться хорошим европейцем сегодня отражает разрозненные и несопоставимые представления о том, куда идет Европа в XXI веке.
* * *
Историки часто подчеркивают, что Германия как страна появилась очень поздно — лишь в 1871 году сразу же после победы Пруссии над Францией в результате длительного формирования двух альтернативных немецких культур на протяжении всего XIX века. Одна немецкая культура сосредоточила в себе яркие и всеобъемлющие гуманистические традиции космополитизма, которые нашли воплощение в произведениях таких великих поэтов-классиков как Гете и Шиллер. Источником вдохновения другой немецкой культуры, развитию которой способствовало нашествие Наполеона, служил народнический (Volkish) национализм, основанный на понятиях происхождения, расы и родных корней.
Последовавшие события XX века часто мешают нам помнить то, что было до этого. Но в то же время, эта приемлемая для всех, «безбарьерная» и в культурном отношении яркая и динамичная Германия была настолько выдающейся, что смогла, помимо прочего, привлечь интерес почти 10 тысяч американцев, учившихся в этой молодой стране в XIX веке. Среди них были и 15 молодых американцев, которые впоследствии стали президентами американских университетов и сформировали систему высшего образования США на основе немецких гуманистических идеалов.
Ницше, всегда плывший против течения, со своей стороны опасался этой второй немецкой культуры с ее романтическим национализмом. Он называл национализм «болезнью века» и предложил понятие «добрый европеец» в качестве средства борьбы с тем, что считал основным симптомом этой болезни — культурным филистерством или мещанством.
Сам Ницше очень хорошо подходил на роль распространителя и защитника идеи общеевропейского гражданина. Он отличался широким кругозором, высокими интеллектуальными способностями (кстати, он считал, что одной из причин упадка культуры Германии стала излишняя специализация в процессе учебы). Еще будучи юным учеником знаменитой гимназии «Пфорта», а затем студентом Боннского университета, он интересовался не только предметами учебной программы, но и другим дисциплинами, увлекшись филологией, которая исторически связана, в основном, с переводом библейских текстов, но позволяет исследовать новые области — эстетику, музыку и вопросы культуры в целом. Благодаря своим блестящим способностям он в 1869 году — в свои 24 года — смог получить место профессора в Базельском университете.
Ницше был почти гражданином Европы, значительно опередив свое время. Не умея до конца приспосабливаться (он отказался от немецкого гражданства ради работы в Базеле, но так и не смог выполнить условия получения гражданства Швейцарии), Ницше, начиная с 1880 года, почти десять лет ездил из швейцарских Альп по разным городам Франции, Германии и Италии с одним чемоданом и небольшим количеством личных вещей. Результатом такого космополитического существования вне границ стали (в зависимости от точки зрения) две его работы, опубликованные в 1896 году — «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего» и «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов» — написанные в афористическом стиле под влиянием разного рода событий и впечатлений. Безответная любовь, разрыв дружеских отношений с композитором и, как известно, националистом Рихардом Вагнером (Richard Wagner), а также чувство разочарования в связи с изменившимся направлением развития современной культуры Германии — все это стало причиной того, что он поддержал создание новых ценностей.
В обеих работах философ высказывался против романтического национализма, милитаризма и антисемитизма и в качестве противодействия этим силам пропагандировал идею «доброго европейца». Конечно же, всех нас можно простить за минуты слабости, писал Ницше в книге «По ту сторону от добра и зла»: «И у нас, добрых европейцев, — пишет Ницше, — бывают часы, когда мы позволяем себе лихую патриотщину и снова бултыхаемся в волны старой любви и узости...».
Страстная увлеченность музыкой Вагнера, например, может служить — если только ненадолго — оправданием «порывов старомодных чувств». Но он глубоко верил в отмену государственных границ и считал идею единой Европы ключом к разгадке своего более известного «сверхчеловека», который поможет возродить благородную философскую культуру.
Как он писал в предисловии, обращаясь к этим новым людям в характерной страстной манере: «Мы же, не будучи ни иезуитами, ни демократами, ни даже в достаточной степени немцами, мы, добрые европейцы и свободные...» были единственными, кто подходит для этого.
