История показывает нам, что проявления своего рода немецкой гегемонии всегда были связаны с возникновением в европейском контексте какой-либо конфликтной ситуации.

А если бы решение кризиса Европейского cоюза и евро заключалось в проведении референдума в Германии по вопросу ее дальнейшего пребывания в зоне евро или возвращения к немецкой марке?

Вероятно, это единственная возможность для немцев сообща обсудить, стоит или нет возвращаться к периоду 1871-1945, к поискам немецкого пути, или продолжать направлять свои усилия на строительство европейского пути развития.

Все мы знаем, что евро явился в буквальном смысле «козырной картой», предложенной Германии Францией и другими членами европейского сообщества для того, чтобы та могла приступить к воссоединению после падения Берлинской стены.

Эта валюта появилась во многом благодаря тому, что в 1990-е годы для поколения политических лидеров, которые пережили по крайней мере одну из начатых по инициативе Германии мировых войн, по-прежнему актуальными оставались слова о стремлении к европейской Германии, а не германской Европе, произнесенные в 1953 году немецким писателем Томасом Манном.

Многие из нас также помнят поздние работы немецкого социолога Ульриха Бека (Ulrich Beck), утверждавшего, что европейская политическая практика канцлера Меркель и части политического класса современной Германии представляет собой целое учение, которое автор окрестил «меркиавелизмом».

Бек считал, что меркиавелизм является не просто понятием, но характеризует собой определенную практику. Практику, которую, добавлю, можно проиллюстрировать словами немецкого философа Юргена Хабермаса (Jurgen Habermas), обратившегося к немецкому дипломату в Лиссабоне с вопросом: «почему канцлер обращается к худшему, что в нас есть, а не к тому, что является в нас лучшим?», ссылаясь на слова Меркель о пенсионном возрасте в южной Европе.

Всем известно также, что европейский кризис не только доставляет Германии беспокойство, но и приносит ей пользу, во-первых, потому, что евро с его нынешней низкой стоимостью оказывается предпочтительнее немецкой марки, слишком дорогой, чтобы поддерживать экономику, ориентированную на экспорт. А во-вторых, за последние 100 лет Германии еще ни разу не удавалось в течение длительного времени добиться столь низкой стоимости для финансирования государственного долга, как в нынешней ситуации, созданной низкими ставками ЕЦБ.

Мы по косточкам разбираем доведенных до изнеможения греков и их финансовые трудности, их ошибки, внутреннее политическое управление времен кризиса и вмешательство тройки в греческие дела, но, занятые Грецией, мы не смогли помочь Германии отказаться от соблазна воспользоваться своей властью, делающей Европу слишком немецкой, а Германию все менее европейской.

Именно этот парадокс отмечает в своей книге The Paradox of German Power Ханс Кунднани (Hans Kundnani), когда утверждает, что «немецкий вопрос» и, следовательно, история, вернулись в европейские споры.

Значительная часть немцев, включая дипломатов, политиков и аналитиков, чувствует себя оскорбленной при подобных попытках возврата истории, ведь многие из них полагают, что события, происходившие в их стране до 1945 года, не имеют отношения к текущему европейскому кризису. Они аргументируют это тем, что проблема «немецкой власти» не может более приниматься в рассмотрение, поскольку такие понятия, как германская гегемония, остались в прошлом, между тем сами немцы, равно как и Европа, успели измениться.

Мысль о том, что немецкая гегемония стала анахронизмом, является правдой, но это не значит, что «немецкий вопрос» не может возникнуть снова, неся с собой исторические сопоставления и позволяя по крайней мере спросить, не компрометирует ли в итоге немецкая экономическая эволюция периода после воссоединения тот долгий путь, который Германия проделала для сближения с Западной Европой, достигшего своего апогея в ФРГ?

Это мощный аргумент, поскольку он позволяет найти объяснение для практики меркиавелизма и оттеняет позиции ХДС и СДПГ в сравнении с германской политикой, проводимой сообща с Европой.

Ханс Кунднани утверждает, что события, произошедшие с начала кризиса евро в 2010 году, в значительной степени могут быть объяснены трансформацией национальной идентичности и экономики Германии, произошедшей за два десятилетия между воссоединением двух Германий и кризисом евро.

Кризис подтолкнул Германию занять положение, в котором она наделяется необычайными полномочиями, позволившими ей навязывать свои предпочтения всей остальной Европе. Тем не менее, вместо установления стабильности, немецкий подход к кризису создал в Европе по сути нестабильное положение — взять тот же Grexit, вероятность которого на этой неделе оказалась очень высока.

Иными словами, Германия сегодня, как и в период 1871-1945, достаточно сильна для того, чтобы посредством жестких правил попытаться навязать свою волю, но в то же время не достаточно сильна для того, чтобы это сделать.

История показывает нам, что проявления своего рода немецкой гегемонии всегда были связаны с возникновением в европейском контексте какой-либо конфликтной ситуации. Тем не менее, опасность, которую мы наблюдаем сегодня, заключается не в военном конфликте, но в геоэкономической версии конфликтов, посеявших хаос в Европе после объединения Германии в 1871 году.

Настаивая на продолжении своего движения по этому пути, Германия оказывает невероятное давление на своих партнеров по валютному союзу — который уже не может рассматриваться как зона единой валюты, являясь валютной зоной, построенной вокруг одной, центральной страны, Германии, которая структурно абсорбирует ликвидность.

По мере того как экспортируемые Германией правила не приносят результатов, мы все больше приближаемся к необходимости создания новых коалиций, чтобы попытаться разрешить существующую конфликтную ситуацию и, таким образом, оказываемся вынуждены возвращаться к динамике создания коалиций между великими державами в Европе до 1945 года.

Пока же, поскольку этот кризис включает в себя долги, заемщики пытаются находить между собой как можно больше различий, таким образом становясь слабее перед лицом кредиторов, а новое решение все время откладывается — ситуация типа «Португалия не Греция» и Франция не Италия, а последняя не Испания и так далее.

Между тем, главный вопрос в том, сколько еще конфликтов в лоне евро понадобится для преодоления этой динамики в Европе и станем ли мы свидетелями появления коалиций уже не в еврозоне, но в ЕС в целом, противостоящих тем, где главенствует Германия?

Ждет ли нас неизбежное возвращение к «кошмару коалиций» и замена одной идеи о том, что Германия окружена партнерами ЕС, другой — о том, что в ее окружение входят «те, кто безответственно заинтересован в слабом евро»?

Поскольку евро одновременно является европейской валютой и символическим депозитарием немецкой гордости за свою ушедшую в прошлое марку, позволяя творить «чудеса экспорта», обречены ли мы на продолжение кризиса евро и даже коллапс на европейском уровне?

В последние годы Европа переживает кризисную ситуацию, которая была вызвана отчасти не самим кризисом, но действиями различных политиков и центральных банков (в том числе ЕЦБ), создавших условия для того, чтобы исторически она запомнилась как кульминация и начало медленного истощения Европейского Союза.

Нам необходим немецкий референдум по вопросу дальнейшего пребывания Германии в зоне евро, поскольку помимо того, что это, как предложил Джордж Сорос, является одним из возможных решений кризиса евро, он также представляет собой единственный способ создать короткое замыкание в диалектике между должниками и кредиторами и совершить restart европейской динамики, чтобы все в итоге не закончилось массивным shutdown.

Только сопоставляя GermanExit и Grexit, мы можем побудить нынешнюю Германию по собственной инициативе вернуться на ясный путь европейской интеграции и конструктивных партнерских отношений, отказавшись от конфликтующих коалиций. Выбор за вами, госпожа Меркель.