Мнение о том, что распространение массовой культуры угрожает высокому искусству, бытует уже давно. Флобер (Gustave Flaubert) высказал свои убеждения еще в 1871 году: «Я убежден, что толпа, стадо, будут всегда ненавистными», — писал он. В самом начале XX века Томас Стернз Элиот (TS Eliot) считал, что всеобщее образование приведет к невежеству и варварству. С другой стороны, Арнольд Беннетт (Arnold Bennett) выступил против снобистского мнения о том, что коммерчески успешное произведение искусства уже по определению является низкопробным, поскольку оно доступно массовому потребителю.
Мрачный и пессимистический заголовок данного сборника эссе Марио Варгаса Льосы (Mario Vargas Llosa), перуанского прозаика и лауреата Нобелевской премии по литературе, является твердым и ясным отражением его собственной позиции. На протяжении нескольких десятилетий его беспокоила проблема беззащитности высокого искусства. (Я слышал, как он давал интервью на подобные темы в том месте, которое еще считалось Западным Берлином, в 1989 году — всего лишь за несколько месяцев до падения Стены). Сегодня в возрасте 79 лет он, возможно, и не будет высказывать такое же презрение к массам, как Флобер (один из его литературных героев). Но в «Кратком трактате о культуре» (A Brief Discourse on Culture) он повторяет высказанное Элиотом беспокойство, заявляя, что стремление поставить крест на высших слоях общества означает, что «культура — это все и ничего».
В этом же эссе Льоса формулирует некоторые ключевые определения. Он не согласен с русским философом Михаилом Бахтиным, который проводит грань между культурой официальной и массовой. Ему ближе точка зрения Мэтью Арнольда (Matthew Arnold) — хотя он на того и не ссылается, который считал культуру наилучшим проявлением интеллектуальной художественной деятельности общества. Вагас Льоса заявил: «Иерархии в широком спектре человеческих знаний … именно это означала культура в самые просвещенные времена и в самых просвещенных обществах, и именно это она должна означать и сейчас, если мы не хотим идти — слепо, без руля и ветрил — по направлению к нашей собственной разобщенности». По его мнению, именно попытки сократить разрыв между высоким и непритязательным и стали причиной сегодняшнего кризиса культуры.
Все эти эссе пронизаны противоречиями. Варгас Льоса верит в рыночную экономику, но сетует на то, что стремление к коммерческому успеху привело к снижению уровня культуры. Он превозносит Францию XIX века за то, что там было введено всеобщее светское образование, которое он называет огромным шагом к формированию открытого общества — то есть, общества, где существуют «равные возможности» и где у молодых людей из непривилегированных слоев есть шанс добиться успеха. Однако в других работах он утверждает, что открытое общество губительно для высокого искусства. В этой связи он сокрушается над парадоксальной ситуацией, когда именно в самых демократических странах мира литература постепенно превращается в пустое развлечение.
Он восхваляет Эдмунда Уилсона (Edmund Wilson — американский писатель и критик, один из самых влиятельных литературоведов США середины XX века, — прим. перев.) за то, что тот писал в газетах и журналах статьи строгим интеллектуальным языком, но при этом они были доступными для понимания. Казалось бы, Варгас Льоса высоко ценит то, что можно сочетать интеллектуальную строгость и доступность для понимания. Поэтому довольно странно читать в его эссе «Цивилизованность зрелища» (The Civilization of the Spectacle), как он отрицает всякие моральные обязательства совмещать эти качества из опасения того, что «эта достойная одобрения философия уже произвела нежелательный эффект и привела к тому, что культурная жизнь превратилась в дешевую банальность».
Либерализм, как где-то написал Варгас Льоса — это «открытая развивающаяся доктрина, которая уступает место реальности». Он пытался превратить его в политическую реальность в 1990 году, выдвинув свою кандидатуру на пост президента Перу (он тогда проиграл Альберто Фухимори/Alberto Fujimori, которого впоследствии посадили в тюрьму за злоупотребление властью). Его романы исполнены свободой духа — так же как и тот временный диктатор. Однако сама свобода, которую он поддерживает, еще и вызывает, как он пишет в одном из этих эссе, «желание бежать от пустоты и страданий» к «зыбкой легкомысленной культуре» — подальше от самопознания и всего того, что порождает мысль и самоанализ. Это отчасти объясняет, почему в «Запрете на запреты» (Forbidden to Forbid) он осуждает восстание студентов в Париже в 1968 году.
В «Исчезновении эротизма» (The Disappearance of Eroticism) — одном из наиболее занятных эссе сборника — он приветствует сексуальное раскрепощение. Но с другой стороны, в остальных работах он высказывает опасения: такая свобода привела к тому, что «в глазах общественности» секс стал банальностью. Одной из главных тем всех эссе этого сборника является мысль о том, что все чаще наблюдаемое стирание грани между общественным и личным является «покушением на саму свободу».
Что поразительно, в другом своем эссе Варгас Льоса умудрился связать угасание эротизма со своими опасениями по поводу того, в чем он видит следующую угрозу культуре — новые технологии. Мексиканский писатель Хорхе Вольпи (Jorge Volpi) приветствует электронные книги как изобретение, которое создаст «мощнейший в новейшей истории стимул для демократизации культуры». Варгас Льоса его энтузиазма не разделяет. Возможно, скоро мы лишимся «утонченного наслаждения», получаемого от прикосновения к бумаге — и в любом случае он считает, что особых поводов для радости такая демократизация не дает.
Этот сборник довольно пессимистичен. В заключительном эссе Варгас Льоса признает, что человеческая раса достигла определенного прогресса, но при этом он говорит: «Никогда еще выживание видов не сопровождалось такими опасностями как ядерное оружие, кровавое безумие религиозного фанатизма или разрушение окружающей среды». Он утверждает, что нравственный долг литературы — способствовать мобилизации общественного мнения, «требовать от демократических стран решительных действий для поддержания мира». Беда в том, что литература и другие виды искусства стали механизмами ухода от действительности, позволяющими нам не обращать внимания на свои проблемы и поселиться в «искусственном раю».
Для меня его мысли неубедительны. На мой взгляд, диалог между высокой и массовой культурой способствует обогащению и оживлению искусства; различия и разобщенность — это разные вещи. Но я не уверен, что даже сам Варгас Льоса это осознает. В его работах достаточно нестыковок и противоречий, чтобы подвергнуть сомнению даже самые мрачные из его суждений. На самом деле человек он отнюдь не мрачный, и его последний роман «Незаметный герой» (The Discreet Hero) полон юмора и оптимизма. Конечно, самоуспокоенность здесь неуместна, но, искусство остается — по крайней мере, пока — той сферой, где общение между людьми на самом деле возможно.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Льоса утверждает, что нравственный долг литературы — способствовать мобилизации общественного мнения, «требовать от демократических стран решительных действий для поддержания мира». Беда в том, что литература и другие виды искусства стали механизмами ухода от действительности, позволяющими нам не обращать внимания на свои проблемы и поселиться в «искусственном раю».