Колеся по Европе подобно цыгану, Ницше был тем, кого позднее нацисты считали «интеллигентами без корней», а в послевоенное время дипломаты называли «лицами без гражданства». Скорее всего, ему понравились бы оба этих определения, и он продолжал бы в одинаковой степени высмеивать национальный шовинизм англичан, французов и немцев. Можно даже сказать, что он смотрел дальше в прошлое во времена древних цивилизаций, которые представляли собой общее наследие континента и придавали соответствующий смысл новой Европе, как изначально того хотели греки, римляне и иудеи. Благодаря своим поездкам он проникся таким чувством уважения к другим культурам, что считал настоящим художником того, кто «пишет лучше... думает лучше... чтобы нас было легче понять тем иностранцам, которые изучают наш язык; чтобы помочь сделать все самое лучшее общим достоянием, доступным для беззаботных людей». По мнению Ницше, художники должны подражать не Вагнеру, а Гете.
О том, что Ницше — о котором сегодня вспоминают, в основном, в связи с его эгоистической и политически неустойчивой философией — в душе был космополитом, в конце концов, забудут. Как забудут и о том, что Германия XIX века — во всяком случае, некоторая ее часть — когда-то смотрела на мир непредвзято, с искренним интересом — без подозрительности и злобы. Всего лишь через три года после выхода самых главных его работ, у Ницше произошло помутнение рассудка — либо из-за хронической болезни, из-за ранения или болезни сердца. И сразу же после смерти матери заботу о нем и его трудах взяли на себя его предприимчивая сестра и ее муж-антисемит.
Самый известный из биографов Ницше Вальтер Кауфманн (Walter Kaufmann), потративший много сил на то, чтобы реабилитировать философа и снять с него обвинения в приверженности идеям фашизма, считает, что именно власти Германии 1920-х годов (а не немецкие философы XIX века) так и не сумели применить себе во благо более космополитическую немецкую традицию, нашедшую воплощение в первоначальной идее Ницше о «добром европейце». Конечно же, в Веймарской республике — которая просуществовала с 1919 до 1933 года и в которой немцы предприняли судьбоносную, хотя и обреченную попытку создать демократию — были и такие, кто незаметно пытался проповедовать идею «другой Германии» и даже продолжал использовать коронную фразу Ницше. Культуролог Аби Варбург (Aby Warburg) богатейшая библиотека которого стала в то время в Гамбурге центром гуманитарных исследований, последовал примеру Ницше в части расширения междисциплинарных познавательных и государственных границ. В своей важной лекции, прочитанной в Италии в 1912 году, он представил описание, как он выразился, «остатков древности» — сложных астрологических изображений богов и духов, запечатленных на нескольких фресках. «Желание возродить древний мир было настолько сильным, что „добрый европеец“ начал свою борьбу за просвещение», — сказал Варбург, рассказывая об общеевропейской истории «странствующих по миру картин», которая возродилась в эпоху Ренессанса и могла бы стать руководством по распространению идей всеобщего эстетического и культурного гуманизма в Германии того времени«.
Варбург и его единомышленник в Вене Зигмунд Фрейд (Sigmund Freud) вовсе не стремились политизировать свои интеллектуальные проекты. Правда, за них это сделали другие, чаще всего пороча их их стремление представить Германию в рамках европейской интеллектуальной традиции как «космополитическое», «чуждое» и «еврейское» государство. В то же самое время правые националисты 1930-1940-х годов решили возродить интеллектуальное наследие ранних гуманистов Германии: того самого Фихте, мечтавшего о космополитической утопии, затмил покойный националист, придумавший для германского государства доминирующую роль в нынешнем веке; Гегеля, ратовавшего за свободу, «перекричал» еще один деятель, ратовавший за «государство»; и даже Канта, предвидевшего некий начальный вариант Лиги наций, упомянули лишь как философа, призвавшего подчиняться силам высшего порядка. «Другая» немецкая традиция, смогла найти пристанище (если вообще смогла) лишь в изгнании — в мрачные годы немецкой истории с 1933 по 1945 годы.
Но возвращение в XIX век может напомнить нам о том, что те, кто использует идеи Ницше, чтобы поддержать свою точку зрения на будущее союза, обращаются к очень старой идее, последствия которой они, возможно, не готовы приять полностью. (Например, сегодняшние лидеры, скорее всего, не обратят внимания на тех, кто случайно потерял голову от мелодий Вагнера — или в нашем случае Листа или Дворжака).
Философ, не являвшийся сторонником демократии, идеи которой охватили Европу в последнее десятилетие XIX века, писал: «Демократизация Европы одновременно является и невольным согласием культивировать тиранов», — то есть, это был процесс, который, в конечном итоге, приводил к появлению сильных элит. Возможно, он так защищался от опасной ситуации, в которой оказался сегодняшний Евросоюз, одновременно являющийся и не являющийся демократическим, в котором Ангела Меркель использует понятие «хороший европеец», но при этом настаивает на немецкой концепции и называет Германию в качестве обычного носителя этой традиции.
Это таким должен быть хороший европеец?
