3 февраля 1954 года Владимир Набоков написал Джеймсу Лафлину (James Laughlin), основателю издательства New Directions: «Не интересует ли Вас бомба замедленного действия, которую я только что закончил собирать? Это роман из 459 машинописных страниц». Речь шла о «Лолите» — истории сексуальной эксплуатации 12-летней девочки немолодым педофилом. Набоков был прав — роман действительно оказался бомбой замедленного действия. Он пять лет не издавался в Америке, его угрожали запретить, а автора и издателя — отправить в тюрьму. Наконец, когда в ноябре 1959 года «Лолита» все же вышла в США, последовал настоящий взрыв. Ведущий критик New York Times Орвилл Прескотт (Orville Prescott) возмущенно назвал ее «омерзительной, высоколобой порнографией». Роман быстро стал бестселлером, побив недельный рекорд продаж, установленный «Унесенными ветром». Более того, именно он со временем обеспечил Набокову репутацию мастера английской прозы, уступающего только Джойсу.
В своем предисловии к «Лолите» Набоков пишет (от имени социолога Джона Рэя, доктора философии), что «великое произведение искусства всегда оригинально; оно по самой своей сущности должно потрясать и изумлять, т. е. „шокировать“». И его книга, действительно, продолжает шокировать даже почти 60 лет спустя — и не только из-за своего предмета. Поражает уже тот факт, что роман, так уверенно воссоздающий подробности жизни Америки среднего класса в середине века, так точно воспроизводящий модуляции американской речи — от отрывистого подросткового сленга Лолиты, до мещанской высокопарности Шарлотты Гейз и прогрессивно-бюрократической трескотни директрисы Пратт—был написан русским эмигрантом, прожившим в стране совсем недолго. Набоков прибыл в Америку только в 1941 году — без перспектив и без гроша в кармане. Ему было сорок лет и начал он писать по-английски лишь незадолго до того, как покинул Европу. Так как же могла такая насквозь американская — невероятно американская книга—быть написана настолько, казалось бы, неподходящим человеком и при настолько неблагоприятных обстоятельствах?
Как ни странно, многие элементы «Лолиты» возникли еще до переезда автора в Америку. Набоков родился в русской аристократической семье и покинул Петербург в 18 лет (потеряв из-за большевиков состояние в 140 миллионов долларов). В итоге он поселился в Берлине, где в 1920-х и 1930-х годах написал несколько романов. Уже тогда он был писателем-хамелеоном, наделенным почти сверхъестественной способностью до мелочей перенимать чужой взгляд на мир. В романе «Король, дама, валет» повествование ведется с точек зрения богатого немца-бизнесмена, его похотливой жены и их неотесанного и несимпатичного племянника. В романе «Камера обскура» автор говорит от лица немецкого искусствоведа, жестокого художника-садиста и их общей 16-летней любовницы. В «Отчаянии» он безупречно рисует личность убийцы — абсолютно безумного русского немца, фабриканта шоколада. В своих ранних романах, как и в «Лолите», Набоков демонстрирует тягу к скандальным сексуальным темам и пристрастие к образу психически нездорового рассказчика, одержимого некоей манией. (Герман Герман, сумасшедший герой «Отчаяния», — прямой предшественник Гумберта Гумберта.) То, что эти книги писались по-русски, было в некотором смысле случайностью, так как английский язык Набоков, выучивший его еще ребенком и проведший четыре года в Кембридже, знал немногим хуже русского.
Однако, как пишет Роберт Роупер (Robert Roper) в своей новой книге «Набоков в Америке: путь к „Лолите“», первые семь лет, которые писатель провел в Соединенных Штатах, также сыграли важную роль. Они помогли ему выработать «нахальство» и «американскую беззастенчивость», позволившие ему летом 1948 года взяться за дерзкую провокацию под названием «Лолита». Впрочем, еще до того, как Набоков впервые ступил на американскую почву, между ним и его будущей приемной родиной чувствовалось некое неожиданное родство. Несмотря на обычную для него в последние годы хмурую серьезность, русский писатель был, как отмечает Роупер, вечным ребенком — озорным, дерзким, пылким и импульсивным. В тоне и умонастроении «Лолиты» это очень заметно. Когда они с женой Верой и четырехлетним сыном Дмитрием проходили американскую таможню, отплыв на последнем корабле из оккупированной нацистами Франции (Вера, как еврейка, находилась в особенной опасности), проверявший багаж Набокова добродушный чиновник, обнаружил в его чемодане пару боксерских перчаток. Таможенники тут же их натянули и принялись в шутку боксировать. В своей биографической работе «Владимир Набоков: американские годы» («Vladimir Nabokov: The American Years») Брайан Бойд (Brian Boyd) пишет: «Рассказывая эту историю десятилетия спустя, Набоков, по-прежнему очарованный непосредственной и доброжелательной атмосферой Америки, восхищенно повторял: „Где еще такое возможно? Где такое возможно?“»
В новой, волшебной земле воодушевление и удача не оставили Набокова. Приехав без денег и надежных перспектив трудоустройства, он вскоре получил временную должность преподавателя сравнительного литературоведения в Колледже Уэллсли. В 1948 году он стал профессором русской литературы в Корнелле. С тех пор, как Набоков потерял свое наследство из-за русской революции, он впервые был финансово обеспечен. В эмиграции в Европе он 20 лет жил почти что в бедности, поддерживая себя и семью практически одними частными уроками тенниса, языков и бокса. Роупер—сам романист и отлично понимает, как состояние кошелька влияет на писательский труд. Он пишет, что именно устойчивое материальное положение, достигнутое Набоковым в Америке, подарило ему душевный покой, необходимый, чтобы взяться за такой проект, как «Лолита», шансы на публикацию которой были незначительны.
При этом «Лолита» была не первой попыткой Набокова написать о педофиле, который, влюбившись в 12-летнюю девочку, женится на ее матери, чтобы быть ближе к объекту любви—и к которому эта девочка попадает в когти после несвоевременной смерти матери. Первая попытка — повесть под названием «Волшебник» — была написана по-русски вскоре после приезда в Америку. Эта повесть, опубликованная после смерти Набокова — в 1986 году — Верой и Дмитрием Набоковыми, наглядно демонстрирует, насколько сильно сказалась на «Лолите» американская атмосфера, сделавшая ее по-настоящему великой книгой. Если «Волшебник» поразительно мрачен, бесцветен и туманен, то «Лолита» — это великолепная, яркая энциклопедия, изобилующая деталями и подробностями об Америке и охватывающая всю американскую географию — от Востока до Запада, от Севера до Юга, — благодаря хаотическим автомобильным путешествиям Гумберта и его несовершеннолетней наложницы (по тем же маршрутам, по которым Набоков с женой каждый год предпринимали намного более мирные путешествия для охоты за бабочками).
Изрядная часть энергии романа порождается той любовью-ненавистью, которую Набоков испытывал к послевоенной американской культуре низкопробных телепередач, скверных вестернов и ревущих музыкальных автоматов. Весь этот бодрящий треш служит фоном, на котором разворачивается история сексуальной одержимости рафинированного европейца американской девочкой-подростком — как выражается Гумберт, «идеальным потребителем, субъектом и объектом каждого подлого плаката». При этом Набоков не любил, когда его называли сатириком, и было бы упрощением считать, что «Лолита» просто высмеивает американский материализм. Вся книга насквозь пронизана гипнотическим восторгом и трепетом перед жизнерадостным консюмеризмом Америки и американцев. Сам Набоков не только с нескрываемым удовольствием коллекционировал примеры этого консюмеризма, но и тщательно вплетал их в текст «Лолиты». Альфред Аппель-младший (Alfred Appel, Jr.) в своей восхитительной книге «Аннотированная „Лолита“» («The Annotated Lolita») приводит ту самую рекламу халатов, на темноволосого мужчину из которой Гумберт, по его собственным словам, был поразительно похож.
Модель с рекламного постера, действительно, выглядит более молодой версией Джеймса Мейсона (James Mason), позднее сыгравшего Гумберта в кубриковской «Лолите». Это многое говорит о конкретности представлений Набокова о его персонажах и о том, как всевозможные дурацкие житейские мелочи подпитывали его воображение. Столь же характерно, что в посмертно опубликованных лекциях Набокова по литературе приводится слащавое журнальное объявление, которое писатель любил показывать своим студентам в Корнелле как пример специфического жизнерадостного американского материализма и китча (по-русски пошлости). Это реклама столовых приборов, на которой изображена молодая домохозяйка, со сложенными руками и сияющими глазами мечтающая о домашней утвари. Набоков называл ее «Поклонением ложкам», и она, несомненно, очень повлияла на образ Шарлотты Гейз, вдовы из пригорода. Именно из подобного любовно собранного хлама и рождался шедевр.
Пытаясь отыскать у «Лолиты» американские корни, Роупер игнорирует некоторые важные источники романа. Скажем, он полностью закрывает глаза на сенсационное открытие Михаэля Маара (Michael Maar), выявившего, что основу сюжета своего романа Набоков мог заимствовать из опубликованного в 1916 году немецким писателем Хайнцем фон Лихбергом (Heinz von Lichberg) рассказа о влюбленности немолодого мужчины в девочку-подростка по имени... Лолита. При этом исследователь посвящает множество страниц возможному влиянию американской литературы на «Лолиту». Что особенно странно, он упоминает ряд классических произведений — таких, как «Моби Дик» и романы Уильяма Фолкнера, — которые Набоков, по его собственным словам, не читал или сильно не любил. Тем не менее, ключевой тезис Роупера интересен и, по-моему, верен. Он заключается в том, что именно живительный воздух реальной Америки середины века — а не затхлая литературная классика — разбудил Набокова и превратил его из неприкаянного русского эмигранта в того самоуверенного американского гиганта, который написал «Лолиту».
Огромный коммерческий успех романа вернул — как будто в сказке — почти шестидесятилетнему Набокову потерянное в юности состояние. Он же в конечном итоге подтолкнул писателя навсегда покинуть Америку. В 1961 году они с Верой переселились в Швейцарию, в отель «Монтре-Палас» на берегу Женевского озера, и Набоков полностью посвятил себя литературе. Журналистам он говорил, что они с женой намерены когда-нибудь вернуться в США, однако из-за возраста и семейных связей (их сын Дмитрий жил в соседней Италии) Набоковы так этого и не сделали. Тем не менее, до самой своей смерти Владимир Набоков, умерший в 1977 году в возрасте 78 лет, продолжал называть себя американским писателем.
